Миг счастья ускользающий - Татьяна Александровна Бочарова Страница 4

Аполлинарий был счастлив. Он бросил к ногам Грушеньки все, что имел: делал ей дорогие подарки, сочинял оды в ее честь, трижды переписал заказанный ему портрет. Петру Павловичу, кстати, работа Феофанова не понравилась: он нашел, что автор изобразил его дочь слишком похоже, а в те времена принято было приукрашивать рисунок по сравнению с оригиналом. Зато Грушенька, увидев свой портрет, пришла в восторг. Художник был вознагражден сразу несколькими подряд тайными свиданиями.

Постепенно увлечение Феофанова Лушниковой перерастало в манию. Он перестал есть и спать, сидел дома и ждал весточки от любовницы. Но той быстро наскучило общение с неопытным и романтичным юношей. К тому же настала пора выбирать жениха. К Аграфене посватался некто Дехтярев, богатый и блестящий дворянин, любимец высшего света. Аполлинарий, узнав, что возлюбленная выходит замуж и уезжает в Петербург, а оттуда в Париж, хотел наложить на себя руки. Его спас вовремя пришедший приятель по университету.

Феофанов решил бороться с собой: сжег половину стихов, посвященных Грушеньке, изрезал ножом холсты с другими ее портретами. А после сочинил новые стихи и пытался по памяти восстановить рисунки.

Лишь через два года ему удалось полностью излечиться от своей трагической и роковой привязанности, но его душа уже была необратимо изранена, а вера в людей пошатнулась…»

…Лена читала абзац за абзацем, страницу за страницей, и ею овладевала черная тоска.

Не то, все не то! Чушь какая-то. О чем она пишет? О маленьком, незаметном человеке, который два века назад сидел в своем доме, в полном одиночестве, никем не понятый, не оцененный, и пытался выразить себя через искусство. Сочинял, писал картины, конструировал музыкальные инструменты – и надеялся, что его творчество найдет отклик в душах людей, если не современников, то хотя бы потомков.

Но он жестоко ошибался. Прошло два столетия, о нем так никто и не вспомнил, кроме горстки людей, случайно соприкоснувшихся с удивительным миром его фантазий и грез и оказавшихся добровольными пленниками этого мира.

Эта книга прежде всего о человеческих чувствах, о боли и горечи, бесконечных поисках истины, моментах гениального прозрения, вере и надежде. Так откуда же этот сухой, занудный тон, мертвый и тусклый язык? Точно теорема с целой уймой доказательств, следствий и дополнений.

Лена с остервенением надавила на клавишу, уничтожая свой многочасовой труд. Нет, не выйдет из нее писательницы, даже одну-единственную книгу ей не закончить. Нечего и время тратить, лучше заняться чем-то дельным.

Она выключила компьютер, отнесла пустой пакет в мусорное ведро, вымыла пару чашек, оставшихся с утра в мойке, тщательно подмела и без того чистый пол. Полила из кружки крупную бархатистую фиалку, стоящую на холодильнике, и в нерешительности застыла посреди кухни.

Что все-таки, черт возьми, с ней происходит? Откуда это отвратительное состояние тоски и опустошенности? Днем Лене показалось, что оно прошло, но нет – сейчас она чувствует себя еще хуже, чем по пути с вокзала.

Неужели Томка права и Лена переживает расставание с Виктором? Нет, глупости, дело не в этом, а в другом – в чем она не желает признаться даже себе самой, упорно прогоняя прочь запретные мысли.

Так не пора ли раскрыть карты и взглянуть наконец правде в глаза? Вовсе не разлука с мужем печалит Лену, ее угнетает то, как они расстались. Стоя на перроне, избегали смотреть друг другу в глаза, вели пустой, никому не нужный разговор, холодный и небрежный поцелуй на прощанье.

Еще несколько лет назад все было иначе – страстные взгляды, нежные слова, жаркие объятия. Да что там, раньше бы Лена непременно воспользовалась приглашением Виктора и поехала с ним, наплевав на все свои дела. Если уж быть до конца откровенной, то и дела она себе выискивает от тоски и одиночества.

В последнее время жизнь стала пресной и пустой, как недосоленный, постный суп. Девчонки выросли: Ритке уже шестнадцать, Валюшке осенью будет четырнадцать. У них свои интересы, свои секреты. Уроки сделают – и исчезают, а вернутся – запрутся у себя в комнатушке и шепчутся, хихикают.

Нет, Лена и не думает роптать, отношения у нее с дочерьми самые дружеские, да только не нужна она им больше двадцать четыре часа в сутки, как бывало, когда они были маленькими.

И Виктору не нужна. У него работа, партитуры, голоса, он вечно или за синтезатором, или корпит над нотным листом. Увидит Лену – улыбнется, глянет рассеянно – и снова к своим закорючкам и скрипичным ключам.

Вот Лена и придумала себе Феофанова, спряталась за его тщедушную, худую спину, существует в вымышленном мире, который вот-вот рухнет, оставив ее лицом к лицу с суровой правдой жизни…

…Она тронула давно просохшие волосы и медленно подошла к стоящему в прихожей зеркальному шкафу-купе, пристально вгляделась в свое отражение.

Вот они, все ее тридцать пять, видны как на ладони. Губы поблекли, в уголках глаз «гусиные лапки», а главное, сами они пустые, потухшие. Кто станет смотреть на женщину с такими глазами? Никто! Еще пять-семь лет – и она превратится в законченную старуху, в то время как другие к сорока годам расцветают заново.

А дуреха Томка ей еще завидует, считает, что они с Виктором – идеальная пара, потому, мол, что почти никогда не ссорятся и друг другу не изменяют. Знала бы она, как Лене иногда хочется очутиться на месте подруги, и пусть бы они с мужем лаялись, как Томка со своим Жекой. Зато потом, ночью, у них было бы нежное примирение и любовь, любовь… Эх!

Лена легонько помассировала щеки и лоб кончиками пальцев, добиваясь, чтобы кожа хоть немного порозовела, затем намазала веки кремом и отправилась разбирать постель.

Глава 2

Рано утром ее разбудил телефонный звонок.

– Мам! – весело проверещал далекий голосок Ритки. – Ты спишь?

– Нет, не сплю. – Лена старательно откашлялась, прогоняя утреннюю осиплость. – Как вы там?

– Отлично! Погода – супер, море теплущее! И каждый вечер дискотека до полдвенадцатого!

– Дискотека – это здорово, – с улыбкой согласилась Лена. – Вы только смотрите не перекупайтесь в первые же дни, а то потом сляжете на всю смену.

– Не сляжем, – горячо заверила Ритка. – Здесь за нами о-го-го как следят. В воде десять минут, а потом солнечные