Владимир Константинов - Вызов смерти Страница 43

Два с половиной года назад Катя попала в автомобильную аварию, подстроенную постоянным моим оппонентом и заклятым врагом Антоном Поляковым. Будь проклят этот подонок и все подонки на свете! Как же я их ненавижу! Понимаю, наивные мечты, но, право слово, взорваться бы, разлететься на молекулы и атомы и пролиться ядовитым дождем на головы всех негодяев, мешающих жить нормальным людям. И чтобы они от того дождя все разом облысели, а лица их стали красными, как помидор, и уродливыми, и чтобы люди показывали на них пальцем и говорили: "Вон негодяй идет".

На похоронах жены, глядя на ее прекрасное лицо, я никак не мог поверить в то, что уже ее не увижу. И лишь целуя ее холодный лоб, окончательно понял, что потерял ее безвозвратно. То был холод вечности. Он пронзил все тело навылет и убил чувства. Без Кати не осталось настоящего, не было, так думалось, и будущего. Потому-то и спасался прошлым. А если и держался еще на плаву, то только благодаря дочурке Верочке.

Огромная, чужая и чуждая столица все больше стала раздражать и угнетать. И я решил вернуться в родной Новосибирск, где жил сын Павлуша (Какой он теперь? Наверное, вымахал за эти два года и уже, поди, перерос батю), где у меня остались друзья. В Москве друзьями так и не обзавелся. Единственный близкий человек, Семен Григорьевич Сапелкин, умер год назад от инфаркта - не выдержало сердце, когда его грубо и несправедливо убрали из прокуратуры. В последние годы смерть стала очень разборчива - метила все больше в порядочных людей.

Задумано - сделано. Я быстро свернул служебные дела, собрал нехитрые пожитки, сел на "Сибиряк" и отправился на свою малую родину. Двухлетняя Верочка, рано начавшая говорить, всю дорогу спрашивала: "А где мама? Почему она меня не любит?" За этот месяц она, бедняжка, замучила меня подобными вопросами, стала капризной и раздражительной. Своим детским умом она еще не способна была понять, что мамы у нее больше не будет, но интуитивно чувствовала, что случилось что-то страшное, непоправимое.

Когда мы с Верой вышли на площадь Гарина-Михайловского, у меня невольно защипало глаза. Становлюсь сентиментальным - значит старею. Все было родным и до боли знакомым. Хотя виделись м заметные перемены. На Вокзальной магистрали уже достраивался комплекс современных зданий из красного кирпича. Рядом с гостиницей "Новосибирск" выросли новые торговые павильоны. Радовала чистота на улицах.

На стоянке такси мы сели в "Волгу" и отправились домой.

На двери нашей квартиры поразила нарисованная краской фашистская свастика. Странно и страшно видеть ее в стране, больше всех пострадавшей от фашизма. Неужели так коротка историческая память? Квартиру эту мы с Катей решили не продавать и мечтали когда-нибудь в нее вернуться. Катя также не прижилась в Москве, считала ее временным пристанищем. Увы, судьба распорядилась по-своему. При воспоминании о Кате квартира сразу стала чужой и враждебной, подозрительно глянула на меня немытыми окнами, а все предметы как бы в одночасье покрылись толстым слоем пыли. Я огляделся. Неужели здесь начиналась моя счастливая совместная жизнь с Катей? Как это было давно, в другом тысячелетии. Тогда мы не могли и предположить, что счастье окажется столь коротким.

- Вот мы и дома. Теперь, Веруха-горюха, ты здесь хозяйка. Распоряжайся.

- А я маме расскажу, - тут же пообещала дочка.

Катя всегда сердилась, когда я так называл Веру. Выходит, что я накаркал дочке нелегкую судьбу.

- И будешь ябедой. А ябед никто не любит. Запомнишь?

- Ага, - серьезно ответила дочь.

Переоделся в спортивный костюм и принялся за уборку. Катя приучила дочку помогать по дому. А потому дал ей влажную тряпку, и она сосредоточенно, с удовольствием терла ею журнальный столик, высунув от усердия язык. Невольно залюбовался дочерью. При рождении Веры Катя убеждала, что дочь - вылитый папа. Но сейчас в ней все больше проступали мамины черты. Будет такая же красавица.

Закончив с уборкой и накормив дочь, я позвонил своей бывшей жене.

- Ой, Сережа! - обрадовалась Лена, узнав меня по голосу. - Здравствуй! Тебя так хорошо слышно, будто от соседей звонишь.

- Ты почти угадала. Я вернулся, Лена.

- Ну и правильно сделал. И Павлик будет рад. Он так по тебе скучает. Что-то голос у тебя какой-то тусклый. Что-нибудь случилось? Как дочка? Как Катя?

--Катя умерла.

- Сережа! Разве такими вещами шутят? - укоризненно сказала Лена.

- Я не шучу. Вот уже месяц, как ее похоронил. Такие вот невеселые у нас дела, Лена.

Мягко, сердечно, без ложного пафоса Лена, волнуясь, произнесла нужные слова. Помолчали.

- Лена, у меня к тебе просьба. Насколько я знаю, твоя мама на пенсии?

- Да. А что такое?

- Попроси ее, чтобы она посидела с Верой несколько дней. Мне нужно оглядеться, уладить формальности с работой, договориться с яслями. Думаю, дня за четыре-пять управлюсь.

- Да я сама с удовольствием с ней посижу.

- А твоя работа?

- Я в прошлом году не отгуляла десять дней. Так что никаких проблем. Привози. Через час сможешь подъехать? К этому времени и Павлик, наигравшись в футбол до одури, должен вернуться.

- Хорошо. Будем. - И я принялся одевать дочь в гости на встречу с братом.

"Хорошая она все-таки баба!" - вдруг с теплотой подумал о своей бывшей жене.

Глава 2

Когда-то, давно мы с Павликом были в зоопарке. Было ему тогда лет семь-восемь, не больше. Зашли в обезьянник. Он долго стоял перед клеткой с павианом, и взгляд у него был такой же, как сейчас у Лены. Тогда сын спросил с сомнением: "Пап, неужели люди произошли от такой вот обезьяны?"

Елена Прекрасная, с любопытством и сочувствием рассматривающая сейчас мою постаревшую и похудевшую физиономию с потухшим взглядом, наверняка подумала: "Неужели он был моим мужем?!" И где-то по большому счету я ее мог понять. Зрелище малопривлекательное, я бы даже сказал - удручающее.

В жизни я боюсь всего трех вещей: неоплаченных счетов, выглядеть дураком в собственных глазах и женских слез. Последних боюсь больше всего, теряюсь и вообще начинаю плохо соображать.

Обнял ее за плечи и, будто выпускник школы законченных дебилов, неуклюже попытался успокоить:

- Ну, ну, Лена! Ну, чего ты, в самом деле. Я тебя не узнаю, честное слово.

- Я и сама себя не узнаю, Сережа. Мне так тебя жалко! Сердце разрывается...

- А вот этого не надо. Я фаталист. Если так случилось, значит, я должен был через это пройти.

Отстранил ее, достал носовой платок и принялся, как маленькой, вытирать глаза, щеки, нос. Черт возьми! До чего же она красива! Месяц назад ей исполнилось тридцать восемь. И рядом с моей поношенной физиономией она, ей-право, выглядит как фотомодель.

- Интересно, ты замечаешь, что становишься с каждым годом все красивее? От поклонников, наверное, отбою нет.

- А что толку, - махнула она рукой. - Где они нынче, настоящие-то мужики?

- Не там ищешь.

- Возможно, - согласилась она.

Стоявшая рядом Верочка, молча с любопытством наблюдавшая за нами, не выдержала, дернула Лену за подол платья и с детской бесцеремонностью спросила:

- Тетя, а ты кто?

Лена подхватила ее на руки, расцеловала в щеки, восхитилась:

- Ах, какая прелесть! Копия мамы. А меня зовут тетя Лена. Я мама твоего братика Павлика. Скоро ты с ним познакомишься.

Но Верочке еще трудно было понять, что у ее братика может быть другая мама. Но услышав знакомое слово, спросила:

- А где моя мама?

Лена растерялась, не зная, что ответить. Посмотрела на меня. Нас выручил звонок в дверь. Лена пошла открывать. Из коридора послышался незнакомый басовитый голос сына:

- Привет, ма! Я только на минутку, только переодеться. Мы с парнями договорились... Что? Кто у нас?

В проеме двери выросла его долговязая фигура. Глянул на меня, на лице отразилась растерянность. Он в замешательстве переминался с ноги на ногу, не зная, что же предпринять. Наконец шагнул навстречу, протянул руку:

- Здравствуй, отец!

Как же он вытянулся, возмужал. Мы теперь с ним почти одного роста. И этот иронический взгляд. Трудно ему придется в жизни. Ох трудно!

- А что так официально, будто мы с тобой на приеме в Букингемском дворце?

Крепко обнял Павла, почувствовал под футболкой сильные мышцы.

.

Лена, глядя на нас, вновь заплакала.

- Господи! Ивановы, как же вы похожи!

Она меня все больше удивляла. Что-то в ней изменилось, стала впечатлительной и слезливой до невозможности.

- Познакомься, Павел. Это твоя сестра Верочка. Человек хоть и маленький, но очень независимый и самостоятельный.

Павел присел на корточки, протянул сестре руку:

- Привет, сестричка! Ты что такая серьезная?

- Я не сельезная, - ответила она, настороженно, исподлобья глядя на брата.

- А ты так умеешь? - Павел ухватил себя за уши, потянул, одновременно высунув язык.

Вера звонко рассмеялась и тут же принялась копировать брата.

- Молодчина! - одобрил он ее попытки. - А не боишься, что Бармалей тебя за язык схватит?