Наталья Солнцева - Полуденный демон Страница 41

– Разрешите доложить? – обратился к нему запыхавшийся боец с бутылкой в руках. – В подвалах чисто. Там во! Винный погреб! Немец-хозяин был не дурак выпить…

На радостях разведчики устроили настоящий пир. Ели и пили досыта, вспарывая штык-ножами консервные банки из хозяйских запасов и вываливая содержимое на тонкие тарелки саксонского фарфора. Били на счастье бокалы с золотыми вензелями, хрустели сапогами по осколкам. Опьянели и затихли, прислушиваясь к звукам чужого жилья, далеким одиночным выстрелам и лаю бродячих собак…

Выставленные на подходах к дому караульные недовольно роптали. Им тоже хотелось вина, еды и отдыха. А тут стой, пялься по сторонам, не смей отлучаться.

– Хоть бы пожрать принесли, – ворчал конопатый крепыш с рыжим ежиком под выгоревшей пилоткой. – Небось забыли про нас. Скоро смена-то придет?

– Слышь? – насторожился второй. – Шагает кто-то… и голоса…

– Бабы! – расплылся в улыбке конопатый. – Неужто немчура?

Он вглядывался в густые сумерки, затаив дыхание.

– Стой! Кто идет? – крикнул второй, передернув затвор автомата.

Это были девушки-батрачки из арбайтслагеря, которые работали у немца на ферме. Теперь их освободили, и они искали себе пристанище. Девушки робко улыбались и что-то показывали на пальцах оторопевшим караульным.

Тут подоспела смена. Девушек караульные забрали с собой в дом.

Разведчики, отвыкшие от женского общества, с восторгом встретили нежданных гостей и наперебой принялись их угощать. В столовой на первом этаже пылали свечи. Ни вина, ни еды не жалели. Жили одним днем. Кто знает, придется ли завтра поесть и выпить? Тем более обнять девушку…

Капитану сразу приглянулась стройная брюнетка в коричневом платье с чужого плеча и грубых растоптанных башмаках. Она быстро опьянела и охотно позволяла целовать себя. Он увлек ее наверх, в комнату с громадной деревянной кроватью, картинами на стенах и сваленной в кучу одеждой.

– Можно, я выберу что-нибудь переодеться? – спросила она с сильным акцентом.

– Ты говоришь по-русски? – удивился капитан.

– Мой приемный отец был русским. Его фамилия Исленьев. Он эмигрант. Взял меня на воспитание из приюта. Мы жили во Франции. Отец был богатым человеком. Потом мы переехали в Магдебург. Отец всю жизнь искал одну женщину. Ее следы вели в Германию. Он знал только ее имя – Клод. Ее фамилия до замужества могла быть Шнайдер, но отец не был уверен в этом…

– А тебя как зовут?

– Изабель.

Из вороха сваленных на полу нарядов она выбрала себе платье зеленого цвета и без стыда примеряла его, вертясь перед капитаном.

– Это платья жены хозяина, – щебетала девушка, глядя в зеркало в позолоченной раме. – Она хорошо одевалась.

У нее развязался язык. Видимо, ей давно хотелось выговориться. Свобода, вино и присутствие молодого мужчины, который ей нравился, расположили ее к откровенности. Не зная, наступит ли завтра, люди порой хотят излить душу первому встречному, готовому выслушать их исповедь.

– Твой отец сотрудничал с фашистами? – спросил капитан.

– Нет! Как ты мог подумать? Он ссужал деньгами подполье, и его выдали. Отца забрали в гестапо.

В ее глазах, не проливаясь, стояли слезы. Капитан протянул ей бокал с темным виноградным вином.

– Выпей… Тебе больно вспоминать об этом?

Изабель замотала остриженной головой. Ее волосы начали отрастать и завивались мягкими колечками на лбу и висках.

– Хорошо, что отец умер в камере, – сказала она. – Его даже не успели допросить. Он сильно болел в последнее время. Думаю, его съедала тоска. Однажды он чуть не погиб, когда пересекал Атлантику на лайнере «Принцесса Мафальда». Пароход затонул, на пассажиров набросились акулы… отец чудом спасся. С тех пор он жил словно во сне… Его мучили ночные кошмары и дикие боли в суставах. Он не мог ходить без трости. Когда его увезли, я взяла трость себе на память. Вернее, только набалдашник. Я открутила его и спрятала в карман.

– Тебя тоже могли забрать в гестапо…

– Это случилось в сорок третьем. Мне было всего пятнадцать.

