Алексей Макеев - Московский инквизитор (сборник) Страница 40

И от этого искреннего сочувствия, этой неподдельной душевной теплоты Мария разрыдалась так, что слезы градом полились, а женщина пересела к ней, обняла за плечи и стала утешать:

— Ну, будет! Будет тебе! Ты скажи, что случилось, авось чего придумаем. Стас с Петькой на тебя злые, как черти, так ты плюнь! Только чего ты от Левки ушла, даже не поговорив с ним? Поплакала бы, повинилась! Ну, поскандалил бы он, наорал на тебя, так потом все равно помирились бы!

— Я ушла?! — воскликнула Мария. — Да у меня и в мыслях не было! — И рассказала, как все было.

Выслушав ее, хозяйка поднялась, уперла руки в бока и грозно сказала:

— Вот оно, значит, как! Ты погоди, я сейчас оденусь, и мы поедем.

— Куда? — удивилась Мария.

— Как это куда? К Орловой! Ее же муж кашу заварил, ей и расхлебывать!

— Я туда не пойду, — испуганно сказала Мария.

— Значит, в машине посидишь! Я и сама к ней поднимусь! Авось не переломлюсь! Вот ведь паразиты, наши мужики! Сами дел натворили, а нам, бабам, их огрехи исправлять! Ты пирожки пока ешь!

Мария стала покорно есть очень вкусные пирожки, запивая их уже остывшим чаем, а там и хозяйка появилась. Они поехали к дому Орлова, и Мария осталась в машине, а жена Крячко поднялась наверх сама, но спустилась через некоторое время уже с женой Петра, которая, залезая в высокий джип, ворчала:

— А ведь говорила я своему, чтобы не лез в чужую семью! Да только кто ж нас вовремя слушает? — Велела Марии: — Домой поезжай!

— В чей дом? — робко спросила та, видя решительный настрой женщин.

— В Левкин, конечно! Я тут позвонила и узнала, что дома он, простыл немного, вот и отлеживается.

Возле дома Гурова женщины вышли из машины, а Маше велели ждать их, а уж они постараются особо не задерживаться. Увидев в глазок, кто к нему пришел, Гуров, конечно, тут же открыл дверь и, пригласив женщин проходить, удивленно спросил:

— Что-то случилось?

— Да нет! — язвительно ответила ему жена Орлова. — Просто скучно стало дома сидеть, вот и решили немного развлечься — ну, где же еще такого дурака, как ты, увидеть можно? Теперь таких даже в цирке не показывают!

— Подождите! Я ничего не понимаю! — недоуменно сказал Гуров.

— Поздновато ты хватился! Ты уже давно ничего не понимаешь! — в тон жене Орлова подключилась супруга Крячко.

— Стоп! — решительно заявил Лев. — Давайте сядем и поговорим!

— Да нет, друг Левушка! Это мы говорить будем, а ты слушать! — не менее решительно произнесла жена Орлова.

Следующие полчаса Лев действительно только слушал то, что на два голоса, дополняя и перебивая друг друга, говорили ему женщины, но, вопреки их ожиданиям, оставался при этом совершенно спокойным. Ожидая от него более бурной реакции, которой, к их удивлению, не последовало, они несколько растерялись, так что под конец жена Орлова спросила у Гурова уже без прежнего запала.

— Ну и кто ты после всего этого? Неужели умный?

— Где Маша? — ровным голосом спросил Лев.

— Внизу, в машине сидит, — ответила жена Крячко.

— Позвони ей, пожалуйста, и скажи, чтобы поднялась, — попросил он.

— А тебе самому что, трудно? — буркнула та, но позвонила: — Маша, поднимайся! — Она и хотела бы сказать, что все в порядке, но не решилась — уж слишком спокойным выглядел Лев.

Раздался звонок в дверь, но Гуров не поднялся, и дверь пошла открывать опять же жена Крячко. Когда Маша вошла в комнату, Лев увидел ее зареванное лицо, растрепавшуюся прическу, затравленный несчастный вид, а, главное, глаза! Это были глаза умирающего человека, не было в них ни блеска, ни жизни, ни хоть капли надежды на светлое будущее! Гуров прислушался к себе, не почувствовал в душе любви к этой женщине, только жалость, и просто сказал:

— Маша! У нас гости. Сообрази что-нибудь на стол.

Услышав это, державшаяся из последних сил Мария просто поплыла, глаза наполнились слезами, плечи затряслись, лицо исказила судорога едва сдерживаемых рыданий, она с трудом всхлипнула, и тогда он, никогда не любивший подобных сцен, тем более при посторонних, добавил:

— Там в кухне, кажется, должно что-то быть. — Мария тут же бросилась в кухню, а Гуров обратился к женщинам: — Спасибо вам большое. Вы нам очень помогли.

— Не надо нам ничего, пойдем мы, — сказала, поднимаясь, жена Орлова.

