Кирилл Казанцев - Золотой грех Страница 43

— Параноики! — закричала Юля и на ее глазах навернулись здоровенные, с кулак, слезы обиды. — Вы параноики и идиоты! Вы весь дом… Вы все вокруг…

И тут она расплакалась. Железная Юлька Давыдова, надежда и опора, будущее семейного бизнеса клана Давыдовых, «Золотая Принцесса Забайкалья» стояла и ревела в голос перед Веней, размазывая слезы кулачками по щекам. Сейчас это была просто обиженная и всеми брошенная сопливая девчонка. И Вене стало ее так жалко!

— Юль, ну ты чего… Ну перестань, а… — Веня навис над девушкой с высоты своего роста, нежно взял за плечики своими крупными ладонями и ощутил, какая она в самом деле беззащитная и хрупкая. — Юль, ну это жизнь, тут так бывает, понимаешь. Ты же не просто девчонка из университета, а дочь известного золотопромышленника Давыдова, дочь депутата Государственной думы.

— А я не хочу быть дочерью известного… — хлюп-хлюп… — и государственного… — хлюп-хлюп… — Я хочу как обычный человек. И чтобы у меня все было как у людей. А вы… А ты…

Веня не удержался и от умиления обнял девушку за плечи. Еще миг, и она прижимается к его широченной тренированной груди и мочит ее ручьями слез, колотя иногда своими кулачками. Веня что-то говорил успокаивающее про счастливое будущее. Про то время, когда он, постаревший и мужественный ветеран спецслужб, появится в доме четы миллиардеров и его напоят чаем, и они будут вспоминать со смехом эти времена и эти шуточные неприятности. Юля всхлипывала с судорожными вздохами всем телом и терла глаза. Слезы постепенно кончались.

Они сидели в кабинете отца и пили коньяк из его бара. По пути они стянули вазу с фруктами и коробку с конфетами, сидели теперь в полной темноте и пили.

— Дрянной коньяк, — заплетающимся языком бормотала Юля. — Я, правда, в нем ничего не понимаю.

— Я понимаю, — уверенно поддерживал разговор Веня. — Коньяк дрянной, а ты что любишь?

— Не что, а кого? — наставительно сказала Юля. — Я Глеба люблю, а ты плохой… хотя и симпатичный.

— Я про алкоголь, — напомнил Веня, пытаясь уйти от щекотливой темы, — ты что пить любишь больше: вино или шампанское?

— Мартини, желательно Бьянко. И жизнь у меня такая же… на букву «б».

— Ну-у, Юль, это ты перегибаешь. У тебя замечательная жизнь, у тебя замечательное будущее. Ты обеспечена, понимаешь. Не деньгами, а интересной работой. И никто тебя никогда с этой работы не выгонит, потому что ты там хозяйка. Вот в чем прелесть. Другие вот заканчивают вузы и думают, куда им устроиться, как пройти собеседование, как удержаться в коллективе. А у тебя иная проблема, у тебя коллектив должен думать, как удержаться при тебе. Смешно сказал?

— Не смешно, — пригорюнилась девушка. — Ты ничего в жизни не понимаешь. Ты милый, хороший, но глупый! Ты думаешь, что женщине это нужно? Женщина рождена для другой жизни, чтобы ее любили, а не боялись, чтобы вызывать восхищение, а не трудовое рвение. Ты вот, глядя на меня, что испытываешь?

— Я? — замялся Веня, чувствуя, что мысли в его голове как-то сами по себе расползаются. Удерживать их вместе удавалось уже с трудом. — Я не знаю, — признался он.

— Как? — возмутилась Юля. — Ты смотришь на меня и не знаешь, что я у тебя вызываю? А кто мне недавно говорил… нет, убежда-ал! Что я красивая, милая, добрая и еще какая-то, ну, в общем, хорошая.

— Я! — храбро признался Веня, ощутив вдруг, что лицо Юли оказалось очень близко от него. — Я всегда это говорил и могу повторить снова.

— Слова, вы все только произносите слова, а они ведь ничего не доказывают.

— Как не доказывают? А Глеб? Он ведь говорит, что любит тебя! И ты не веришь его словам? Думаешь, он врет?

— Нет, Глеб любит меня, это понятно, — Юля свела бровки к переносице и попыталась что-то сообразить или сформулировать. — Дело не в нем, а во мне. А я как к нему отношусь? А фиг меня знает. С одной стороны, он мне нравится, но и ты вот сидишь и мне нравишься, но я ведь за тебя замуж не пойду. А почему? Не помню, но и неважно. А Глеб, он просто лучше других, ему неважно, кто я. То ли принцесса на золотых бобах, то ли девчонка из университета. Таких больше нет, кому все равно, кто я. Тебе вот все равно?

— Конечно! — заверил Веня, схватив от избытка чувств руку девушки и прижав ее к своей груди. От этого Юля качнулась и ткнулась лицом ему в плечо.

— Какое у тебя тело, — прошептала она и погладила плечо. — Я все время гляжу на тебя и думаю, а как бы здорово тебя погладить, потрогать мышцы. Это ничего, что я тебя трогаю, глажу?

