Наталья Андреева - Я садовником родился Страница 43

Ну, где он шатается, любимый муж?

Почему-то когда Леша сидел на работе, в офисе, мне было спокойнее. А последние дни он снова похож на азартного мальчишку. Глаза блестят, по ночам спит беспокойно, говорит что-то. Я прислушалась: все про какую-то нежность. Почему-то украденную. Кто ее украл, у кого? И разве можно это сделать?

Я вот всегда чувствую что-то щемящее и сладкое, когда смотрю на своих спящих детей. И на Лешу. Может, это и называется нежностью? Как же мне за него беспокойно!

Слава Богу! Дверь хлопнула. Звонить не стал, открыл своим ключом. Думает, что Ксюшка спит. Он тоже любит наших детей. Обоих. 

Его странная, немного вычурная речь всегда забавна. Он обидчив, как ребенок, хотя других обижает часто, сам того не замечая. Его шутки не всегда безобидны. Я его жалею, стараюсь не напоминать о больном. А самое больное место у моего Леши – его намечающаяся полнота. Был бы он повыше, это не казалось бы таким заметным.

Вот и сейчас нахмурился, видно, Сережа Барышев что-то сказал. Эти двое друг друга стоят. Такие разные, и такие похожие. И не надоедает им друг друга доставать!

Вошел на кухню, где я делаю вид, что читаю. Ну не кидаться же мне прямо с порога ему на шею? Для профилактики надо немного поворчать, сделать вид, что я сердита. Его не было целый день.

- Где мои синие трусы?

- Какие трусы? Зачем?

- А можно без вопросов? Дай трусы.

Дала. Главное, не заглядывать в комнату, где раздается какое-то сердитое пыхтение. Бедный, он снова себя мучает! Мне, ведь, на самом деле совершенно все равно, толстый он, или худой. Он просто очень хороший человек, несмотря на все свои недостатки. Вышел минут через двадцать, весь потный, красный. Но очень довольный собой.

Открыв дверь ванной комнаты, бросил:

- И так каждый день.

- Леша, Леша, -  только и сказала я.

Мне вдруг показалось, что он бросит работу на серебряковской фирме. Если с таким упорством начал делать зарядку, даже не дождавшись утра, непременно бросит. Что ж, я вернусь в школу. Никогда не мечтала быть домохозяйкой. Мы как-нибудь проживем. Лишь бы вместе. Лишь бы навсегда.

- Как прошел день? – спрашиваю его на кухне. Голодный, ест торопливо, обжигается.

- Нормально.

- Ты его поймал?

- Поймаю.

- Устал?

- Немного.

- Леша, ты опять во сне говоришь.

- Да? О чем?

- О какой-то украденной нежности.

- О нежности? Не может быть. При чем здесь это?

- Ну, наверное, выплыло откуда-то из подсознания.

- Да я об этом даже не думаю! Но раз выплыло, надо поинтересоваться у Лейкина на всякий случай. Он все порывается рассказать мне эту историю.

- Какую историю?

- Не бери в голову. – Махнул рукой нетерпеливо. И спросил: - В выходные погуляем по Москве?

- А дети?

- Дети поедут к бабушке. В субботу с родителями, в воскресенье с ней. Я хочу весну посмотреть.

- Хорошо. Посмотришь.

- А чего ты такая на все согласная? И голос спокойный?

- Я люблю тебя.

- Что?!

- Вот, ждала весь день, хотела отругать, и вдруг подумала, что люблю. Улыбаешься. Тебе смешно?

- Странно.

- А ты?

- Что я?

- Любишь?

- Саша, мужчины об этом не говорят. Если, действительно любят. Они просто поступают так, что у женщины не остается в этом никаких сомнений.

И мы не кинулись друг к другу с поцелуями, а просто пошли в комнату, смотреть телевизор, по которому все равно, что идет. Я даже не поняла, о чем фильм. Сидела, и смотрела на Лешу. Украдкой. Пока не поняла, что он тоже на меня смотрит. Весна, что ли действует? Ссоры из-за пустяка, и такие же внезапные вспышки нежности…

Все пройдет. Усталость, мелкие ссоры. Накопившееся раздражение, ревность, болезни маленьких детей. Все пройдет. И жизнь тоже. И молодость пройдет. Но мне не обидно. Я почему-то вижу свою старость именно так: где-то, быть может, совсем близко, а, может, и далеко, счастливы дети, а мы с Лешей, седенькая старушка и небольшой, аккуратный старичок, сидим вот так же рядышком на диване, и не слышим, о чем говорят по телевизору, даже если на полную громкость включен звук. Потому что сидим и тайком смотрим друг на друга.

Глава 9

Колокольчик

Алексей проснулся в прекрасном настроении, с полной уверенностью, что еще немного, и все будет кончено. Женщины с именами цветков перестанут погибать. Ксюша подошла, залезла к нему в постель с детской книжкой. Пока он читал ребенку, жена успела сбегать в магазин и приготовить завтрак. Алексей встал, сделал зарядку, с удивлением почувствовав, что прежнего отвращения к ней нет. Никакого усилия над собой делать не надо. Приятная усталость в теле после того, как заставил себя попотеть, а после радость потому, что так теперь будет всегда.

Включив электрический чайник, Алексей набрал номер Серегиного телефона. Тот среагировал мгновенно:

- Проснулся?

- Давно.

- Хорошо. Со мной поедешь?

- Куда?

- Вчера вечером, часов в десять, было совершено нападение еще на одну лейкинскую продавщицу. На Флору.

- Убита?!

- Ей повезло. Жива, - коротко сказал Серега. - Она сейчас дома, уже почти успокоилась.

- Но почему вчера не позвонила?

- Не знаю. Испугалась здорово, когда этот мужик начал ее душить. Потом внезапно отпустил. Она его даже толком не разглядела. Подумала, что грабитель. Услышал, что кто-то идет, и отпустил. И только ночью, обсуждая случившееся, ее муж вдруг подумал, что это нападение может быть связано с убийствами остальных цветочниц. И я думаю, что он прав. Флора, естественно, тут же в истерику, муж в милицию. И вот я весь такой молодой и красивый еду сейчас к ним домой. Компанию составишь?

- А где он на нее напал?

- Возле павильона, в котором Флора работала. Она вышла из него, направилась к ближайшей станции метро. Там, как она сказала, дворик есть, маленький такой, тихий. Девять вечера, сумерки. Говорит, он сзади напал.

- Где встречаемся?

- Метро «Маяковская». Устроит?

- Вполне.

Поспешно одеваясь, Алексей пытался сообразить, что же такое произошло. Он что, все лейкинские павильоны теперь решил обойти в поисках очередной жертвы? Но зачем ему нужны именно цветочницы? Причем именно лейкинские? Нелепость на нелепости.

- Ладно, может, эта Флора нам поможет, - сказал он Сереге, дождавшись его у метро.

Потом спросил:

- Чего так долго?

- Да я вчера этого деятеля, который магнитолы крадет, так и не дождался. Позвонил в его квартиру – никого. Ждал, ждал, пока не надоело. Плюнул и ушел. Никуда он не денется. Сегодня заехал на работу, написал все, как положено, и сказал, чтобы участковый с ним разобрался вместе с ребятами из отделения. Чтоб задержали, оформили протокол. Ну, как там положено. А я, значит, по маньякам. Потом побеседуем.

- Это правильно.

- Знаешь, что странно? Он в том самом подъезде живет.

- В каком?

- Где Розу задушенную нашли. Третий этаж.

- Ну да, помню: квартира сорок шесть.

- Память у тебя! – восхищенно сказал Серега.

- Профессиональная. Хотя теперь и ни к чему. А его допрашивали в связи с этим делом? Как свидетеля.

- Всех допрашивали. Я конкретно не помню, кто в какой квартире живет, но обошел их все. Почти. И этого мужика вспомнил бы, если б увидел.

- Вот увидишь – и вспомнишь. И поговоришь.

- Да. Неизвестно, где найдешь, где потеряешь. Вдруг он со страху вспомнит, что как раз в тот день, в обед, в окошко глядел?

- Слушай, погода-то, а? Ехать никуда не хочется.

- Нет уж. Давай, я впереди, ты сзади. Адрес запишешь, на случай, если потеряешься?

- У меня, Серега, не только память профессиональная от прежней работы осталась. Но и еще кое-что.

- Не будем уточнять, - усмехнулся Барышев.

- Ну, почему ты мне еще друг?…

… Цветочница Флора на работу в этот день не пошла. Перепуганная насмерть, заявила, что Лейкин может искать себе другого продавца вместо нее. И муж супругу активно поддержал.

Флора эта была маленькая, кругленькая, как колобочек, и страшно обремененная заботами о многочисленном семействе. Кроме мужа и двоих детей у нее на руках была еще больная мать, да и пожилые свекор со свекровью требовали неустанного присмотра. Дверь открыла девочка лет десяти, и, пропустив в прихожую гостей, тут же ойкнув, убежала прочь. На плите в кухне что-то кипело, когда Алексей и Серега туда вошли, в ванне лилась вода.

- Нет – нет! Вы в комнату, в комнату проходите!  - Маленькая Флора тоже ойкнула и стала поспешно вытирать руки о фартук, расшитый цветами. – А я сейчас. Сейчас.

Буквально за три минуты она вихрем пронеслась по квартире, плюхнула в кастрюлю с супом нарезанную кубиками картошку, поставила чайник на плиту, закрыла воду в ванной, засыпала белье, лежащее в ней, стиральным порошком, нашла в ящике с обувью две пары мужских тапочек и турнула дочь делать уроки. Потом села на диван в гостиной и громко сказала: