Владимир Кашин - Следы на воде Страница 40

Уже совсем стемнело. Проходя мимо бревен, Дмитрий Иванович посмотрел вниз. Светились окошки нескольких хаток под обрывом. Горели огни на фелюгах, сияя в черной воде длинными, перевернутыми свечами, создавая фантастически красивую картину.

Медсестры Вали на бревнах не было. Уже несколько дней, как она перестала ходить на это насиженное место и не выезжала в лиман. Дмитрий Иванович допускал, что его любопытство не осталось незамеченным сторожихой и самой медсестрой, и они решили на какое-то время притаиться. В конечном итоге и это сейчас было ему на руку.

Дмитрий Иванович спустился вниз и вскоре подошел к рыбинспекторскому посту. Дверь была открыта. Проход завешен марлей, сквозь которую просачивался в темноту ночи свет. Положил у порога арбуз и удочки. Помещение рыбинспекции, если не считать боковушки, имело одну большую комнату. В ней был лишь стол с двумя лавками да поржавевший железный ящик, который когда-то важно назывался сейфом, а теперь даже не запирался. Имелся, правда, еще старый диван, на котором иногда отдыхали инспектора или Нюрка.

Сторожиха сидела за столом, листала какой-то журнал. Она вытаращилась на вошедшего Коваля. Дмитрий Иванович понял, что он тут гость самый нежданный. Но именно это его и устраивало. Он придал своему лицу виноватое выражение, вежливо поздоровался и застыл в почтительной позе.

— Ангелина Ивановна, я возьму лодочку дедову. Может, бычков надергаю…

— Днем некогда было? — спросила нахмурившись Нюрка, внимательно оглядывая его.

— Посижу до зорьки, до утреннего клева. Вот и зеленого червя достал. — Коваль поднял банку и вдруг подумал, что этой ночью он сам будет приманкой.

— А если дед придет на заре? — покачала головой Нюрка. — Я лодке не хозяйка. — Но тон ее был уступчивый, не соответствующий словам, и Коваль понял, что она готова согласиться, лишь бы избавиться от него.

Дмитрий Иванович поставил банку с червями на лавку и уселся напротив Нюрки. Она смотрела искоса, и в глазах ее светилась неприязнь.

— Ангелина Ивановна, а почему Валентина наша перестала в лиман ходить? — добродушно спросил Коваль.

В глазах сторожихи мелькнул страх.

— А вам какое дело? И откуда она ваша?

— А дело такое… — Он решил играть в открытую. — Шкурки, которые у вас купила Даниловна, я у нее выпросил.

— Ну, получит она от меня! — вспыхнула Нюрка.

— Так мне нужно еще одну.

— А где я вам возьму! Я ондатру не бью! Купила случайно на базаре, деньги понадобились, вот и продала. — Сторожиха не спускала глаз с Коваля, который по-настоящему поверг ее в страх. Он видел, как она старается подавить его.

— Вон как? — в свою очередь притворился удивленным Коваль. — А я думал, это Валины шкурки… Хотел попросить, чтобы еще одну поймала или подстрелила… На замену. Она что, всегда их бьет из ружья? Вы меня извините, Ангелина Ивановна, но одна шкурка попорчена дробью. И, кажется, дробинки из ружья Комышана. — Коваль решил немного слукавить, сказав о ружье Комышана. Почему-то ему казалось, что экспертиза подтвердит его догадку. — Наверно, дали ей ружье, когда оно здесь стояло? А Валя не очень умеет стрелять, вот и испортила шкурку…

Сторожиха не выдержала, вскинулась:

— Что вы такое мелете! Идите отсюда! Сказала — купила на базаре. При чем здесь Валя? Я вам не продавала и знать вас не желаю!

Коваль медленно поднялся.

— Вы не гневайтесь, Ангелина Ивановна. Я деньги платил и хочу обменять шкурку, чтобы без дефекта…

Он взял баночку с червями, возле двери обернулся. Нюрка стояла в грозной позе.

— Так как же, Ангелина Ивановна, с лодочкой? — прикидываясь, что не понимает ее волнения, уважительно произнес Коваль. — Мне дед Махтей разрешает брать, когда самому не нужно. Мог бы и не спрашивать, но это было бы нехорошо…

— Если разрешает, тогда берите! — Нюрка метнулась в угол и схватила небольшие весла деда Махтея. — Езжайте! Езжайте! — выкрикнула она, словно гнала его в шею.

— Я тут близко, — беря весла, которые Нюрка в сердцах совала ему в руки, сказал Коваль. — Стану в заливе, над каменной грядой, там бычки хорошо берут…

Через минуту она услышала, как брякнула цепь на причале.

…Дмитрий Иванович уложил удочки и медленно погреб в темноту лимана. Он свое дело сделал, и теперь оставалось ждать результата.

Утлая лодчонка, истинная душегубка для неопытного рыбака, мягко рассекала воду, которая тихо плескалась о низенькие борта. Далеко отъезжать не стал. Когда от рыбинспекции уже нельзя было заметить маленькую лодочку, он положил весла и стал всматриваться в освещенный берег.

Ожидания Коваля оправдались. Вскоре в дверях рыбинспекторского поста показалась фигура Нюрки и исчезла в темноте.

«Ну, все в порядке. Побежала предупредить».

И сразу стал удивительно спокойным. Неприятный холодок в сердце, предчувствие опасности уступили место чуткой настороженности.

Почему-то подумал о письме, которое получил сегодня от Ружены. Будто вновь прочитал милые строки. Она писала, что очень соскучилась, скоро вернется в Киев и будет с нетерпением ждать его. Мелькнула виноватая мысль: а что хорошего она с ним видела?! Ни дня, ни ночи покоя. И даже в последний год, когда уже на пенсии, все еще копается в собственных переживаниях и так мало уделяет ей внимания.

Наталка, та давно не нуждается в отцовской заботе, а вот жена!.. Он дал себе слово: если все сегодня обойдется, искупит вину перед ней… Ну, а если… Значит, выполнит свой долг, которому служил всю жизнь.

Легкими взмахами весел Дмитрий Иванович погнал лодочку к тому месту, где жадные бычки, что называется, ловились без наживки. Дед Махтей, тот даже удочки не брал. Накрутив на палец леску с несколькими крючками, каждую минуту вытаскивал по пять-шесть рыбешек. На том месте, о котором сказал сторожихе, он и будет ожидать противника.

Остановившись под каменной грядой, Коваль положил весла и задумался. Ловить не хотелось, и удочки спокойно лежали у ног. Он даже высыпал в воду червей: все равно не понадобятся.

Вокруг было тихо, слышалось только мягкое равномерное дыхание лимана, который легонько покачивал лодочку.

Но вот от берега долетел треск мотора. Коваль насторожился. Сколько времени он просидел так?

Шум приближался, нарастал, казалось заполняя собой весь черный простор, словно бы рождался из него.

Дмитрий Иванович напрягся. Теперь он уже не сомневался, кто мчится на него. Схватил весло, чтобы сманеврировать и уменьшить силу удара.

Успел увидеть, как над ним из непроглядной тьмы поднялся нос моторки. Потом ощутил резкий удар. Какая-то могучая сила подняла его и бросила. Когда летел, увидел силуэт человека. От удивления чуть не вскрикнул: за рулем моторки была вовсе не медсестра, которую он ждал, а сидел какой-то парень. Один только миг он видел эту фигуру и затем пошел под воду.

Вынырнув, Коваль увидел рядом свою перевернутую долбленку, которая покачивалась на растревоженных волнах. Неподалеку плавал арбуз, похожий в темноте на человеческую голову. Отдалившаяся моторка снова приближалась, как будто подтверждая, что наезд был не случайный. Коваль поднырнул под лодку. Мгновенно перевернутая, она сохранила под собой немного воздуха.

Моторка проутюжила воду вокруг лодочки и, натужно взревев, исчезла.

Дмитрий Иванович выбрался из-под долбленки и огляделся. Арбуза нигде не было. Представил, как разлетелся он под днищем моторки.

Перед глазами Коваля все еще стояла выхваченная на фоне неба и, казалось, запечатленная навеки картина: высокий нос молниеносно надвинувшейся лодки и парень за рулем. Наверное, померещилось в темноте, подумал он, потому что, кроме медсестры Вальки и сторожихи Нюрки, некому было охотиться за ним!

Вокруг была тьма, черная вода и тишина. Моторка уже затихла. Берег, очерченный светлыми пятнами окошек в хатках под обрывом в крайних домиках села на горе, и в гостинице, отсюда выглядел далеким, еще выше, чем на самом деле, и словно бы висел в небе.

До манящих огней фелюг, стоящих в стороне, в лимане, было ближе, нежели до берега. Но Коваль боялся запутаться в рыбацких сетях. Возле рыбинспекторского поста тоже выходить нельзя. Поэтому решил плыть к колхозному причалу и оттуда добраться до ближайшего телефона.

Растревоженная вода тем временем постепенно улеглась, и Коваль стал возиться с лодкой; она была тяжелая и ни за что не хотела переворачиваться.

Только теперь Дмитрий Иванович ощутил, что такое годы. Если он истратит на лодку все силы, то не сможет добраться до берега. Вынужден был бросить долбленку, надеясь, что ее не отнесет до рассвета в море, рыбаки увидят и выловят.

Им еще владел охотничий азарт, он не чувствовал холода и быстро поплыл. В спортивном костюме без куртки, без тапочек, он легко продвигался вперед.

Когда-то Дмитрий Иванович слыл отличным пловцом, даже был перворазрядником. Ему казалось, что и теперь бы не уступил спортсмену. Но скоро понял, что плыть быстро не может. Он стал отдыхать, ложился на спину или плыл на боку, очень медленно, двигаясь вдоль берега.