Наталья Андреева - Москва не принимает Страница 43

– Какой пафос! – насмешливо сказала Элина.

– Ренат сегодня же узнает всю правду!

– А Гена?

– И Гена.

Манукова резко встала. Элина увидела, как она пошатнулась и схватилась рукой за спинку стула. И подумала: «От волнения… Это все нервы…»

– Людмила, стойте! – вскочила она.

– Не трогайте меня! – отпрянула от нее Манукова. – Лгунья!

«Боже, что я наделала?! – Элина с отчаянием смотрела, как та отправилась искать мужа. – Ну, нет, милая. Если Геночке и суждено узнать правду, то он услышит ее от меня! А там посмотрим…»

Двадцать тридцать…

– Теперь вам известно все, – устало сказала Элина и откинулась на спинку стула.

Эти бесконечные часы ожидания в терминале итальянского аэропорта и признания, которые она сделала чужому ей человеку, как она презрительно называла его про себя, «менту», совсем лишили Катыкову сил. Ей казалось, что этот безумный день не кончится никогда. Что это и есть ее ад: откровения в зале ожидания, забитом людьми, горечь во рту от бесчисленных чашек выпитого кофе и подступающая к горлу тошнота. Элина чувствовала, что ее вот-вот вырвет и она скорчится на затоптанном полу, обессиленная, раздавленная собственными откровениями.

– Что-то такое я и предполагал, – вздохнул Алексей. – Успела Манукова поговорить с вашим мужем, как вы думаете?

– Не знаю… Послушайте, оставьте меня в покое! Я устала.

– Наш самолет скоро прилетит.

– Мне-то что? – усмехнулась Катыкова. – В Москве меня не ждет ничего хорошего. Либо тюрьма, куда я не спешу, либо позорный развод.

– А может, попробуем спасти ситуацию?

– Как?

– Элина Виленовна, давайте-ка проследим, в какой последовательности развивались события. Вы сказали, что, вставая из-за стола, Людмила пошатнулась.

– Да. Мне показалось, от волнения и от жары ей вдруг стало плохо. Она побледнела, на лбу выступил пот.

– И после разговора с вами она пошла искать мужа, чтобы признаться ему во всем.

– Да.

– Нашла?

– Что?

– Она его нашла? Или вы отыскали Манукова раньше?

– Я нашла его раньше, – призналась Элина.

– Где?

– У бассейна. На территории отеля.

– Что он там делал?

– Как что? Принимал душ!

Алексей вспомнил: да, на пляже не было душа. Но крайний ряд шезлонгов начинался всего-то метрах в десяти, песчаный пляж отделяла от каменного забора высотой в метр дорожка для променада. Утром здесь активно практиковали бег трусцой. Алексей и сам пару раз пробежался, но потом сник, подумав: «На отдыхе надо отдыхать». За каменным забором начиналась территория отеля, на которую не пускали навязчивых торговцев всяким барахлом: поддельными брендовыми сумками и «фирменными» итальянскими очками. Поэтому иностранцы предпочитали лежать у пахнущего хлоркой бассейна, мелкого, как подмосковная лужа после недели затяжных дождей, время от времени чопорные англичане или в упор никого не замечавшие немцы шествовали к морю, дабы искупаться. Никому из них и в голову не приходило рвать к буйкам и уж тем более заплывать за них. Ополоснувшись, они так же торжественно, с чувством выполненного долга, шествовали обратно.

Русские же делали наоборот: лежали в шезлонгах у моря, стараясь занять местечко поближе к кромке прибоя, и то и дело носились к бассейну, чтобы принять душ. Алексей уже знал: если, доплыв до оранжевого поплавка размером с хорошую тыкву, увидишь человека, можно смело заговаривать с ним на родном языке. А уж в дождь и в прохладную ветреную погоду купаются только русские.

И то, что шезлонги у бассейна с раннего утра занимают они, не соответствует действительности. Первыми приходят наученные горьким опытом немцы. Они уже поняли: воевать с нами даже за шезлонги бессмысленно, проще встать пораньше. Хотя в этом отеле необходимости занимать местечко у бассейна аж в семь часов утра не было, русские этим совершенно не интересовались. Все они тусовались у моря.

«Странные они какие-то. Едут на море, чтобы у бассейна с хлоркой лежать!» – думают наши о европейцах.

«Ненормальные. Заплатить за номер в престижном отеле немалые деньги и весь день проводить на общественном пляже и вообще черт знает где!» – приблизительно так думали европейцы.

Зато они друг другу не мешали, наши с ненашими. Воды в душе хватало на всех, да и очередь туда никогда не выстраивалась. Душевая кабина утопала в цветах какого-то растения, весьма экзотического. Как отметил Леонидов, «на даче это не растет».

Это, так сказать, быт и нравы. Алексей какое-то время от скуки их изучал, забавляясь. Пока не погрузился с головой в драму «Монтекки» и «Капулетти».

