Джон Макдональд - Долгий фиалковый взгляд Страница 41

«До чего сумасшедший день, — сказала она. — Просто дикий».

Я исследовал сырое дно недокопанной могилы. В глубоком конце было много следов. Ботинки, похоже, десятого размера. Широкие. Возможно, четвертая полнота. На подошвах пересекающиеся насечки, как на рабочих башмаках, но стертые в центре, под подушечками пальцев. На правом каблуке снаружи треугольная выемка в полдюйма длиной.

Я пошел назад к лачуге, к своему автомобилю. Закрыл входную дверь точно так же, как она была закрыта раньше. Вспомнил все свои действия. Единственным свидетельством, что кто-то здесь побывал, оставались звездчатые трещины на боковом стекле «фольксвагена», и это было непоправимо. Может, не заметят, а если заметят, возможно, подумают, будто просто раньше не заметили. Трещины вполне согласуются с облупившимися крыльями и помятыми бамперами.

Что теперь? Броситься со всех ног, доложить, задыхаясь: «Боже, шериф, я нашел ее, мертвую, безобразную, убитую»?

Меня погладят по головке, напомнят, что я гражданин и поэтому должен выложить все, что мог выяснить в ходе событий.

Я больше не желал играть в их игру. Усевшись за большим столом для покера, они разрешили мне занять пустой стул при условии, что я выложу карты на стол и соглашусь с их правилами. А если не послушаюсь, меня обойдут при следующей сдаче.

Больше я не собирался честно угождать. Не собирался вести оборонительную игру. И давать банкомету делать ставки. Теперь это стало в высшей степени моим личным делом. Пора опрокинуть стол, смешать фишки, распечатать свою колоду, начать собственную игру — без объяснения правил.

Они могли так с тобой обращаться потому, что ты страстно желал продолжать свою жизнь с того мига, когда она была прервана, получив разрешение убираться с миром. Но, решив, что тебе наплевать, черт возьми, на самого себя, можно выиграть партию, а порой и сорвать банк.

Я с ревом помчался на юг по Кэттлменс-роуд, сознавая, что сильно стискиваю больной ладонью руль и мычу немелодичный гимн, полный оптимистических предвкушений.

— Простите за постоянное беспокойство, шериф, но я сейчас снова безрезультатно пробовал позвонить Бетси. Вы еще ничего не нашли?

— Пока ничего. Связались со всеми дежурными машинами.

— Я все думаю про ее кота. Можно поехать его покормить и выпустить на время во дворик?

— Вы сможете войти?

— Конечно. У меня же остался ключ, про который я вам рассказывал.

— Не возражаю, мистер Макги. Я слышал, вы были в муниципалитете, разыскивали чью-то собственность. Зачем?

— Просто возникла одна сумасшедшая мысль, из которой ничего не вышло.

— Лучше бы вам запастись хоть каким-то терпением. Расследование продвигается.

— У вас, кажется, очень много работы, шериф.

— Что вы хотите сказать?

— Убийство Фрэнка Бейтера, исчезновение Лью Арнстеда, исчезновение Бетси Капп. А я слышал, в округе тихо, спокойно.

— Было и будет. Кстати, я расспросил моего старшего помощника об инциденте с миссис Капп. Его версия отличается некоторыми частными подробностями, но я получил достаточно оснований для вынесения ему предупреждения. Не хотелось бы его лишиться. Он очень ценный работник, а в департаменте нехватка кадров.

— Пожалуй, мне лучше держаться подальше от Билли?

— Да, пока он не успокоится.

— Ну, спасибо, шериф. Звоните, и я вам звякну.

Будь Рауль малым ребенком, он стоял бы, поджавшись, скрестив ноги, и жалобно скулил. Когда я открыл дверь, он, задрав зад, метнулся прыжками в поросший травой уголок, присел и, мечтательно глядя вдаль, опустошил воспаленный мочевой пузырь. Прибежал обратно на кухню, уставился в пустую миску, сказал: «Р-раум!» Я поочередно открывал шкафчики, пока не наткнулся на месиво в банках, открыл одну электрической открывалкой и вывалил содержимое в миску. Он сделал несколько голодных глотков, потом поднял взор и вышел из кухни. Я последовал за ним в гостиную, в спальню. Кот заглянул в ванную, развернулся, вышел, повторил: «Р-р-раум?»

— Нет ее, мой пушистый друг. И не будет.

Он сел и принялся умываться. Когда в чем-нибудь сомневаешься, умывайся. Я открыл левый нижний ящик туалетного столика, вытащил револьвер. По-прежнему заряжен, не тронут. В штате Флорида можно иметь оружие в доме, в машине, но не при себе. Было бы нелишним держать его в «бьюике». Я побродил вокруг, пока не увидел маленькую яркую прорезиненную пляжную сумку-мешок, затягивающуюся сверху шнурком. Высыпал туда десяток лишних пуль, тщательно уложил револьвер, убедился, что точно запомнил его положение в непрозрачном мешке. Бросил сумку на пассажирское сиденье рядом с моим, чтобы она выглядела абсолютно естественно, но чтобы моя рука также абсолютно естественно легла на рукоятку револьвера, без напряжения и заметных усилий.

Прежде чем запереть дверь, спросил кота, что мне с ним, черт возьми, делать. В янтарных глазах светилась уверенность, что я сделаю все возможное для обеспечения привычного комфорта… и буду чаще выпускать.

Я помнил развязку на Шелл-Ридж-роуд по долгой ночной прогулке с Мейером. Неподалеку от южной границы округа, выезд направо и дальше на юго-запад.

Деревенские почтовые ящики. Небольшие каркасные домики на насыпях, за ними сырые болота, кое-где рощицы кипарисов и виргинских дубов. Все по правой стороне дороги. Слева шли огороженные топи, застолбленные на утвержденном законом интервале. Столбы и проволока новые. Собаки, куры, ребятишки, болотные вездеходы, домики на колесах. За мной на известняковой дороге вилась белая пыль от ракушечника.

Внимательно изучал таблички на почтовых ящиках. Стейн. Маррити. Флойд. Гаррисон. Перрис.

Дом Перрисов оказался одноэтажным, блочным, выкрашенным светло-зеленой, размытой водой краской, крытым белым асбестовым шифером. В переднем дворе стоял узловатый красивый дуб. Белый дощатый забор покосился и развалился. Речной гравий на подъездной дорожке почти целиком был смыт дождем. Сбоку от дома торчали сломанные грузовики и легковые машины, глубоко осевшие в острую зеленую траву. Кругом валялись детали других погибших машин. За домом виднелась большая каркасная постройка, обе высокие подъемные двери были открыты. Поворачивая на подъездную дорожку, я сумел заглянуть внутрь нее и увидеть верстаки, подъемники, инструменты. Хорошенький маленький голубой «опель» со свирепой мордочкой примостился в широкой тени виргинского дуба. На покатом ветровом стекле виднелись пятна слизи от разбившихся на высокой скорости насекомых. Остановившись у веранды и заглушив мотор, я услышал глухое гудение большого компрессорного кондиционера со стороны дома и жестяной резонанс листового металла.

Было три пятнадцать, когда я позвонил в дверь. Обождал, только собрался позвонить еще раз, как Лило Перрис, распахнув створку, выглянула из-за сетки. Она была в спортивном костюме, вроде мини-платья, только внизу не юбка, а шорты. Ярко-оранжевый, он оттенял загар, зубы девушки казались белее, белки глаз — голубее. При взгляде на меня что-то вспыхнуло в этих глазах, потом они посмотрели мимо меня на белый автомобиль с откидным верхом. Ни тревоги, ни удивления. Просто легкий знак, что она меня узнала, идентифицировала.

Сначала передо мной была просто девушка с грубоватым личиком, двадцати двух — двадцати трех лет. Сильная, крепкая. Затем возникло необычайно могучее ощущение сексуальности, всеобъемлющей, импульсивной. Я знал только двух таких женщин, источавших вблизи этот психологический мускусный запах, — одна была удачливой киноактрисой, не способной играть и не нуждавшейся в этом; другая до тридцати лет успела трижды выйти замуж и развестись с обладателями больших капиталов, от каждого отхватив солидный кусок. Выражение высокомерия и одновременно доступности. Поза и взгляд объявляют: «Вот она я, малыш, если ты настоящий мужчина, только я тебя таким не считаю, потому что пока не встречала настоящих мужчин». Кроме этой демонстрации, еще две вещи. Идеальное здоровье, отличающее выставочных собак и беговых лошадей. Кожа блестит, глаза сверкают, слизистые розоватые, насыщенные кровью, бесконечно замедленный пульс и дыхание тела, которое пребывает в покое, готовится к взрывам желаний. А еще идеальность деталей. Естественные ресницы, словно чуть загнутые и отрезанные кусочки черной, покрытой эмалью проволоки. Ни один дантист не выдержал бы соперничества с природой, изготовив столь безупречные зубы.

— Должно быть, вы чем-то торгуете, только здесь никто ничего не захочет купить, если будете жару в дом нагонять. — Голос ниже, чем я ожидал, но без хрипоты. Чистое гибкое контральто.

— Ну так пригласите меня войти, Лило.

Она вышла, захлопнула дверь, опустила сетку, закрепила. Шагнула с единственной ступеньки веранды и направилась через двор, уверенная, что я иду следом. Почти не сбившись с шага, стряхнула острую песчинку с огрубевшей подошвы босой правой ноги, лизнула кончики пальцев. Высоко поднимает колени, чуть выбрасывая их в стороны. В глубоком треугольном вырезе костюма на спине видны бархатисто напрягающиеся и расслабляющиеся мышцы. В тени дуба Лило повернулась, прижалась оранжевым бедром к переднему крылу «опеля» и проговорила: