Наталья Андреева - Я садовником родился Страница 41

- А сейчас?

- Сейчас, вроде, все на месте.

- В том то и дело. Виктория не на месте. А ее сумка? А платок? А пакеты? А ноги Лилии в луже с водой?

- Ты сам говорил, что убийца как-то связан с цветоводством. А эта Лейкина, вроде, работала в НЭХе. Цветочки выращивала.

- Так-то оно так, - вздохнул Алексей. – Ну, что ж, поехали вытрясать правду из Кольки Лейкина.

… Пока они стояли в огромной пробке, Алексей позвонил жене. Та, естественно, начала ругаться.

- Леша, где ты бродишь? Я думала, хоть во время твоего отпуска заняться своими делами!

- Я скоро буду.

- Когда скоро?

- Не знаю. Но скоро.

- Лучше бы ты работал! – в сердцах сказала жена. – По крайней мере, мне было бы не так обидно!

- Что, сердится? – сочувственно спросил Серега, глядя на расстроенное лицо друга.

- Слушай, а когда у вас дети будут? – спросил тот.

- Когда квартирный вопрос решим.

- Тю! – Алексей даже присвистнул. – Состаришься!

- Анька все равно думает только о своей работе.

- Напомни еще, что я удружил.

- Не буду. Кстати, у нас с тобой еще одно дело, не забыл?

- Какое?

- К хозяину платной стоянки заехать. Но сначала Лейкин.

- Идет.

В кабинете Барышева ждал результат экспертизы. Сравнительный анализ показал, что на шее у жертвы частички только ее лака для ногтей. Другого не обнаружено.

- Значит, не Лейкин? – спросил Серега. – Отпускать?

- Сначала пусть про маму расскажет.

- Само собой.

Лейкин не выразил удовольствия по поводу повторного вызова на беседу. Вошел, поморщился недовольно:

- Не надоело человека дергать? Только начал привыкать к новым условиям…

- Ты еще не знаешь, что такое, эти новые условия! – сорвался Алексей. – Герой! Ты посмотри на себя, посмотри!

Он ткнул пальцем в лейкинскую шелковую рубашку, толкнул его в плечо изо всей силы:

- Сядь!

И повторил устало:

- Герой. В зоне любят таких. Особой любовью. Догадываешься? За тобой никого, запомни. А женщин ты не убивал. Так почему правду не сказать?

- Какую правду?

- Ты думаешь, что мать их всех убивала? Так?

- С чего вы это вязли?

- Она в больнице. С новым приступом. Ты прекрасно понимаешь, что ей светит принудительное лечение до конца жизни, если будет доказана ее вина. Боишься своей свободы. Ты сколько о ней Бога молил, Коля?

- Она, правда, в больнице? – хрипло спросил Лейкин.

- Да. Мы сейчас оттуда. Похоже, что на этот раз ей хуже. Ты теперь не из дома сбежал, тебя в наручниках увели. Соображаешь?

- Не убивал я, - сказал, наконец, Лейкин. И повторил: - Не убивал.

- А кто? Она?

- Не знаю. Испугался, что она. Ведь все было нормально. Все, - отчаянно сказал он. – Она даже не слишком переживала, когда отец ушел к другой. Обрадовалась, даже. Мол, мы с тобой теперь вдвоем. Каждый день, возвращаясь из школы, я видел ее в окне. Она стояла неподвижно, спрятавшись за занавеской. Но я знал, что она там. В тот момент, когда в школе заканчивались уроки, в нашей квартире звенел будильник. Она подходила к окну и начинала ждать. Я долгое время не мог понять, почему стрелка часов стоит на двенадцати. Зачем будильник звенит днем? Потом все начали встречаться с девочками, ходить на дискотеки. Она отпускала, но, подходя поздно вечером к нашему дому, я чувствовал, что она там. За занавеской. Это становилось невыносимым. Я давно вырос, а она не хотела этого понять. Однажды я уехал в дом отдыха с ночевкой. Все поехали. Все мои друзья. И девушки. А с ней случился этот приступ. Первый. И врач сказал: «Никаких волнений». Я не мог подтолкнуть собственную мать к сумасшествию. В конце концов, она мне жизнь отдала.

- И так было до тех пор, пока не появилась Роза.