– Значит, Мануков принимал душ… – задумчиво сказал он.

– Я тоже хотела принять душ. Было очень жарко, перевалило за полдень, – вздохнула Элина.

– Там, у душевой кабины, вы с ним и столкнулись.

– Да.

– О чем вы говорили?

Элина какое-то время кусала губы, потом решилась:

– Хорошо, я вам расскажу. После всего того, в чем я уже призналась, это сущие пустяки.

– Я понял: вы решили опередить Людмилу. Нанести, так сказать, удар первой.

– Вы меня осуждаете? – вскинулась Катыкова. – Я защищала свою семью!

– Рассказывайте уже.

За два дня до отъезда, после полудня

Когда Элина вошла на территорию отеля, Геннадий Мануков, стоя у душевой кабины, надевал банный халат. Катыкова сразу заметила бывшего мужа, и он ее тоже. Но тут же демонстративно отвернулся. Элина решительно направилась к нему, отступать она не собиралась.

– Пожалуйста, мадам, – Мануков сделал приглашающий жест рукой и издевательски поклонился. – Душ свободен! А полотенчико пусть вам муженек подаст. У шлюх слуг нет. Только мужья – придурки рогатые.

– Кто бы говорил! – не удержалась Элина. В конце концов, он сам напросился.

– Ты это о чем? – насторожился Геннадий.

– Будто ты не знаешь!

– О романе моей Люськи с твоим татарином? Так это когда было! Еще до нашей встречи! Она у меня тоже не первая. Да ты знаешь, – насмешливо сказал Мануков и вынул из кармана халата банку пива. – Похмелиться не желаете, мадам? – подмигнул он Элине.

– Нет! Я так рано не пью!

– Хватит порядочной прикидываться. Это ты своему татарину лапшу на уши вешай. Я-то знаю, кто ты есть. – Мануков указательным пальцем лихо выбил крышечку и с наслаждением отхлебнул из банки. – Эх! Хорошо! Ну? Чего стоишь? Что тебе от меня надо?

– Комплимент хотела тебе сказать, Геночка.

– Что? Пожалела о том, что со мной не осталась? Это правильно! – самодовольно заявил Мануков, смакуя пиво.

«Сейчас я спесь-то с тебя собью», – мстительно подумала Элина и сладким голосом пропела:

– По крайней мере, это благородно. Я, признаюсь, думала о тебе хуже. Я полагала, Гена, что ты завистлив и неблагодарен. И ошиблась! Ты прекрасный, благородный человек, сейчас такие люди редкость, – томно улыбнулась она.

– Э-э-э… Да ты ли это, дорогая? Ты о чем так сладко поешь? А то я тебя, Элька, не знаю! Какое такое благородство?

– Ну, как же, Геночка? Ренат все эти годы растил твоего сына, а ты в долгу не остался. Растил его дочь.

– А ну… А ну, повтори, сука, что ты сказала?!

– Тихо, милый, на нас люди смотрят, – Элина проворно отскочила. В глазах у нее плясали бесенята. Она была в одном купальнике, лишь сверху накинула алое парео с блестками. Элина воображала себя сейчас валькирией, воинствующей мстительницей. Невольно она вошла в раж. Только что Манукова нанесла ей смертельный удар, но она отомстила! – А то ты не замечал, что Надя на тебя не похожа?

– Сука… – прошипел Мануков.

– А если приглядеться? У девочки глубокие карие глаза и нос с горбинкой. Никого не напоминает?

– Откуда… – только и смог сказать Геннадий. – Откуда ты узнала?

– А это важно? Сделала генетическую экспертизу, – ехидно протянула Элина. – Результат показать или ты мне на слово поверишь?

– Ты, гадина, решила разбить мою семью… Я понял… – прохрипел Мануков.

– Семья – это когда есть дети. Свои дети, – подчеркнула Элина. – И не я это затеяла, заметь. Твоя жена решила вдруг уйти к моему мужу. По той причине, что у них, видите ли, совместный ребенок. И я хочу, чтобы ты принял меры, – жестко заявила она.

– Моими руками решила, значит, жар загрести. Уж я-то знаю, что такое для тебя деньги! Тебя развод не устраивает. Или нет… Тебе нужен компромат. Свидетельство того, что муж тебе изменял. Тогда ты его разденешь до нитки. Тебе не привыкать.

– Они дважды встречались. Ренат и Людмила. Последний раз сегодня ночью. Не говори, что ты этого не знаешь!

– Ну, допустим, – усмехнулся Мануков. – Так до постели же не дошло.

– Она тебе врала, ты что, не понимаешь? Семнадцать лет врала! Все открылось случайно. А если бы не открылось? Ты бы так и прожил всю жизнь в неведении! И оставил бы все нажитое тобой ребенку человека, которого ненавидишь всеми фибрами своей души! Я же вижу! И ты ей это простишь?!