Марина Серова - Сердце красавицы склонно к измене Страница 41

— Все я понял, не дурак, — кивнул он с обиженным видом. — Я так, для сведения говорю: я далеко не все жене докладываю, как вы себе навоображали. — Выдохнув, клиент добавил: — Хорошо, ладно, сделаем. Надеюсь, ваш план сработает.

В вестибюле банка перед постом охраны я села на диванчик для посетителей, чтобы выжидать положенное время. Рядом на столике лежали всевозможные рекламные буклеты об услугах, которые банк оказывает населению, и меня очень заинтересовал красочный глянцевый журнал об ипотечном кредитовании. Стянув журнал со столика, я бегло просмотрела его. Условия кредитования на первый взгляд показались сносными. Было несколько проблем, но их можно уладить, переговорив с Конюковым. Неужели он мне откажет?

Вслед за информацией в журнале пошли фотографии домов и квартир в них. Выглядело все достаточно соблазнительно. Я успела приглядеть себе одну из однокомнатных квартир, как вдруг в стеклянные двери главного входа вошла Анжела, облаченная в белый джинсовый костюм. Под белой джинсовкой у нее была черная кофточка с глубоким декольте. В правой руке пластиковый пакет.

Процокав каблучками по мраморной плитке, она направилась к входу для персонала, не заметив моего присутствия. Я же, прикрываясь буклетом, с интересом наблюдала, как она общается с охранниками. Те просто млели в ее присутствии. Поприветствовав их, она спросила, а не желают ли ребята угоститься ее свежепожаренными пирожками. Ребята, естественно, еще как желали.

Она достала из пакета каждому по пирожку и прошла внутрь, не предъявив никаких документов. А начальник охраны недавно задвигал мне, что система охраны в главном офисе такая, что мышь не проскочит. Заснять бы да показать ему, как охранники любого за пирожок пропускают. Допустим, они Анжелу знают, но записали хотя бы в журнал посетителей. Или приносящие пирожки по определению не могут считаться опасными? Когда я проходила, меня каждый раз проверяли. Просто чудовищная несправедливость. Выждав еще десять минут, я позвонила Конюкову.

— Банк «Волжский», приемная. Здравствуйте, — пропела нежным натренированным голоском Сливянская.

— Это Охотникова, мне срочно шефа, — резко сказала я в трубку, изображая, что задыхаюсь от волнения, — он сотовый отключил, а вопрос не терпит отлагательств.

— Андрей Кондратьевич занят и просил его не беспокоить, — холодно ответила Сливянская, показывая, что в ее руках тоже имеется немного власти.

— Что, Настенька, хочешь с работы вылететь? — ласково спросила я. — Портняжный, когда узнает, как ты мне ответила в такой критический для банка момент, тебя за это на флагштоке перед входом сам лично повесит.

— Ой, а что случилось? — проронила Сливянская растерянно.

— Это не твое дело, поняла! — рявкнула я грубо. — Соедини с шефом!

Не сказав больше ни слова, она выполнила мою просьбу.

— Да, слушаю, — с достоинством короля ответил Конюков.

— Андрей Кондратьевич, мне только что звонил Тычков и предлагал за вознаграждение сообщить имя заказчика. Он проследил за этой женщиной до дома и знает, кто она, — сказала я, озвучивая радость в своем голосе.

Конюков по моему примеру изобразил голосом восторг, но роль выучил плохо и понес отсебятину:

— Он за ней проследил! Здорово! Что ж он раньше-то молчал?

— Его сейчас прижала милиция, нужны были деньги, вот и решил с нас снять, чтобы и деньги получить, и за помощь прикрыли, — пояснила я.

— И сколько он за информацию просит? — поинтересовался Конюков.

— Я сторговалась на двадцать тысяч долларов. У него положение безвыходное. Милицию просил не приплетать, иначе сделки не будет. Встреча в одиннадцать вечера, сегодня. Место встречи — ночной клуб «Осьминог».

— «Осьминог», в одиннадцать, — машинально повторил Конюков, не зная, что ему еще говорить, — это отлично, мы прижмем эту сучку.

На заднем плане послышался заинтересованный голос Анжелы:

— Дорогой, с кем ты там разговариваешь?

— Евгения Максимовна, тут Анжела пришла, принесла мне обед, — извиняющимся голосом пояснил Конюков, — она стол накрывает в комнате отдыха, не хотите ли присоединиться?

Я собиралась отказаться, а потом отругать за нарушение всего сценария, но, услышав голодное ворчание в собственном желудке, передумала.

— Ладно, спасибо за приглашение, скоро буду, а вы с женой там поаккуратнее. Она ничего не должна знать.

Сбросив звонок, я сделала минутную передышку и с сотового киллера позвонила Тычкову.

— Привет, Кью. Как, узнал?

— Узнал, — пробурчал он недовольно, — эта падла не звонит. Что я могу еще сделать? Она, наверно, теперь хрен вообще позвонит. Какого ей в петлю лезть. Все, абзац полный.

— Наверное, ты прав, — согласилась я, опечалившись, — давай встретимся, и я отдам тебе порошок.

— Только в людном месте, — предупредил испуганно Тычков.

— Конечно, об чем базар, — ухмыльнулась я в трубку, — встретимся в «Осьминоге» в одиннадцать.

— Ну, ладно, — неуверенно сказал он, — только если шухер поднимется, ты пожалеешь. Я не буду молчать, когда мне пятки начнут поджаривать те, кто ждет порошок.

— Ты мне угрожаешь? — спросила я ледяным тоном.

— Нет, нет, что ты! — в ужасе воскликнул Тычков. — Я просто говорю, что может случиться. Я ж без наездов.

— Смотри у меня, — предупредила я и отключила сотовый. Снова набрала номер, но уже по своему телефону. Звонила я начальнику отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков Селиванову, которого хорошо знала по нескольким делам. Мой звонок он воспринял настороженно. Эпидемия у них, что ли, такая. Боятся моего звонка как чумы.

— Никита Тимофеевич, нет, ничего не случилось, есть несколько трупов, но они к вам не относятся. Не волнуйтесь, — бодро сказала я в трубку, — а звоню потому, что имею для вас наколочку чумовую.

— Кого-нибудь хочешь подставить? — предположил он с мрачным видом.

— Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость, а виновные понесли заслуженное наказание, — нарочито напыщенно произнесла я. — На вокзале в камере хранения в ячейке номер тринадцать лежит сумка, в ней — два пистолета, куча поддельных документов и два килограмма «Белого китайца».

— Ни хрена себе! — вырвалось у Селиванова. — За сумкой что, кто-то должен прийти?

— Да, один неприятный субъект, — ответила я. — Учтите, внутри сумки полно отпечатков пальцев этого самого субъекта.

— Ого, правда, что ли! — со счастливым видом воскликнул он. Для Никиты это — что ребенку подарок на Новый год. Он никак не мог поверить в реальность такой удачи, потому и переспросил раза два: — Его отпечатки в сумке и он придет?

— Возьмите себя в руки, выставьте своих орлов у камеры хранения и ждите гостей часов около двенадцати, — посоветовала я и, попрощавшись, выключила и убрала сотовый в карман. Теперь можно возвращаться. Охранники на контроле мигом активизировались, потребовали у меня паспорт.

— Может, я дам вам по пирожку, и обойдемся без документов? — предложила я, издеваясь.

Глаза у охранников воровато забегали, а один даже вытер губы тыльной стороной ладони и заревел:

— Какие пирожки! Женщина, вы что, головой не страдаете? Здесь вам банк, а не харчевня. Покажите паспорт и назовите цель визита.

— Сейчас предъявлю и сообщу, — проворчала я.

В приемной никого не было. Сливянская, не медля, отправилась пить чай с Довлат, на что я, собственно, и надеялась. Дверь в кабинет управляющего была открыта. Я вошла и услышала голоса за дверью в комнату отдыха. Анжела тоном учительницы младших классов объясняла Конюкову, что первый ребенок у них родится через три с половиной года, когда, по ее расчетам, наступит максимальное материальное благополучие в их семье.

— А сейчас что, не максимальное, что ли? — басил в ответ Конюков. — Куда уж максимальнее может быть. Выше управляющего уже никуда не поднимешься.

— Ты что, собираешься остановиться на достигнутом? — обиженно отозвалась Анжела. — Нельзя так. Надо всегда стремиться к лучшему. Чтоб в жизни была цель. Без цели же нельзя, Андрей.

Я вошла, и их спор прекратился. Конюков отодвинул для меня стул, а Анжела наложила риса с жареной особым способом печенкой. Были еще какие-то салатики из мелко измельченных овощей и фруктов. Фруктовый салат мне даже понравился, хотя у спецвойск на первом месте всегда стояло мясо, а всякие сладости да сдобу отвергали за ненужностью. Немного напрягали взгляды Анжелы, которые она время от времени на меня бросала. Казалось, вот-вот кусок встанет поперек горла, и я окочурюсь от удушья, к ее радости.

«Что ж она так, — думала я, опустив взгляд в тарелку, — для приличия, что ли, имитировала бы радушие или, на худой конец, безразличие. Почему она так откровенна в своих чувствах по отношению ко мне?»

Конюков же по своей толстокожести не замечал нашей холодной войны. Через каждые пять минут он принимался нахваливать кулинарные способности жены, и меня всякий раз коробило.