- Да. Я сказал: «Мама, мне давно за тридцать. Единственный из нашего класса я еще не был женат. Я хочу семью. Я хочу детей. И я люблю эту девушку». Она ничего не сказала, но стала следить за Розой. И Роза это заметила. Устроила скандал, мне пришлось рассказать правду. И тогда она крикнула: «И ты подумал, что я решусь на такую жизнь?! Что я буду жить с твоей ненормальной матерью?!» Но не мог же я поселить ее отдельно? Она же безобидна, поверьте. Она не крушит мебель, не кричит. Она просто меня очень любит. Но Роза меня бросила. Правда, никому ничего не сказала. В чем причина нашего разрыва. И я стал ходить к Марго. Рассказал ей правду. Однажды мать с торжеством положила мне на стол фотографии. Марго с другими мужчинами. И сказала: «Они все тебя используют. А по-настоящему любят других». И я понял, что она снова следит. Теперь уже за Марго. Потом Лилия. Мать поняла, что у нас с ней серьезно. Я знал, что эта девушка способна выдержать все. Что она добрая и терпеливая. Я верил, что мать сможет ее принять. Мы собирались уже подать заявление в ЗАГС… Когда ее убили, я испугался. Матери не было дома. А потом она приехала и с торжеством заявила, что моя новая девушка тоже потаскуха. И все они такие. Она говорила громко и возбужденно, и я подумал, что начинается новый приступ. А потом этот пакет… Такие продаются в супермаркете. В том самом. Мать была у дома, где жили Лилия и Марго. Я не могу ее контролировать целыми днями. У меня работа, приезжаю поздно. Я не могу с уверенность сказать, была ли она дома, когда убили всех этих женщин. Но она могла это сделать.

- Послушай, Коля, а с Викторией у тебя ничего не было?

- С какой Викторией?

- Воробьевой.

- А, бухгалтерша… Да мы были едва знакомы.

- Тогда как она попала в эту компанию?

- Не знаю. Честное слово, не знаю. Мать никогда не упоминала о Виктории. Да она вообще не знала о ее существовании!

- Как же так? Зачем же она тогда ее убила?

- Вы мне не верите, что ли?

- Да верим, - сказал Алексей. – Верим. Только доказательств у нас маловато. С Анной Валентиновной нельзя сейчас поговорить. Она никого не узнает. А ты сам-то пытался узнать у нее правду?

- А то нет. Я спрашивал: «Мама, ты убила Лилю и Марго?» Она только смеялась в ответ. Так странно смеялась.

- Послушай, ну а туфли никакие из дома не пропадали?

- Туфли? Какие туфли? – растерянно спросил Лейкин.

- Ее туфли. Сергей, где они у тебя? Покажи Кольке.

Барышев, сопя, полез в какой-то шкаф. Положил на стол коробку:

- Вот. Смотрите.

Лейкин уставился в коробку.

- Да ты возьми в руки, - сказал Алексей. – Они не кусаются.

- Да я и так вижу, что не матери. Не похожи, по крайней мере.

- Почему?

- Она не любила женственную обувь.

- А эти разве женственные?

- Ну, не очень. Обычные. Но все равно не то. Не в ее стиле. Да и зачем ей зимой таскать с собой какие-то туфли?

- Это правильно. Но все равно ничего не доказывает. Знаешь, Коля, мы тебя задерживать больше не будем. Поезжай в больницу. Если Анна Валентиновна придет в себя, мы попробуем с ней поговорить.

- Значит, я могу идти?

- Можешь. Только не бери, ради Бога, больше на работу девушек с «цветочными» именами. Не надо. А то, действительно, можно подумать, что ты маньяк.

- Это для красоты. Я люблю красоту. Но сам, почему-то, ничего не могу для нее сделать.

- В смысле? – удивленно спросил Алексей.

- Я еще про «Нежность» хотел рассказать.

- Потом. Про нежность потом.

- Но меня совесть мучает.

- А меня мучает мысль о твоей матери. Сергей, подпиши ему пропуск.

- Под подписку? – деловито спросил Барышев.

- Как знаешь. Ты у нас начальник, - усмехнулся Алексей.

Когда Лейкин ушел, он сказал задумчиво:

- Вот тебе и резеда.

- Что? – удивленно переспросил Барышев.

- Желтый цветок, говорю, это всегда разлука. Или измена. Словом, ничего хорошего нет в желтых цветах.

- А при чем здесь Лейкин?

- Не Лейкин, а его мать. Почему-то с самого начала я воспринимал ее в желтом цвете.

- Неужели же все кончилось? А, Леша?

- Трудно сказать… Мы еще в одно место собирались.

- Да. Поехали. У меня все равно машина на вашей стоянке. Вот и побеседуем с гражданином. Как там его? – Барышев полез в карман за блокнотом.

- Михалыч. Коновалов Альберт Михайлович.

- Так точно.

Путем долгих странствий и исканий уже вечером они набрели на Коновалова в ресторане, где тот справлял свой юбилей. Праздник юбиляру портить не хотелось, тем более, что охрана в ресторан не пускала. Дальше холла, в котором засели крепыши с бритыми затылками, пройти не удалось. Барышев хотел уже применить силу, а сам Алексей плюнуть и уйти, но тут хозяин вдруг вышел подышать свежим воздухом в холл и услышал шум.

- Почему гостей не пускаем? – пьяно качнувшись, выдохнул он вместе с сигаретным дымом.

- Так это не гости. Это менты, - презрительно сплюнул прямо на паркетный пол один из крепышей.

- Менты-ы? – протянул удивленно Альберт  Михайлович.

Алексей почему-то подумал, что имя «Альберт» досталось ему по ошибке. Словно кличка «Лорд» беспородной дворняжке вместо обычного «Шарика». Ничего породистого в этом человеке не было, глаз хитрый, мужицкий, брюхо огромное, голос гулкий, словно из котла.