Наталья Солнцева - Шарада Шекспира Страница 41

- У вашей жены были враги?

Крюков икнул, потянулся за очередной порцией спиртного.

- Бабы завистливые! Не могли Райке простить, что у нее образование - курсы парикмахерские, а живет она лучше их. Может, ее сглазили или порчу какую навели. Ты в колдовство веришь, журналист?

- Не особенно, - честно ответил Всеслав. - А вы?

- Давай на «ты», браток, - предложил Крюков. - Мы, чай, не графья!

- Давай. Ты думаешь, колдовство всему причина?

- Ничего я уже не думаю! Все мои думки за Райкой потянулись, как нитка за иголкой. Горюю я по ней, парень, ох, как горюю! Видать, любил я ее, окаянную, только не понимал этого. Теперь вот понял, да поздно… Когда она жива была, я отчего-то на других девок заглядывался, норовил поухаживать. Каюсь, переспал несколько раз с продажными девицами. После похорон - как отрезало! Глядеть на них с души воротит.

Смирнов перевел взгляд с хозяина на портрет покойной хозяйки. Она весело улыбалась, чуть наклонив голову, смотрела на мужа и гостя и молчала. И ведь не спросишь: «Кто тебя убил, Раиса Ивановна? Кто отнял у тебя молодую жизнь?» Не спросишь. А и спросишь, не ответит, так и будет улыбаться и молчать.

- Как ты считаешь, жена могла тебе изменять? - спросил сыщик у Крюкова.

Тот ошалело уставился на гостя, потянулся к бутылке.

- Ну, ты спросил! - прохрипел. - Такого за моей супружницей не водилось. Если бы узнал…

Николай опрокинул в горло порцию джина, вытер мокрые губы.

- То что бы сделал? - подтолкнул его к ответу Смирнов.

- Отлупил бы как следует, чтобы впредь неповадно было, простил бы. Да, простил! Сам грешен. Мы с Раисой ребеночка хотели…

Мечта о ребеночке, видимо, засела в душе гореловского бизнесмена острой занозой. Слезы потекли по его красным от выпивки, небритым щекам.

- Ты ничего необычного не замечал перед ее смертью? Приблизительно с середины февраля до начала марта?

Крюков напрягся, опьянение мешало ему размышлять. Он долго пыхтел, сдвигал брови, потирал затылок… наконец уловил нужную информацию.

- Кажется, Раиса хвасталась, будто поклонник у нее появился. Странный такой поклонник… он робел к ней подходить и наблюдал издалека. Один раз она его на станции приметила. Впрочем, жена могла все придумать, бабы любят напустить туману, подразнить мужика, чтобы больше ценил, жарче ласкал.

- Как выглядел этот поклонник? - спросил Всеслав. - Она не говорила?

- Я не расспрашивал. Ей-богу, какая разница? Я тогда и внимания на ее болтовню не обратил! Мало ли кто мог на нее пялиться? Посмотрел человек и пошел себе. Бабы из любой мухи слона сделают.

Сыщик решил сменить тему. Он поинтересовался у Крюкова, как идет следствие по делу об убийстве его жены. Что тут началось! Николай возмущенно вопил, размахивал руками и подпрыгивал на диване.

- Никак оно не идет! Ни-как! Соседей обошли, сплетни пособирали и успокоились. Хорошо, что я гулял в гостях у Витьки Сорокина, а то бы меня повязали. Им главное - убийство списать на кого-нибудь, а не разобраться! Я на ментов не надеюсь. У них текучка, неразбериха! Сам ищу! У меня дружок в Москве, в охранном агентстве работает, «Магнус», может, слышал? Он по своим каналам разузнал, что одну девчонку так же зарезали, как и мою жену. Девчонка та медсестрой работала в хирургической клинике. Ходят слухи, будто ее доктор ихний убил, фамилия его Адамов. Понял? Он маньяк! Только это еще доказать надо, для суда. А у меня свой суд будет, короткий и справедливый! - Крюков осекся, погрозил собеседнику пальцем. Он был совсем пьян. - Ты не вздумай про это писать. Я тебе ничего не говорил, а ты не слышал. Тсс-с-сс…

- Почему ты решил, что Раису убил Адамов? - разыграл удивление «журналист». - Он в Москве, она - в Горелове. Какая связь?

- Простая! Этот хи… хирург делал моей жене операцию… пла-стическую… по исправлению формы груди. Райка моя мечтала г-грудь иметь как у голли-вудской звезды. Я, конечно, не ми… миллионер, но на операцию денег дал, не поскупился. Иди, дорогая супруга, к са-мому лучшему до… доктору, плати и становись красавицей! Вот… Рая легла на операцию, все п-прошло отлично. Фамилия того хирурга была Адамов! Я вспомнил, когда мне дружок ее назвал.

- Сколько времени прошло после операции?

Николай совсем плохо соображал, зато не контролировал себя. Это Смирнову оказалось на руку.

- Г-год… - еле ворочая языком, выговорил Крюков.

- Почему же Адамов, если это он, конечно, вдруг захотел убить бывшую пациентку? За что?

- А ч-черт их, психов, р-разберет! Ты бы видел те… тело… как будто мясник орудовал. Ужас… И печенки нету! А у той медсестры он сердце вы-вырезал. Ты как считаешь, но… нормальный человек на такое с-способен? Я его у-убью! Менты доктора допро-сили и отпустили, им улик недостаточно. О-откупился дядя! От Кольки К-крюкова не откупится. Мы с Раисой…

Он залился пьяными слезами. Видимо, снова вспомнил о ребеночке, которому не суждено было родиться.

Сыщик вышел из дома Крюковых с тяжелым сердцем. Неподдельное горе гореловского «магната» глубоко его тронуло, возможно, из-за Евы. Он чувствовал правоту Николая в его стремлении во что бы то ни стало наказать зло, вторгшееся в его жизнь. Пусть Крюковы ругались, дрались, изменяли друг другу - это был их способ совместного существования. Смерть, да еще такая жестокая - слишком суровая кара за семейные неурядицы, Раиса ее не заслужила. Кто знает, как развивались бы отношения супругов, появись на свет тот самый долгожданный ребеночек?

Смирнов не задумывался о детях применительно к себе. Вопрос - иметь их или не иметь? - перед ним никогда не стоял. Он с детства вышел «на тропу войны», как шутила его мама, и это наложило отпечаток на его судьбу. Сначала суворовское, потом десантное училища, казармы, скупое на эмоции мужское братство, боевые вылазки, изнурительные засады, изматывающие марш-броски - все тяготы армейской службы закалили его, подготовили его тело и душу к иной реальности, где никого не щадишь и сам не ждешь пощады. Ранняя отставка, возвращение в столицу бросили его из одной опасной среды в другую: работа охранника, телохранителя, частного сыщика в условиях криминальной Москвы была ничуть не благополучнее. Она имела определенную специфику, и только. «Свои» перемешались с «чужими» так, что не отличишь.

Какие уж при подобной профессии дети! Малыши не должны жить в страхе. Они нуждаются в тепле и заботе, надежном доме, родителях, которые не рискуют ежеминутно получить пулю или напороться на нож.

Иногда Славка приходил к заключению, что безопасности в этом мире не бывает - ни для кого. А иногда ощущал такую полную, всепоглощающую безмятежность… словно становился неуязвимым и всемогущим, недосягаемым для зла и смерти. Какое-то очень древнее, языческое чувство подсказывало ему, что это нелогичное, необъяснимое умом божественное состояние и есть истинная его, Славки, суть. Отсюда он черпал свое бесстрашие и свой неистребимый оптимизм. Что бы ни случилось…

Он снова подумал о Еве. Однажды, на заре их влюбленности, они заговорили об этом. Тогда Ева рассказала, что греческий бог войны Арес и богиня любви Афродита были не только двойниками, но и любовниками.

Ева…

Смирнов подошел к машине, но не спешил садиться за руль. Он закурил, выпуская дым в густую черноту воздуха. Стало совсем темно. Угрюмо шумели сосны…

Домой он вернулся после полуночи. В квартире стояла враждебная тишина.

- Вторая ночь без Евы… - прошептал сыщик.

Неясное беспокойство охватило его и не отпускало. Запах «чужого» раздражал ноздри. Это появилось у Смирнова с рождения: обостренное чутье на «чужих». Он замер…

Глава 20

Слабый огонек свечи едва рассеивал мрак. Стены темницы поражали толщиной - Ева не видела их, она знала. Только мощные, старые стены, сложенные много лет назад, могли создавать ощущение такой полной изоляции, оторванности от всего земного - света, звуков, дыхания жизни. Застоявшийся воздух отдавал сыростью, запахом камня, столетней пыли и дыма. Холод пробирал до костей.

Свеча в стеклянном сосуде стояла высоко в нише, под самым сводом потолка, чадила. Ева не смогла бы до нее добраться, даже если бы цепь позволила. Это ужасное открытие Ева сделала недавно, когда сознание достаточно прояснилось, чтобы воспринимать окружающее, - она была прикована к стене тяжеленной железной цепью. Такое ей приходилось видеть только в кино. Ржавые звенья в палец толщиной при каждом ее движении издавали глухой звон, железное кольцо охватывало запястье. Чуть свободное, оно весило не меньше килограмма. Во всяком случае, так казалось Еве. Она попыталась вытянуть кисть руки из кольца, но только поранила кожу и расплакалась от собственного бессилия. Как она здесь очутилась? Почему прикована цепью?

Голова болела, в груди саднило, глаза, будто засыпанные песком, пекло. Ева замерзла, хотя была одета во что-то длинное и темное, бархатистое на ощупь. Постепенно она рассмотрела свой наряд: нечто наподобие маскарадного костюма - старинное платье с кружевным воротником, широкой юбкой и пышными рукавами. Она силилась вспомнить, зачем надела его, и не могла. Мысли натыкались на невидимую преграду, рассеивались.