Андрей Троицкий - Черные тузы Страница 41

– Это была ваша последняя встреча?

– Нет, последний раз я виделся с Анатолием за день до его гибели, третьего декабря. Он пришел сюда, на склад, и сидел на том же стуле, на котором сейчас сидите вы. Спросил, как у меня с деньгами. Я ответил, что все по-старому, хватает на самое необходимое, но ничего лишнего позволить не могу. Он даже не дослушал. Овечкин был слегка под градусом, не пьяный, но и не трезвый и опять взвинченный, не в себе. Неожиданно он попросил познакомить его с одним известным банкиром, с Балашовым. Не слышали о таком? Я хоть и ушел навсегда из того мира, но знакомства среди банкиров у меня остались, а с Балашовым мы не то чтобы приятели, но в свое время он хорошо ко мне относился. «Зачем тебе Балашов?» – спросил я. Овечкин ответил, что это вопрос жизни и смерти. Якобы у него есть нечто, что Балашова очень заинтересует, что тот должен купить за большие деньги. «Так фишка легла, – сказал он, – что я или умру или получу большую премию».

– А что именно Овечкин хотел предложить вашему знакомому банкиру?

– Я тоже спросил его об этом, но ответа не получил. Овечкин только ещё раз повторил, что Балашов заинтересуется его предложением, обязательно заинтересуется. В словах Овечкина я не услышал внутренней убежденности, казалось, он сам сильно сомневается в том, что говорит.

– И что вы ответили?

– Ответил, что Балашова может сейчас вообще не оказаться в Москве, он занятой человек, много ездит по миру. Если уж назначать встречу, то после праздников. Но Овечкин настаивал, он сказал, что времени у него не осталось, мол, если я не желаю его смерти, то обязательно помогу, а без меня ему вообще не выкрутиться. Вообще-то я к его словам серьезно не отнесся. Анатолий любил приврать, сгустить краски, это в его натуре. Я сказал, ладно, мол, не раскисай, ведь ты человек, ты мужчина.

– И что он ответил?

– Ответил, что давно переступил ту грань, за которой человек перестает быть человеком. Самобичевание. Это на него не похоже. Анатолий никогда не отягощал голову самокритичными мыслями. Видно, и вправду его обстоятельства довели до самого края, до ручки довели. Я открыл записную книжку, снял телефонную трубку и набрал прямой номер Балашова. На следующий день они встретились, но, как я понимаю, сделка сорвалась. Видимо, Балашова не заинтересовал товар, что предложил Овечкин. М-да, Анатолий погиб… Последние волосы, – Краско бережно погладил лысину, – не на голове, разумеется, на других местах дыбом встали. Он тоже, как и я, любил жизнь.

– Запишите мне телефоны этого банкира Балашова.

Краско вытащил из ящика стола записную книжку, перевернул несколько страниц и на отрывном листочке записал номер рабочего и мобильного телефона Балашова, передал бумажку Аверинцеву.

– Вот, пожалуйста. Первый номер это приемная Балашова. Туда лучше не звонить, вас, постороннего человека, вряд ли соединят с такой шишкой. А вот второй номер – это сотовый. По нему Балашова можно поймать запросто.

– У Овечкина в последнее время была постоянная женщина?

– Была одна, ну, не то чтобы любовница, так, подружка, – Краско выразительно поморщился, передавая этим движением лица, если не брезгливое, то уж точно пренебрежительное отношение к подружке Овечкина. – Они встречались, время от времени. Ничего серьезного.

– Ее фамилия Ситникова?

– Нет, что вы, – Краско аж руками всплеснул. – Ситникову я знаю, интеллигентная женщина, знает языки, хорошая хозяйка. А у этой бабенки фамилия под стать её внешности, то ли Клячкина, то ли Грачкина, то ли Пачкина. Что-то из этой оперы. Продавщица то ли из какой-то палатки, то ли из низкопробной забегаловки. К концу жизни у Анатолия совсем испортился вкус на женщин. Или с деньгами стало совсем плохо. Одно из двух. Сейчас дам её телефон, я его записывал. Анатолий сказал, что у этой Клячкиной его можно найти.

Краско перевернул ещё несколько листков записной книжки, на новом листке записал ещё один телефон.

– Точно, её фамилия Клячкина, – усмехаясь, он передал бумажку Аверинцеву. – Вера Антоновна. Вот память… Кажется, знойная женщина. Впрочем, я её видел только один раз и то мельком. Вас не интересуют знойные женщины?

– Меня, как вы заметили, сейчас интересуют другие вещи.

– Скажите, я чем-то вам помог?

– Очень помогли, – Аверинцев спрятал бумажки в карман. – Просто очень.

Вера Антоновна Клячкина оказалась вовсе не знойной женщиной, напротив, человеком весьма худосочным, даже болезненным. Лицо вытянутое, состоящее из одних острых углов, прозрачное, словно у голодного привидения. Из просторных рукавов истончавшегося от старости домашнего халата тянулись тонкие руки. Не удивившись появлению незнакомого мужчины, вообще не выразив никаких эмоций, она пригласила Аверинцева на кухню, не прибранную, заваленную грязной посудой, тесную и узкую, как школьный пенал. Сев напротив гостя, и положив локти на стол, подперла ладонями подбородок и стала разглядывать календарик, пришпиленный конторскими кнопками к голой стене.

– Через три дня к врачу идти больничный закрывать, – подытожила свои наблюдения Клячкина и, снова уставившись в календарь, принялась за новые подсчеты. – Третью неделю на больничном, сильно простыла. Вернее, врач говорит, что я простыла. Но я ему не верю. Все врачи врут. Или диагноз не могут поставить или врут для красного словца, чтобы больного успокоить. Я не верю врачам.

– Так что же говорят врачи?

– Ничего не говорят: вам надо на обследование ложиться. Может, и вправду в больницу лечь? За последние полгода я сильно сдала, похудела вдвое. Не успеваю один больничный закрыть, а уже другой открывать нужно. По телефону вы сказали, что ваша фамилия Комаров.

– Совершенно верно, Комаров, – сказал Аверинцев.

– Странно, Анатолий вас никогда не поминал.

– Мы старые школьные приятели: Овечкин, Краско… Одна компания.

– А, вот как, – упоминание фамилии Краско успокоило Клячкину.

Аверинцев, добираясь сюда, на далекую московскую окраину, подыскивал убедительный повод для своего визита к незнакомой женщине, но так ничего путного и не придумал. Теперь, осмотревшись по сторонам, он знал, с чего начать. Аверинцев запустил руку в карман пиджака, достал бумажник и, послюнявив кончики пальцев, покопался в его содержимом. Выложил на стол несколько крупных купюр, он придвинул деньги к хозяйке дома, проявившей, наконец, некоторые признаки оживления. Клячкина облизала бесцветные губы, спрятала под столом руки и широко распахнутыми глазами уставилась на деньги. Показалось даже, её бледное лицо наливается человеческими красками. Аверинцев, сделав вид, что не замечает удивленный взгляд Клячкиной, спрятал бумажник в кармане.

– Ваш и мой друг Толя Овечкин просил меня позаботиться о вас, если с ним что-то случиться.

– И эти деньги вроде как от него? Надо же, какая забота.

– А вам не интересно узнать, что именно с ним случилось?

– Почему не интересно? Очень даже интересно. С ним всю дорогу что-то случалось. Что на этот раз? Посадили?

– Нет, на этот раз он умер. Погиб. Трагически. Обстоятельства мне самому не известны. Но, кажется, Анатолий предчувствовал свою смерть.

– Не один он свою смерть предчувствовал, – в уголках глаз Клячкиной блеснула мелкие злые слезы. – К этому все шло, этим должно было кончиться. Только трагической гибелью и ничем иным.

– Овечкин просил передать вам эти деньги.

– Сколько тут?

Клячкина вытерла костяшками пальцев глаза, взяла деньги со стола, быстро их сосчитала и положила на прежнее место.

– Я устала от него, – голос Клячкиной дрогнул. – Так устала, если бы вы только знали… Я познакомилась с ним около года назад, думала, поженимся, станем жить, как люди. Нет, мысль о женитьбе ему и в голову не приходила. Он рассматривал меня, как временную сожительницу, а мою квартиру, как ночлежку. Переночевал, на утро ушел, а когда вернется, когда придет в следующий раз – кто его знает. Сперва я его ждала, бывало, не спала ночи. А потом стала уставать от этого ожидания. Мне все надоело. Я так и знала: однажды он уйдет и больше уже никогда не вернется обратно. Так и случилось. Его убили?

– А почему вы так решили?

– Потому что в августе прошлого года он проиграл в карты вагон денег, не смог расплатиться и совсем потерял голову. Какому-то едва знакомому человеку по фамилии Губин проиграл целое состояние. Анатолий написал Губину долговою расписку. Продал свою «Волгу», заложил в ломбарде, но потом так и не выкупил мои золотые цепочки, браслеты, два кольца с камнями. И все равно так и не смог полностью вернуть долг, этих денег не хватило, а уже шли проценты и проценты на проценты. Но все ещё можно было исправить. С Губиным договориться, отдать ему те деньги, что были, остальное вернуть позже. Но Овечкин, его надо знать, он выбрал другой путь. Он решил отыграться, и снова остался с голой задницей. Все, что выручил за автомобиль, за мои драгоценности, все спустил. Дурак, какой дурак… А Губин, он профессиональный катала, с ним в карты садиться, все равно, что в сортир деньги спускать. Карточные долги просто, так за здорово живешь, не списывают. Он совсем растерялся, не знал, за что схватиться. Просил у Губина отсрочки, но тот ответил, что и так долго ждал, терпению приходит конец.