Татьяна Степанова - ДНК неземной любви Страница 43

– Глотнешь?

Катя покачала головой – нет.

Эксперт Сиваков пригубил сам.

– Чтоб я еще с таким поганым делом связался… – буркнул он. – А мы ж в нем увязли... как в тине. То ли еще будет, чует мое сердце...

Прошло еще полчаса. А потом еще час.

Катя устала сидеть и вышла на монастырский двор. Туристы давно уже покинули его, и все автобусы уехали. Смеркалось. Ласточки, пища, чертили вечернее небо. И свежо и пряно пахли левкои на клумбах.

Отчего-то хотелось выйти за ворота и брести, брести, куда глаза глядят, может, туда – к большой воде, к Плещееву озеру, окунуться в него, как в купель, чтобы смыть с себя...

Как же она страшно смотрела, сжимая свой шприц...

Такое ощущение, что... Ей не впервой убивать...

Уже почти совсем стемнело, когда опергруппа покинула больничную палату.

– Ну что, соколики, приуныли? – спросил коллег эксперт Сиваков.

– Дурдом, зря только ехали, бензин жгли, – ответил один из сыщиков.

– Ну что там было? Сказала она вам хоть что-нибудь? – спросила Катя.

– Я все гадаю, что за представление она нам устроила, – Лиля достала из сумки влажные салфетки и вытерла вспотевшее лицо. – Вкололи ей что-то, и вроде успокоилась она, вроде как очнулась... Вроде и не помнит – минутное, мол, помрачение рассудка... Монашки, конечно, поверили... А мы... Знаешь, я там не столько спрашивала ее – в основном ребята вопросы задавали, сколько наблюдала. Жох она баба, вот что я скажу. И раньше жох была, и сейчас в монашенстве своем такой и осталась.

– Как это жох? – спросила Катя.

– Умная чересчур, хитрая. Я про нее в показаниях читала – она больше четверти века на госслужбе, где только не работала, связи везде имела. И тут в монашестве – горе горем, а сразу в международный отдел патриархии устроилась. А теперь припадочную из себя корчит.

– Они говорят – у нее видения, кошмары.

– Это они говорят, они тут, наверное, всему верят, так уж жизнь монастырская устроена, верить во все.

– А что она сказала?

– В целом подтвердила показания мужа пятилетней давности, но скупо, коротко. Ощущение, что это некогда твердо выученный и хорошо усвоенный урок, – Лиля смотрела на окна больницы, где уже зажегся свет.

– Что она говорила о Ларисе?

– Что она вырастила ее. Дала образование.

– И все? И только?

– И только.

– А о недавнем нападении? Она помнит подробности?

– Она сказала, что помнит лишь римские катакомбы, где она почти ежедневно молилась на могиле какого-то святого... я там записала.

– А сам момент нападения? Кто на нее напал?

– Я задала этот вопрос. Знаешь, что она спросила в ответ? Есть ли у меня семья.

– А при чем тут это?

– Потом сказала, что умереть от чужой руки внезапно несравнимо легче, чем...

– Чем что? – Катя насторожилась. – Чем что?

– Чем ждать вот так, каждую ночь, смерти на больничной койке.

– А о муже, о Белоусове, вы ее спрашивали?

– Она сказала, что всегда любила только его. И, знаешь, в этот момент она мне искренней показалась. А весь наш остальной разговор был либо фальшью, либо бредом.

Ей снова чудится, что она здесь... Ее мертвая дочь за ней по ночам приходит...

– Лиль, а может, и правда у нее с рассудком не все в порядке? Ты ее глаз не видела, когда она на меня бросилась... совершенно безумный взгляд.

– Видела я ее глаза.

На монастырском дворе зажглись фонари, заскрипели ворота – на ночь их всегда запирали. Несколько монахинь вышли из Никольского собора и направились прямиком к зданию больницы – ночная дежурная смена вместо сестры Ефимии и сестры Софьи.

– Нет, тут мы пока концов не найдем, – ответила Лиля. – Если и есть концы... реальные концы, а не потусторонние сказки, то они... они там, не здесь.

Где там?

Где здесь?

Где?

ГЛАВА 35

«ПРЕСТУПЛЕНИЕМ ОДНОГО...»

Дорога назад была длинной, как жизнь. Катя тщетно крепилась – лес, лес, лес, лес... Огни, огни, огни... И все мимо, мимо. Вихрем несутся куда-то, а машина стоит на шоссе. Им только кажется, что они едут, возвращаются домой. Это все только кажется...

Тени, тени, одетые в монашеские балахоны...

Все цветы на клумбах завяли...

И монастырская больница отныне не принимает больше больных...

Тут сказано, что я обязана оказывать вам содействие...

Но я не могу...

И даже если там, на кладбище у могилы, принесли жертву и напоили землю кровью...

Всю землю кровью...

И аллеи...

Прямые как стрелы аллеи бульваров...