— Конечно, мне даже приятно. Хочешь, я тебя тоже поглажу?

Веня поднял руку и погладил Юлю по щеке. Девушка блаженно прикрыла глаза и прижалась щекой к его горячей ладони.

— Как классно… какие у тебя руки. Погладь еще.

Веня гладил, чувствуя, что рука его начинает слегка подрагивать. Слишком близко было ее лицо, нежная кожа ее шеи, плеча. Футболка чуть сползла, обнажив бретельку бюстгальтера. Вене невыносимо захотелось сдвинуть ее в сторону. Он и не заметил, как его вторая рука коснулась второго плеча девушки, как под его пальцами трепещет девичье тело. И пальцы трогают уже не за плечи, а где-то немножко ниже, а горячее дыхание Юли тоже сместилось в область его шеи…

А потом он ощутил прикосновение ее губ к своей шее, и его руки сами спустились ниже, прижимая девушку к себе все плотнее и плотнее. Он зарылся лицом в ее волосы, нашел губами розовое нежное ушко, атласную шею с пульсирующей жилкой, плечо. Его руки уже шарили по ее талии, ее руки уже обвили его шею, вот под губами ее щека, подбородок… губы. Какие они мягкие, податливые, трепещущие. Как они отзываются на его поцелуи. И его руки уже смелее шарят по ее груди, забираются под футболку. И с грохотом валится на пол пустая бутылка, и долго, очень долго катится по полу, издавая оглушающие звуки.

Юля подняла на него мутные глаза, медленно убрала с плеч руки. Веня еле сдержал шумный выдох и медленно отстранился. Дурак! Вот пьяный дурак! Чуть было не… Черт ее знает, до чего бы все дошло, но смотреть потом в глаза Юле, Глебу, самому Давыдову было бы очень не просто. Может, ты в женихи намылился, физик недоделанный? 

Глава 11

Моргунов посмотрел на часы. Пересменка. Очень удачно он исчез в горизонтальной проходке, когда бригада рабочих разделилась. Одни будут думать, что он ушел с теми, а те, что с этими. Сейчас отработавшая смена поднимется на поверхность, а вниз спускается уже новая смена. Много людей возле подъемника, и про него никто уже не вспомнит.

Он шел, подсвечивая себе захваченным специально светодиодным фонариком. Этого хватит надолго. Главное — не заблудиться. Николай запоминал схему почти сутки. Сейчас он мог бы сесть и быстро нарисовать ее хоть от главного штрека, хоть от любой вентиляционной шахты. Главное, найти… Вот!

Моргунов выключил свет и уселся у стены. Теперь долго сидеть в удобной позе и слушать. Если за ним кто-то шел, то он замрет сейчас в неудобной позе и тоже будет стоять и напряженно слушать.

«А еще он будет лихорадочно гадать, куда я делся. И не позже, чем через пятнадцать минут, он издаст первый шорох. Не сможет он долго стоять на месте без звуков. А потом запаникует и отправится выяснять, куда я исчез и в какой проход ушел. Или они тоже знают эти места, как и я теперь?»

Полагать, что за ним кто-то пойдет, основания у Моргунова были. Он заметил уже, что дня два является объектом внимания. Никак не удавалось увидеть хотя бы лицо одного наблюдателя. Но те вовремя отворачивались, а рабочая одежда тут у всех одинаковая.

Теперь можно не спешить, теперь он у цели. Ясно, что горизонтальный штрек должен выходить на склон горы. Нынешние разработки опустились на двести метров под землю, а тот горизонт, о котором говорил рабочий и который якобы заморозили до лучших времен, лежит намного выше.

Моргунов стал снова вспоминать топографическую карту. Распадок врезается между двумя кряжами на глубину метров двадцати-тридцати. Нет, нужно вспомнить относительные величины. Вершина левая — отметка 452,9, вершина права — 331,2. Самые нижние изолинии на днище распадка 280,1. Да, разница в пятьдесят метров. Да еще транспортный штрек идет под углом вверх. Его длина около километра, если угол наклона. Он попытался в уме произвести вычисления и пришел к выводу, что выход штрека на поверхность будет как раз в днище распадка. Даже чуть повыше, чтобы не заливало атмосферными осадками. И хрен его найдешь снаружи, только изнутри. Это ведь готовая часть. Можно заводить людей, затаскивать по рельсам оборудование и начинать разработку. Хитро придумали: все подготовить и заморозить. Потом Давыдова побоку, банкротить его предприятие, выкупить за гроши, и начать производительные работы, и гнать хорошее золото наверх.

Моргунов прислушался в последний раз. Нет, это вода где-то капает. Он поднялся и посветил фонариком. Вот отметка какая-то, а вот и доски. Отрывать? Шуму будет… А вот эта держится совсем плохо. Подцепив за конец доски, он поднатужился, потянул… Доска пошла со скрипом, но пошла. Пошла. Уф! Вывернул. «Никто так не может, — с довольной улыбкой подумал Моргунов. — И Гешка не может, и Венька слабак. А про Диманоида и Саньку даже говорить нечего. А я могу!»