Разочарованные тем, что сцены бурного примирения не увидят, женщины вышли. Лев закрыл за ними дверь и поэтому не слышал, как они, посовещавшись возле лифта, решили ничего пока своим мужьям не говорить, пусть получат от Гурова готовое, а то повадились в чужие семьи нос совать и распоряжаться в них, как у себя дома.

Гуров же, войдя в кухню, застал там плачущую теперь уже от счастья Марию. Она бросилась к нему, прижалась, уцепилась, как утопающий за соломинку, и зарыдала уже в голос, по-бабьи, со всхлипами, шумным хлюпаньем носа и причитаниями. А он ничего не говорил, просто обнял ее и ждал, когда она успокоится. Потом супруга умылась и, устроившись с ногами на диване, прижалась к нему, такому родному, надежному, сильному, и стала потихоньку рассказывать, как плохо ей было без него, иногда она снова принималась плакать, и тогда Гуров, утешая, гладил ее по руке. Он слушал Марию, а сам думал о том, что если уж ты по неосмотрительности завел себе кошку и по глупости избаловал ее до полной невозможности, то нечего злиться, когда она гадит по углам, потому что сам виноват в том, что сделал ее такой. И на улицу ее, не приспособленную к самостоятельной жизни, выбрасывать подло, потому что человек в ответе за каждое прирученное ему существо. Почему его друзья, искренне переживавшие за него, поступили именно так, он прекрасно понимал, но поговорить с ними все-таки надо было. И он, поднявшись, сказал:

— Маша, ты придумай что-нибудь на обед, а я пока по делам съезжу.

Супруга с готовностью кивнула, а Гуров поехал на работу, где был встречен дружным возмущением Стаса и Саши — мол, отлежаться надо было как следует.

— Да обсудить кое-что надо. Пошли к Орлову, — предложил он.

Петр встретил Гурова с не меньшим возмущением из-за досрочного выхода на работу, но Лев объяснил, что заехал ненадолго, а потом вернется домой долечиваться. Тут все поняли, что причина его появления более чем уважительная, и уставились на него. А Гуров, дождавшись, пока все сядут, спросил у расположившегося прямо напротив него Вилкова:

— Саша, почему ты мне не сказал, что Маша забрала свои вещи и ушла из моего дома не по собственной воле, а потому, что ее Петр Николаевич заставил?

— Да, не сказал! — Вилков ответил ему прямым и твердым взглядом. — И мне за это не стыдно! Потому что я, как и Петр Николаевич со Станиславом Васильевичем, хотим, чтобы рядом с вами была другая женщина. Верная, заботливая, преданная, любящая! А не такая, как Мария!

— И это ты говоришь после всего того, что она для тебя сделала? — поинтересовался Лев.

— А она это делала не для меня, а для себя! — отрезал Вилков. — Она все делает только для себя! Она же законченная эгоистка, причем очень недалекая! Она руководствуется только своими сиюминутными желаниями, не заботясь о последствиях, потому что знает, что вы ее из любой беды вытащите! У нее нет ни настоящих подруг, ни настоящих друзей! Это хоть о чем-то вам говорит? Нет ни детей, ни кошки, ни собаки, а тут ей в руки попала такая большая живая игрушка! Вот она и играла со мной, как девочки — в куклы! Думаете, мне в радость было таскаться за ней по всем тусовкам, где она меня всем демонстрировала, как какую-нибудь карманную собачку редкой породы?

Не выдержав, он вскочил с места и продолжал уже, расхаживая по кабинету.

— Ну какая из нее жена? А я знаю, какой должна быть настоящая — такой, как моя мама! Как жены Петра Николаевича и Станислава Васильевича, такой, как ваша мать! Я очень хорошо помню, как мама ночами не спала и плакала, когда папу в Чечню посылали! Как она беспокоилась за него, как за него боялась! А Мария? Она что, не видела, в каком состоянии вы в Москве остались? Она слепая? Вы же на живого человека не были похожи! Я там, в Эмиратах, только что на стену не лез, потому что невыносимо было знать, что вы в беде, а я ничем вам помочь не могу. А она? Веселилась! Жизнью наслаждалась! Всю страну объездила, по всем супермаркетам прошлась! А уж отдохнула на много лет вперед! А когда я о вас заговорил, она беспечно ответила, что Лева во всем разберется сам, и все! — почти выкрикнул Саша. — Больше я с ней о вас даже не пытался говорить, а она сама и не вспоминала! А эти подарки! Я ей говорил, что нельзя их принимать! Что не ей, артистке Строевой, их дарят, а жене полковника Гурова! Что нельзя вас снова подставлять! А она мне на это гневно заявила, что и сама что-то значит, а потом два дня со мной демонстративно не разговаривала! А ведь Лейла мне проболталась, что вы когда-то ее отца просто спасли! Значит, только из-за вас нас там так принимали!