Все равно...

Кровь ничего не значит...

Это просто побочный продукт...

Годный на экспертизу...

Но не дающий ответа...

Привета...

С того и с этого света...

– Катя, очнись!

Катя открыла глаза – огни, уже Москва? Новый Арбат, золотая корона, пурпурный всплеск – это реклама...

Темной ночью в глухой час мы вернулись домой...

В дежурной машине трещала рация, и Лилька трясла ее за плечо:

– Катя, очнись! Только что дежурный по городу передал, мы едем прямо туда!

– Что? – Катя стряхнула с себя остатки этого тягучего, как патока, морока – полусна-полузабытья.

– Труп женщины в Соймоновском проезде. Да очнись ты! Это практически там же... Это ж продолжение Гоголевского, только с другой стороны, бульвар у набережной. Там на месте опергруппа Центрального округа начала работать.

Виктор Петрович, это я... Мы уже подъезжаем, осмотр без нас не начинайте! – Лиля почти кричала в мобильный, словно там, на том конце, собрались глухие или же такие вот сонные. – Но у меня к вам сразу поручение – пленки со всех камер во всем прилегающем квартале – «Кропоткинская», Пречистенская площадь, Соймоновский и, конечно же, Гоголевский бульвар от Старого Арбата. Изымайте тотчас, сажайте двух сотрудников за компьютеры и немедленно начинайте отсматривать все подряд, без исключения.

Соймоновский проезд является, по сути, окончанием Бульварного кольца со стороны Москвы-реки и храма Христа Спасителя. В этот предрассветный час (без четверти три) он был темен и только сполохи милицейских маяков, только карманные фонари оперативников загорались то тут, то там – под липами на аллее.

А луна...

Она висела над набережной, как зеленый шар. И Кате показалось, что никогда прежде она не видала тут, в городе, такой полновесной, такой щедрой, такой безмятежной...

– Задушили, так же, как и тех...

– Раны на лице наносились уже после смерти – тот же почерк.

– Поза неестественная... убийца ее руки изуродовал... На правой руке удалены большой палец, безымянный и мизинец. Два оставшихся скрещены. Знак такой, словно...

– Так делают, когда намеренно лгут. Скрещивают пальцы, – хрипло сказала капитан Белоручка.

Они с Катей были на месте, уже в самом эпицентре – на аллее Соймоновского проезда: справа белела громада храма, впереди горели огни станции метро «Кропоткинская», и только здесь, на бульваре...

Жертва – молодая и темноволосая, большего о ней Катя сказать не могла – лицо было все в крови, вместо глаз – черные ямы. Из одежды – модные босоножки-«гладиаторы», топ и джинсовая мини-юбка.

– Сумку, как и тогда, не взяли. Вот ее портмоне, кредитки, а вот водительские права на имя Величко Кристины, тут еще пропуск на работу в редакцию.

Вот и окончилась римская дорога...

Пыльная буря из Африки...

Пиния у обочины...

Там, под землей, испугалась смерти, а здесь, на бульваре, успела ли испугаться, понять?

Нет, ничего такого они, опергруппа, о жертве не подумали, они просто не знали.

Они думали о другом.

– Текст есть? – спросила Лиля.

– Вот. Фактура бумаги та же.

Записку эксперты уже упаковали в пластик. Но текст при свете карманных фонарей читался четко:

«ПРЕСТУПЛЕНИЕМ ОДНОГО ПОДВЕРГЛИСЬ СМЕРТИ МНОГИЕ».

– Это уже не просто цитата, это уже что-то вроде прямого пояснения, – Лиля вернула записку эксперту. – Слепые, глухие, да еще и лгут... Знают правду и лгут.

– Об убийстве Ларисы Белоусовой? – спросила Катя. – А что с уликами, с биоматериалом для экспертизы?

– И тут тоже хватит с лихвой, – ответил старший эксперт из группы Центрального округа. Они вместе с Сиваковым уже приступили к изъятию.

– Когда ее убили? – спросила Катя.

– Не более полутора часов назад.

– На нее напали здесь, на аллее?

Но ответить эксперт не успел: со стороны мобильной кримлаборатории, припаркованной напротив японского ресторана, посигналили фонарем. В машине сразу на двух ноутбуках сыщики отсматривали пленки уличных камер.

– Вот здесь запись суточной давности. Очень похожа на нашу потерпевшую. Пленка с камеры из Колымажного переулка.

– Да, вроде она, выходит из машины у ресторана «Беллецца», – сказала Лиля. – Кать, а этого узнаешь, кто рядом с ней? Под руку ее держит.

На брюнетке, запечатленной на пленке, были те же самые босоножки-«гладиаторы». Вот она обернулась и посмотрела прямо в камеру – атласная челка до самых бровей, весьма снисходительная улыбка, когда она обращалась к своему спутнику. А спутником был не кто иной, как Глеб Сергеевич Белоусов.