Матильде Асенси - Последний Катон Страница 42

— Доктор, ничего более срочного нет. Сегодня же вечером мы должны отправиться в Санта-Марию-ин-Космедин.

— Оттавия, когда нужно читать Данте, ты всегда удираешь.

Я повесила халат и обернулась к ним.

— Если мне снова придется ползать по земле, спускаться по пыльным ступенькам и лазать в неисследованных катакомбах, мне нужна более подходящая одежда, чем та, которой я пользуюсь для работы в Ватикане.

— Ты что, пойдешь покупать одежду? — удивился Босвелл.

Я открыла дверь и вышла в коридор.

— Только куплю себе брюки.

Я никогда не пошла бы в церковь Санта-Мария-ин-Космедин, не прочитав десятую песнь Дантова «Чистилища», но в обед магазины закрывались, и у меня оставалось не так уж много времени на покупку того, что мне было нужно. Кроме того, я хотела позвонить домой и узнать, как дела у матери и всех остальных домочадцев, а для этого мне было нужно немного покоя.

Когда я вернулась в архив, мне сказали, что Фараг с капитаном обедают в ресторане «Дома», так что я заказала себе бутерброд в кафетерии для работников архива и закрылась в лаборатории, чтобы спокойно прочитать рассказ о бедствиях, которые должны были свалиться на нас сегодня вечером. Я никак не могла выбросить из головы хитрость с таблицей умножения, с помощью которой я разрешила загадку входа. Я все еще видела, как, семи-восьми лет от роду, я сижу на кухне над школьными уроками, а стоящий рядом Чезаре объясняет мне суть трюка. Как возможно, чтобы простая детская уловка превратилась в испытание в процессе инициации секты с тысячелетней историей? Я находила этому всего два объяснения: во-первых, то, что много веков назад почиталось за высшее достижение науки, сейчас свелось до уровня начальной школы, а во-вторых, это, конечно, неслыханно и поверить в это сложно, но мудрость прошлого может проходить через века, прячась под личиной каких-то народных обычаев, сказок, детских игр, легенд, традиций и даже, на первый взгляд, совершенно безобидных книг. Чтобы обнаружить ее, нужно только изменить мировоззрение, сказала я себе, понять, что наши глаза и уши — лишь слабые инструменты восприятия окружающей нас сложной действительности, открыть наш разум и отбросить предрассудки. И именно этот удивительный процесс начал происходить со мной, хотя я и понятия не имела почему.

Я уже не могла читать Дантов текст с давешним равнодушием. Теперь я знала, что за этими словами кроется более глубокий смысл, чем могло бы показаться. Данте Алигьери тоже стоял перед изображением ангела-хранителя в катакомбах Сиракуз и тянул за те же самые цепи, которые держала в руках я. Кроме всего прочего, это заставляло меня почувствовать некую общность с великим флорентийским писателем, и меня поражало, что он решился написать «Чистилище», зная, а он наверняка знал, что ставрофилахи никогда ему этого не простят. Быть может, его литературные амбиции не имели границ, быть может, он хотел доказать, что он — новый Вергилий, получить тот лавровый венок, награду поэтов, который украшал все его портреты и который, по его словам, был единственным, чего он жаждал. В Данте жило непреодолимое желание войти в историю как величайший писатель всех времен, и он неоднократно заявлял об этом, поэтому для него, вероятно, было крайне тяжело видеть, как течет время, как он становится старше, так и не достигнув исполнения своей мечты, и так же, как Фауст несколько веков спустя, он, очевидно, решил, что может продать душу дьяволу, чтобы обрести славу. Он воплотил свою мечту в действительность, хоть и заплатил за это собственной жизнью.

— Десятая песнь начиналась с того, что Данте с учителем Вергилием наконец пересекают порог Чистилища. По шуму двери, закрывающейся за их спинами (оглянуться назад они не могут), они понимают, что назад дороги нет. Так начинается очищение флорентийца, его собственный путь внутреннего освобождения от грехов. Он уже был в Аду и видел наказания, которым подвергаются осужденные на вечные муки в девяти кругах. Теперь от него требовалось очиститься от собственных грехов, чтобы, полностью обновленный, он смог войти в Царство Небесное, где его ожидает возлюбленная Беатриче, которая, если верить Глаузер-Рёйсту, есть не что иное, как воплощение Мудрости и Высшего Знания.

Мы подымались в трещине породы,Где та и эта двигалась стена,Как набегают, чтоб отхлынуть, воды.

Мой вождь сказал: «Здесь выучка нужна,Чтоб угадать, какая в самом делеОкажется надежней сторона».

Господи, движущаяся скала! Кусок хлеба, который я жевала, обернулся горечью во рту. Слава Богу, что я купила те красивые брюки жемчужно-серого цвета! Я была довольна, потому что стоили они совсем недорого и очень мне шли. Скрывшись в примерочной магазина, стоя одна перед зеркалом, я обнаружила, что они придают мне моложавый вид, которого у меня никогда не было. Я всей душой пожелала, чтобы не было никаких глупых норм, запрещающих мне носить эти брюки, но, если они и были, я бы совершенно проигнорировала их без всяких угрызений совести. На память мне пришла знаменитая американская монахиня Мэри Доминик Рамаччотти, основательница римско-католического общежития «Гелз Виллидж», которая получила особое разрешение Пия XII носить шубы, делать химическую завивку, пользоваться косметикой от Элизабет Арден, посещать оперу и одеваться с изысканной элегантностью. Я ко всему этому не стремилась; мне было достаточно носить обычные брюки, которые я, кстати, покидая магазин, так и не сняла.

Преодолев значительные трудности, Данте с Вергилием наконец попадают на первый уступ Чистилища:

От кромки, где срывается скала,И до стены, вздымавшейся высоко,Она в три роста шириной была.

Докуда крылья простирало око,Налево и направо, — весь извивДороги этой шел равно широко.

Но Вергилий тут же призывает его прекратить глазеть по сторонам и обратить внимание на странную толпу душ, которые скорбно и медленно приближаются к ним.

Я начал так: «То, что идет на нас,И на людей по виду не похоже,А что идет — не различает глаз».

И он в ответ: «Едва ль есть кара строже,И ею так придавлены они,Что я и сам сперва не понял тоже.

Но присмотрись и зреньем расчлени,Что движется под этим камнями:Как бьют они самих себя, взгляни!»

Это были души гордецов, придавленные весом огромных камней, которые унижали их, очищая от мирского тщеславия. Они с трудом продвигались по узкому уступу, касаясь коленями груди, и их лица были искажены от усилия. При этом они читали странный вариант молитвы «Отче наш», подходивший к их обстоятельствам и находящий Господа и в месте их пребывания: «О наш Отец, на небесах царящий, не замкнутый…» — так начиналась песнь десятая. Ужасаясь их страданиям, Данте желает им поскорее пройти Чистилище, чтобы подняться «к звездной высоте». Всегда гораздо более практичный в таких вещах Вергилий просит души указать им дорогу, ведущую ко второму уступу.

И он гласил: «Есть путь к отрадным сеням;Идите с нами вправо: там, в скале,И человек взберется по ступеням».

По дороге, как и в Предчистилище, Данте подолгу беседует со своими старыми знакомыми или знаменитостями, и все они предостерегают его против тщеславия и высокомерия, словно догадываясь, что именно этот уступ доведется проходить поэту, если он вовремя не очистится. Наконец после долгих разговоров и длинного пути начинается новая песнь, двенадцатая, в начале которой Вергилий призывает флорентийца в конце концов оставить в покое души гордецов и сосредоточиться на поисках прохода.

И он сказал мне: «Посмотри под ноги!Тебе увидеть ложе стоп твоихПолезно, чтоб не чувствовать дороги».

Данте послушно смотрит на тропу и видит, что она покрыта чудесно вырезанными фигурами. Тут начинается длиннейший фрагмент из двенадцати или тринадцати терцетов, в которой во всех подробностях описываются воплощенные в камне сцены: молниеносное падение Люцифера с Небес, агония Бриарея после его восстания против олимпийских богов, сумасшествие Немврода по причине падения его прекрасной Вавилонской башни, самоубийство Саула после поражения в Гелвуе и так далее. Множество мифологических, библейских и исторических примеров наказанной гордыни. Шагая согнувшись, чтобы не упустить ни малейшей детали, флорентийский поэт в восхищении недоумевает, кто же этот художник, чья кисть или свинец так мастерски начертали дивный образ этих черт и теней.

К счастью, подумала я, Данте не пришлось тащить на себе камень, что меня невероятно утешало, но от долгого шагания с согнутой спиной для разглядывания рельефов его никто не избавил. Если испытание ставрофилахов заключалось в том, чтобы пройти, согнувшись, несколько километров, я была готова к нему приступить, хотя что-то подсказывало мне, что все будет не так просто. Перенесенное в Сиракузах наложило на меня глубокий отпечаток, и я уже совершенно не доверяла красивым стихам.