Андрей Троицкий - Черные тузы Страница 44

Мосоловский спустился на первый этаж, вытащил к такси две запечатанные коробки с книгами и ещё кое-какой мелочью, пару чемоданов с вещами. Настя, держа сына на руках, вышла следом, встала под козырьком парадного. Мосоловский уже сказал водителю ехать на вокзал, но вдруг выскочил из машины, вернулся, чтобы ещё раз взглянуть на сына. Кажется, тогда он попросил прощения у бывшей жены. Попросил прощения за все свои прошлые и будущие грехи. Последние слова почему-то казались очень важными. Или не просил он никакого прощения и слов никаких не говорил? Сейчас уж точно и не вспомнить. Впрочем, все это не важно.

Потом были в его жизни другие женщины, другие браки, другие города, была столица. А, много чего было. Но его, Мосоловского, упрекнуть не в чем, хотя бывшая жена и не подала на алименты, он, когда позволяли возможности, отправлял сыну деньги. Не много, но ведь, если разобраться, дело-то совсем не в деньгах. Спустить, без толку потратить можно любые суммы, дело в бережливости Насти, в её умении правильно спланировать бюджет своей неполной семьи. Впрочем, долго ли эта семья оставалась неполной? Настя устроилась на консервный завод, повторно вышла замуж, но не прожила со вторым мужем и года. Ее судьбой Мосоловский мало интересовался.

Настя приезжала в Москву, кажется, лет восемь или десять назад. Тогда Мосоловский в последний раз видел Виталика, худенького белобрысого мальчика. Отец отвез сына в Сокольники, прокатил на всех аттракционах, накормил шашлыком. Мальчик чуть не визжал от восторга, и все просился в тир стрелять из ружья, все рвался куда-то, все тянул отца за руку. От этих аттракционов, от этого безумного кружения и мельтешения, у Мосоловского, живущего размеренно и спокойно, голова пошла кругом, а жесткий шашлык с томатным соусом, вызвал приступ мучительной непреходящей изжоги. Он встретился с бывшей женой у метро Ленинские горы, сдал ей сына с рук на руки, справедливо посчитав, что тяжкие отцовские обязанности выполнены вперед на пятилетку.

Года три назад Настя прислала письмо, написала, что Виталий стал совсем взрослым, окончил школу и пошел работать то ли на завод, то ли ещё куда-то. Мосоловский облегченно вздохнул и прекратил отправлять сыну деньги. В конце концов, у Мосоловского есть личные планы. Возможно, он решиться сочетаться четвертым браком с одной девушкой, с Верочкой, юной и чистой, как ранняя весна. А тут под ногами будет крутиться, торчать, как кость в горле, этот Виталик, хоть и сын, хоть и родная кровь, но если разобраться, человек глубоко посторонний, даже чужой. И вообще, они ровесники Виталик и Верочка, их встреча не должна состояться, она крайне нежелательна. За долгие годы Виталик даже не соизволил выслать отцу своей фотографии. Мосоловский даже не представляет, как выглядит его сын. Толстый он или тонкий, высокий или маленький. Именно, чужой посторонний человек – вот кто для него Виталик. И еще, рядом с Мосоловским, в одной квартире с ним, живет старик отец, его тоже со счета не сбросишь, ему уход нужен, внимание, а не беспорядочный быт, который создаст внук, молодой разгильдяй. Это понимать надо. Но до молодых людей, озабоченных лишь устройством своего будущего в столице, такие вещи не доходят. Они, черствые и душевно тупые, разглядеть, постичь тонкие материи, не могут, все им объяснять надо, разжевывать.

Сын, видите ли, отслужил в армии и, видимо, считает эту рутину гражданским подвигом. Что теперь? Памятник ему нерукотворный возводить за то, что отечеству послужил? В лепешку отцу разбиться? Ублажать великовозрастного сынка? Видимо, из Виталика вырос вполне зрелый эгоист, который уже четко обрисовал себе контуры будущей сладкой праздной жизни. Нужно подлезть под отца, как под сытую дойную корову, вымя которой просто распирает от обилия молока, приложиться к этому вымени и сосать, сосать до посинения.

Скорее всего, именно Настя подбросила Виталику эту идею, мол, езжай, сынок, прямиком в Москву. Там живет твой родной отец, не просто живет, процветает, благоденствует. Он бизнесмен, коммерческий директор и вообще шишка, значит, денег у него куры не клюют. Ты только езжай, а папаша тебе и денежную работу найдет, и на путь истинный наставит. Как пить дать, её идея. Подготовилась, навела о бывшем муже подробные справки. Ох, и бестия, пробы негде ставить. И что они, все эти провинциалы, в Москву прутся, медом, что ли тут намазано? Ждут их тут? Не ждут, не намазано, а они все равно едут и едут, едут и едут, черти. Но ошибается и Настя и этот молодой человек, Мосоловский не дойная корова, за ошибки молодости он заплатил и поставил на них крест. Жизнь Мосоловского в последнее время складывается неплохо, дела идут, появляются все новые выгодные контракты, с Верочкой прекрасные отношения – и нате. Откуда-то из Котласа сваливается этот подарок, этот сынок, сваливается прямо как кирпич на голову. На непокрытую голову.

Подъехав к парадному входу в офис, Мосоловский поднялся на седьмой этаж, сказал секретарше, что для посетителей его нет до обеда, а по телефону она сама знает, с кем шефа соединять, а с кем нет. Запершись в кабинете, он положил на стол письмо сына, снял пиджак, устроился в кресле и начал сосредоточенно грызть зубами кончик перьевой ручки. Виталик сообщает, что будет в Москве днями. Какими днями? Когда именно он приедет? Об этом сын почему-то не пишет. Можно сейчас же созвониться с Котласом, по справке узнать телефон бывшей жены и поговорить с Виталиком. Вежливо так его отбрить. Но лучше написать письмо, ответить, так сказать, в письменном виде. Что телефонный разговор? В одно ухо он влетит, из другого вылетит. Завтра уж и не вспомнишь, о чем говорили.

Письмо совсем другое дело. Мол, так и так, сынок, для своего приезда в Москву ты выбрал не самое лучшее время. Твой отец не имеет связей, он человек бедный… Ну, не то чтобы бедный… Короче, он не сможет помочь тебе. Вообщем, на отца не рассчитывай, надейся только на себя и на свои силы. Мосоловский встал из-за стола, прошелся по кабинету, выглянул в окно. Внизу занесенный снегом белел квадрат старого московского двора. Пара скамеек, детские качели. Почему-то без всякой причины на душе стало тяжело и муторно. Он вернулся к столу, раздумывая, писать ли письмо от руки или набить на компьютере, а затем распечатать на принтере. Почерк у Мосоловского плохой, неразборчивый, так что, лучше воспользоваться техникой. Но отцовское письмо, распечатанное на принтере, будет выглядеть, как казенная сухая бумага.

Он снова сел за стол, взял ручку, раздумывая, с чего начать послание, наконец, стараясь выводить буквы ровно и разборчиво, написал: «Здравствуй дорогой Виталик, письмо твое получил». Мосоловский перечитал эти несколько слов и разорвал бумажный лист вдоль и поперек. Нет, так не пойдет, сразу же он взял не ту ноту, не ту интонацию. Зачем этот «дорогой» и к чему этот «Виталик»? Отцовский слог должен быть скупым и даже суровым, но никак не эмоциональным. «Здравствуй сын», – вывел Мосоловский на новом листе. Именно «сын», ведь от своего отцовства он никогда не отказывался. Так, как… Мосоловский написал несколько нейтральных ничего не значащих фраз и, приступая к главному, снова задумался.

Прямо так и написать «твой отец беден» – нет, это глупо, бездарно. Любому круглому идиоту, что встретит Мосоловского на улице, сразу станет ясно, что тот далеко не беден. А сын, наверное, не круглый идиот. И прибедняться, перед собственным сыном нищего из себя разыгрывать как-то несолидно. Лучше по-другому. Он склонился над бумагой. «Не стану скрывать, за последнее время мои дела сильно пошатнулись. Впрочем „сильно“ совсем не то слово, мои дела просто прогорели. Такое сейчас время, кому-то везет, кто-то в трубу вылетает. Виталий, ты пишешь, что собираешься в Москву, планируешь найти здесь работу». Мосоловский оторвался от письма, точно, сын хочет работать и даже не думает об учебе. Наверное, полагает, что в Москве ему сразу же министерский портфель подарят и подгонят в аэропорт черную казенную машину. Господи, какая наивность.

«Это хорошая затея, надо ехать в Москву, и здесь добиваться успеха, одобряю, – продолжил письмо Мосоловский. Только вот, надо ли спешить с этим делом? В настоящее время я вряд ли смогу помочь тебе с работой. Чтобы подыскать более или менее приличное место, нужны многие недели или даже месяцы. Теперь, когда ты решил приехать, я займусь этим делом. Буду держать тебя в курсе. Как только что-то приличное появится, сразу сообщу. Можешь надеяться на меня. Если нужны деньги, напиши, я вышлю». Мосоловский задумался. Пожалуй, не следовало обещать денег. Он дописал предложение до конца «…я вышлю, сколько смогу, но много не обещаю. Виталик, ты жди моего следующего письма. Жди и надейся».

Правильно, главное выиграть время. Там, глядишь, сын найдет себе девчонку, женится и так залипнет в Котласе, так никуда и не соберется. А потом дети пойдут, болезни начнутся, личные проблемы. Не до Москвы, не до честолюбивых планов, надо на хлеб зарабатывать, на лекарства. «Никуда ты из своего Котласа не денешься», – сказал вслух Мосоловский и, прикурив сигарету от настольной зажигалки, закруглил письмо эмоциональным прощанием и пожеланием успехов. Он нашел в старой записной книжке адрес бывшей жены, написал этот адрес на чистом конверте, запечатал его. Выйдя в приемную, он передал конверт секретарше, сказав, чтобы та немедленно отправила письмо.