Николай Еремеев-Высочин - РАМ-РАМ Страница 41

Потому что разговаривать в этом грохоте было невозможно! Сейчас же из синтезатора можно выжать целый оркестр и только делать вид, что нажимаешь на клавиши. Песни были бесконечными, а недостатки исполнения с лихвой компенсировались децибелами. Комфортно здесь могли бы почувствовать себя только глухие.

Мы с Деби заказали мне — Кинг Фишер, а ей — виски со льдом, она пила виски. Неожиданно для меня Деби пустилась вдруг в долгий и страстный рассказ, из которого я не понимал ни слова. Нет, она говорила по-английски, но в окружающем гвалте я ее не слышал. Она положила руку мне на запястье и говорила, говорила, говорила, то улыбаясь, то хмуря брови, то качая головой. И что я должен был сделать? Сказать, что ничего не слышу? Переспрашивать каждое слово? Расплатиться и пойти куда-нибудь в более спокойное место? Мне было лень вставать, лень думать. Спать днем в жарких странах, хотя и полезно, но опасно. Я, по крайней мере, до конца не проснулся. Время от времени я ловил на себе вопрошающий взгляд Деби, читал по губам: «Понимаешь?» и кивал головой. Поскольку сам я не произнес ни слова, об этой особенности нашего разговора Деби и не догадывалась.

В первый раз, когда закончилась песня, а следующая еще не началась, Деби говорила следующее:

— И я никогда — ты слышишь? — никогда не могла понять, почему моя мать так поступила. Нет, я не жалуюсь! Мне с отцом очень хорошо. Но все-таки, мать есть мать, мне ее не хватало. И сейчас не хватает. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Впервые с начала разговора я кивнул ей честно. То есть, нет, не честно! Правильнее будет сказать, что я, наконец, ее услышал, но понимать что-либо я начисто перестал. Почему она рассказывает мне свою жизнь?

Снова грянула музыка. Что же такое я упустил? Почему вдруг ее понесло в эту неожиданную исповедь? Не могла же Деби плести эту словесную паутину, чтобы завлечь меня в какую-то ловушку. Нет, ее вдруг прорвало — и перед совершенно чужим человеком.

В следующий разрыв между песнями я услышал нечто совсем другое:

— Я хотела быть мужчиной, и я стала мужчиной! У меня длинные волосы, — она небрежно провела рукой по своим пепельным прядям, — но это потому, что я — лазутчик. В лагере мужчин меня никто не должен принимать за своего. Я умнее, смелее, находчивее, мужественнее многих, но они об этом не догадываются. Что дает мне дополнительную фору.

Дальше опять была оглушительная песня с замысловатыми руладами и музыкальными эффектами в виде электронно воспроизведенных барабанов. Я понимал все меньше. Надеюсь, Деби не была транссексуалом. Хотя я повидал роскошных бразильянок, которые, как оказывалось при ближайшем рассмотрении, своему полу не соответствовали. Но если она помогала папочке в работе, зачем ей было рассказывать все это — да еще человеку, к которому она, по моему предположению, была приставлена?

— Ты все время молчишь, — сказала Деби, когда и этот тест для барабанных перепонок, наконец, завершился. — Почему ты ничего не расскажешь о себе? — Деби засмеялась. — Понимаю, как тут было вставить слово! Зачем я тебе все это рассказывала?

Хотел бы и я это знать!

— Здесь все-таки шумновато, — поспешно вставил я, прежде чем диалог снова стал бы невозможным. — Может, ужинать пойдем в нашу гостиницу?

— Пойдем! У меня тоже голова уже гудит.

5

В ресторане отеля было почти пусто. Мы сели за самый дальний столик, покрытый сначала тяжелой бархатной скатертью, а поверх — белыми салфетками. Бархат должен был придавать ресторану респектабельность, хотя навевал лишь ощущение невыветриваемой пыли.

— Тебе не надо позвонить Маше? — спросила Деби.

Надо же, я о ней начисто забыл.

— Если она не спустилась, то уже не стоит. Наверное, она уже приняла снотворное.

Деби как-то странно посмотрела на меня. Хотя нет, не странно, вполне определенно!

— Так что ты об этом думаешь? — спросила она, когда мы заказали ужин.

— О чем?

— Как, о чем? О чем я тебе целый час рассказывала!

Я вступал на тонкий лед.

— Начнем с того, что все это для меня было довольно неожиданно, — осторожно начал я.

— Догадываюсь! — засмеялась Деби. — Ну, а дальше?

— А дальше… Я очень тронут, что ты захотела рассказать мне о себе такие вещи, очень личные. Но я тебя действительно совсем не знаю, чтобы давать какие-то оценки.

— А я не говорю об оценках. Что ты думаешь о моем предложении?