Капитан никогда не слышал о гибели «Принцессы Мафальды». Ему не приходилось путешествовать на роскошных океанских судах. На своей родине он привык к другой – простой и трудовой жизни. Если бы не война, он никогда бы не встретился с Изабель, не пил бы дорогого выдержанного вина из немецких погребов, не лежал бы на средневековой кровати из мореного дуба, не обнимал бы тонкую, юную француженку.

– После ареста отца я убежала из дома в слезах и отчаянии… – продолжала Изабель. – Я не знала, куда податься. И вспомнила о дяде Фридрихе. Это его особняк.

– Он жил в этом доме?

– Да, – кивнула девушка. – Не помню, как я добралась сюда… Меня била дрожь, и дядя Фридрих приготовил горячую ванну. Пока я мылась, набалдашник от трости лежал рядом, и я будто ощущала поддержку отца. Хотя того уже не было в живых. Наутро дядя Фридрих рассказал мне о его скоропостижной смерти. Я долго рыдала, закрывшись в отведенной для меня комнате…

– Дядя Фридрих был родственником твоего отца?

– Они дружили… по крайней мере мне так казалось. Потом… сюда нагрянули гестаповцы. Я ужасно испугалась. Я подслушала их разговор с дядей Фридрихом и поняла, что это он выдал моего отца.

– Сволочь! – искренне возмутился капитан.

– Дядя Фридрих давно сотрудничал с гестапо, и они разрешили ему оставить меня у себя в доме. Мне хотелось убить его, а я вынуждена была улыбаться и делать книксены…

– Ты не могла сбежать?

– Куда? – пожала худенькими плечами Изабель. – На улицу? Жить под открытым небом… спать на земле, воровать еду? Я осталась. Дядя Фридрих начал приставать ко мне… он заставил меня стать его любовницей. Пригрозил, что, если буду сопротивляться, он отдаст меня гестаповцам. Наверное, просто пугал. Но я жутко боялась.

Капитан длинно, грязно выругался. Это не смутило Изабель, – ей довелось пережить гораздо худшее. А возможно, она не поняла значения вырвавшихся у него слов.

– Значит, ты спала с ним?

– Да, – простодушно подтвердила девушка. – Его жена умерла, и он хотел женщину. Ему нравились молоденькие. На его ферме работали батрачки из арбайтслагеря, и он спал то с одной, то с другой. За это дядя Фридрих подкармливал их и давал поблажки.

– А ты что же?

– Я радовалась. Когда он приводил других, то не тащил меня в постель. Он был жирный, как боров, и сильно потел…

Она потянулась губами к капитану, и тот невольно отстранился.

– Не хочешь меня? – удивилась Изабель.

Мысль о том, как она целовалась с толстым похотливым немцем, поубавила командиру разведчиков любовной прыти. Он никак не мог настроиться на нужный лад. Оказывается, его сексуальный голод не настолько силен, чтобы затмить образ борова, который совокуплялся с этой хрупкой, миловидной брюнеткой.

Изабель не обиделась и не огорчилась. Ее чувства притупились от душевных и физических страданий, тяжелой работы, недоедания и постоянного страха. Раз этот мужчина не хочет ее, тем лучше.

– Как ты оказалась в лагере? – хрипло спросил капитан.

– Дядя Фридрих отправил меня туда… в отместку за мою строптивость.

– Не угодила ему в постели?

– Вроде того, – криво улыбнулась девушка. – Он так часто меня мучил, заставляя делать всякие гнусности… и так мне опротивел, что я укусила его за слюнявую губу. Сильно, до крови. Он взбесился, побил меня и отправил в арбайтслагерь. Думаю, я ему надоела. Я не хотела жить… но не решалась убить себя…

Капитану стало жаль ее. Но как он мог ее утешить?

– Вам с отцом не следовало приезжать в Германию, – сказал он.

– Мы поздно поняли это.

Изабель прижалась к нему своим теплым девичьим телом, и он растаял. Обнял ее, погладил по коротким волосам. Она вся была мягкой, как воск, несмотря на худобу. Капитан вдруг ощутил жар в крови и рванул ворот ее нового платья…

С первого этажа доносились крики солдат, смех девушек и звон бутылок. Электричество в доме не работало из-за обстрела. Единственная свеча на прикроватном столике отражалась в темных стеклах окна…

Под одеждой Изабель оказалась матово-белой, с маленькой грудью и впалым животом. Капитан удовлетворил вспыхнувшую страсть быстрее, чем хотелось бы. Они лежали на вытканном красными нитками покрывале, тяжело дыша, не глядя друг на друга. Он слышал, как рядом стучит сердце Изабель, и спросил: