Оксана Обухова - Пристрелите загнанную лошадь Страница 42

— Да есть небольшое, — сознался киллер.

— Принесешь ноутбук, получишь Кирилла, — отрезала я.

— Договорились, — сказал убийца и оборвал связь.

Господи, ну почему ты не можешь остановить этот маховик?! Я мало молилась, мало взывала? Я не могу-у-у больше!

— Антон, это снова Софья.

— Слушаю, Софья Николаевна.

— Он снова звонил.

— Я знаю.

— Откуда?

Начальник охраны Туполева замялся на секунду и все же признался:

— Теперь мы вас слушаем.

— То есть мой телефон?

— Да.

— А раньше?

Вместо голоса Антона в трубку прорычал бас Назара:

— Что вы теперь собираетесь делать?

— Вы, это кто? — язвительно поинтересовалась я.

— Ты! — рявкнул Туполев.

— То-то же. А то, видишь ли, об этикете вспомнил. Тыкал с самого начала как заведенный, а теперь до третьего лица повысил. Неужто заслужила? — выпустив с каплей яда пары, я ответила на вопрос. Твердо и безапелляционно: — Я собираюсь принять ванну и лечь спать. — Сказала, дождалась какого-то гортанного рычания и положила трубку.

Ну не хочу прикрывать свой задницей чужие амбразуры! Не хочу и все, чего уж тут поделаешь. Я нормальная среднеарифметическая девушка, во мне и на процент авантюризма нет. Я честно пробовала, но не получилось. Выдохлась.

Буквально через минуту в прихожей раздался колокольный грохот дверного звонка. Подтянув штаны, на цыпочках, я приблизилась к косяку и тихонько спросила «кто там?».

— Софья Николаевна, здравствуйте, — прозвучало из-за двери весьма вежливо, — не могли бы вы открыть? Нам поговорит велено.

— Кем велено? — более спокойно, но, тем не менее, все еще насторожено, поинтересовалась я.

— Ну… сами знаете.

— Не знаю, — вредно не согласилась я.

Мужчина за дверь потоптался на коврике и, видимо склонившись к замочной скважине, прошептал в дырочку:

— Назаром Савельевичем.

Ох уж мне эта паранойя. Заразная штука, оказывается — подчиненный не может громко произнести имя шефа в пустом подъезде.

— Чего ему надо?

— Откройте, пожалуйста, — более уверенно, словно произнесенное вслух (хоть и шепотом) громкое имя хозяина, весомости добавило, сказал посланник.

«Как вы мне все надоели», — прошептала я и открыла дверь.

На пушистом коврике под дверью топтался верзила, запихивавший меня в машину на дороге к Речному Вокзалу. Когда же это было? Надо же, оказывается только позавчера. Мне казалось, что я живу в этом кошмаре лет шесть. Как школу закончила, так и живу, без права переписки и свиданий с родственниками. Свекровь не в счет, мы не родня.

— Что надо? — и нахмурила брови изо всех сил.

— Вас просят приехать.

— Я уже сказала…

— Пожалуйста, — перебил парень. Волшебное слово было произнесено с интонацией кабацкого вышибалы. Так говорят, когда вежливо намекают — вы, уважаемый сам уйдете, или вас вынести? — Вам лучше проехать с нами.

— Для кого лучше? — моментально окрысилась я и вперилась в оловянные очи охранника с абсолютной стервозностью. Мокрый воды не боится.

— Ну… — растерялся огромный парнище, подумал что-то про себя, вздохнул и съежился сантиметров на десять: — Для нас, наверно.

Верзила опустил глаза, и мне тут же стало стыдно. Нехорошо, Соня, срывать зло на подчиненных магната. Хочешь поизображать шерсть дыбом, езжай к Туполеву и изображай сколько влезет. Фырчи, кусайся, спину гни дыбом… Если получиться.

— Хорошо, — буркнула я и, не закрывая двери, но, тем не менее, не приглашая охранника в дом, начала менять тапки на ботинки. Надела куртку, закрыла дверь на все замки и сказала: — Идемте.

Шагая от подъезда до огромной черной машины, мы встретили на дорожке Анну Леопольдовну с Агафьей на руках.

— Куда ты, Софья? — строго спросила меня Леопольдовна, глядя, впрочем, на очнувшегося от неловкости, внушительно-монументального верзилу.

Парень сделал шаг влево, тем самым, пресекая возможность сближения подопечной Софьи и дамы с подозрительной собачкой, но свекровь так на него взглянула, что охранник почел за благо дать нам время немного пообщаться. Я хорошо помнила этот особенный взгляд Анны Леопольдовны. От него у персонала больницы, где работал Великий Хирург, сами собой застегивались пуговицы на пиджаках и медицинских халатах.

— Мне нужно уехать, Анна Леопольдовна, — сказала я, хотела добавить «не поминайте лихом», но улыбнулась и приободрила. — Все в порядке. Возможно, к вам я уже не вернусь, так что спасибо за все, привет Виталию.

— Это почему ты уже не вернешься? — спросила свекровь, адресуя вопрос из-за моего плеча, огромному парнище.

Тот вопрос призрел. Сделал вид, что считает ворон на газоне.

— Все будет хорошо. Может быть, я и вернусь сегодня. Коньячком угостите? — И в поцелуе прижалась к ней щекой.

— Угощу, — кивнула свекровь, и мне почудилась в ее голосе слеза. Наверное, от моей горячей щеки, ледяная бабушка подтаяла.

Пока машина не исчезла за углом дома, Анна Леопольдовна стояла с Агафьей на руках и смотрела нам вслед.

— Включите, пожалуйста, музыку, — устав от сопения, идущего трио от шофера и двух охранников, вежливо попросила я.

Водитель нажал кнопку под приборным щитком, и из динамиков грянуло — «а я простой советский заключенный и мой братишка серый брянский волк». Слов нет, я бы предпочла Шаинского, но здесь репертуар выбирают другие.

Под рычащие стенания о непростой воровской доле, мы ехали по улицам Города. Почти не проверялись, не петляли переулками, к знакомому дому, оказавшему действительно в Московском районе. Ворота снова распахнулись на мгновение и тут же закрылись, пропустив машину во двор.

На крыльце никого не было. «Голуби летят над нашей крышей», пропел певец, и мне помогли выбраться из машины, проводили до гостиной с камином и оставили одну.

Дрова только-только разгорались в камине, комната опять казалась промерзшей и, от нечего делать, я придумала особняку название — Дом Свиданий. Скорее всего, данную резиденцию Туполев использовал под штаб — собирал полки, допрашивал свидетелей и раздавал приказы. Жил он, что вероятно, в другом месте. Не исключено в землянке, обустроенной под бункер с годовым запасом провианта и автономным электроснабжением.

Слегка озябнув, я подошла к окну, выглянула во двор и увидела царский выезд. Точнее, въезд — три автомобиля накатом скользили к крыльцу. Из средней машины, не дожидаясь помощи в открытии дверцы, почти на ходу, выпрыгнул Туполев и бегом взбежал по крыльцу. Напор и натиск проглядывали в каждом шаге хозяина и не предвещали его гостье ничего хорошего.

«Та-а-ак, сейчас начнется, — уныло подумала я и заклинанием пробормотала несколько раз. — А пошли вы к черту, я вам не ручная обезьяна, трюки выделывать».

Если можно объединить в одно выражение два слова «обескураженность» и «ярость», то именно оно наиболее точно определило бы выражение лица Назара Савельевича. Обескураженная ярость играла на лице магната и искажала его черты. Он ворвался в комнату, провел зачем-то пальцем по заново вставленному дверному стеклу, и только после этого, обратился ко мне:

— Нам надо поговорить.

— Слушаю вас, Назар Савельевич, — церемонно ответила я и уселась в ледяное кресло.

— Всем добрый день, — пророкотал от порога бас, и в комнату вошел широкоплечий, квадратный дядька с седоватым ежиком волос на квадратной голове. — Софья Николаевна, как я понимаю?

— Да, — буркнул Туполев и махнул рукой в сторону нового лица. — Наша милиция, Иван Артемьевич.

«Совсем как наш купец Колабанов, — подумала я, — Иван Артемьевич». Но этого тезку я несколько раз видела по телевизору, он несколько раз обещал горожанам искоренить преступность и изничтожить коррупцию. Выглядел при этом крайне убедительным. «Генерал или полковник?» — постаралась припомнить я, а вслух пискнула:

— Очень приятно.

— Приятного мало, уважаемая Софья Николаевна, — сурово произнес генерал-полковник и уселся в кресле напротив меня. Седалище его мгновенно обожгло холодом, он, было, дернулся встать, но проявил выдержку старого дзержинца и уставился на меня, лицо в лицо. — Когда вы собираетесь встречаться с подозреваемым?

Напор и натиск, с которыми Туполев взбегал по крыльцу, оказались ничем в сравнении с агрессивным прессингом, идущим от милицейского начальника. Казалось, еще мгновение, и от «уважаемой Софьи Николаевны», только мокрое место на кожаном сиденье останется.

Я проглотила в горле сухой ершик и слабо пискнула:

— Никогда.

Начальник сел на краешек кресла (толи за охладившуюся простату переживал, толи для пущей убедительности), приблизил лицо вплотную к моим глазам и, вроде бы печально, а на самом деле угрожающе, растягивая слова, произнес:

— Что-то я вас не понимаю, Софья. Такую кашу заварили. И в кусты? Не годиться.