Каком предложении?

— Каком предложении? — повторил я вслух.

Деби склонила голову и с насмешливой пристальностью посмотрела на меня поверх стекол очков. «Хватит придуриваться!» — говорил ее взгляд.

— Хорошо, — сказал я. — Ты можешь вычленить его из словесного потока…

— Из словесного поноса, — фыркнула Деби.

— И сформулировать его так, чтобы даже человек, думающий в этот момент совсем о другом, смог бы на нем сосредоточиться?

Вы оценили изысканность этой лжи? «Человек, думающий в этот момент совсем о другом!» Захоти я сделать Деби комплимент, я вряд ли придумал бы что-либо более элегантное.

Официант принес нам большой поднос, и мы замолчали, пока он выставлял блюда на стол.

— Острое?

— Это мне! — подсказал я.

— Среднеострое?

— Даме!

— Крепкое, полагаю, вам?

Он ставил передо мной стакан с виски.

— Не угадали! Крепкое — даме, а мне — пиво!

Деби фыркнула.

— Ну, — фыркнула она снова, когда мы остались одни, — я имею в виду предложение, связанное с моим отцом.

А что она рассказала мне про человека, который сейчас как раз интересовал меня чрезвычайно? И какое предложение могло бы нас с ним объединить? Нет, почему я не вытащил ее сразу из той идиотской дискотеки? Почему не остановил, не переспросил? Я себя иногда решительно не понимаю!

— Я должен сказать тебе одну вещь, — начал я. Пора было прекращать эти блуждания в тумане.

Но Деби снова фыркнула своим мыслям.

— Хотя все, что я сказала тебе про отца — правда!

Неужели она раскололась, а я это пропустил?

— Для меня, — продолжала Деби, — переспать с Фимой, переспать с Сашей, переспать с десятком таких, как они, это как выпить стакан воды.

— Как что?

— Был такой лозунг времен первой сексуальной революции, — отмахнулась она и вдруг остановилась. — А вот, кстати, и он!

Я обернулся — к нам пружинящей походкой шел Саша в своих коротких шортах и с носками, аккуратно натянутыми на икры.

— Юра, можно с тобой поговорить?

Он говорил по-русски. На Деби он не взглянул, со мной он раньше был на вы. Саша явно был не в себе.

Я отодвинул от стола соседний стул.

— Садись с нами ужинать! — И добавил по-английски, чтобы и Деби понимала. — Ребята, хватит валять дурака — миритесь!

Саша перевел взгляд на свою возлюбленную. Деби молча продолжала есть.

— Деби! — попытался привлечь ее внимание я.

— Идите, поговорите, я не возражаю, — произнесла она.

— Ну, пошли!

Нам достаточно было бы перейти на родной язык, но Саша отвел меня за столик у противоположной стены.

— Давай закажем поесть! — предложил я. — И я буду переходить от столика к столику: одно блюдо с тобой, следующее — с Деби!

Я по-прежнему пытался обратить все в шутку.

— Нет-нет, я есть не хочу! — запротестовал Саша. — Извини, что я оторвал тебя от ужина.

— Ну, хоть пива?

Саша кивнул.

— Пива! — заказал я подошедшему официанту.

— Принести вашу кружку, сэр?

— Конечно, зачем ей нагреваться! А этому джентльмену, пожалуй, принесите новую.

Джентльмен даже не улыбнулся.

— Так что у вас произошло? — спросил я, когда официант ушел.

Саша насупился.

— Я видел, как она погладила тебя по голове, тогда в ресторане у дороги, — глядя в сторону, сказал он.

— Ты видел, что я этого никак не провоцировал?

Саша кивнул.

— Иначе я бы не пришел.

— Ты помнишь, что я говорил тебе о женщинах, которые любят петушиные бои?

Он опять кивнул.

— Твой друг Фима предпочел выйти из игры, а для спарринга нужны двое. И Деби решила, что и я сойду на худой конец.

— Нет, с тобой, она сказала, совсем другое.

— Что ты имеешь в виду?

Нам принесли пиво, и Саша жадно приник к кружке. Я посмотрел в сторону Деби. Она ела, глядя в свою тарелку, как монахиня, которую голод загнал в портовую забегаловку.

— Она сказала, что я — хороший парень, но она поняла, что встретила мужчину своей жизни. Это ты! И что ей наплевать, женат ты или нет, богат ты или нет, ей наплевать, чем ты занимаешься, добился ли ты успеха в жизни, стремишься ли еще к чему-нибудь или нет. Она просто решила быть с тобой!

Какой-то бред! Нет? Это же не могло быть предложением, связанным с ее отцом?

— Подожди, подожди! Вы что, накурились?

— Да нет, совсем чуть-чуть. Дело не в этом! Она говорила очень серьезно.