Б. Седов - Король Треф Страница 44

— Интересно, что это ты делал в ванной целый час?

Теперь уже удивился я, но, сделав вид, что все в порядке, ответил:

— Целый час? Вообще-то я иногда люблю подремать под душем.

— Ага… — ответила Наташа и снова вперлась в телевизор.

А я достал из холодильника бутылку пива «Грольш», которое так понравилось мне тогда в Душанбе, и, завалившись в кресло, присосался к горлышку. Пиво было шикарное. Влив в себя полбутылки за один раз, я покосился на Наташу и, вытерев сразу же вспотевший от пива лоб, задумался.

Это значит, я теперь лунатик, что ли?

Стоял под душем целый час и даже не заметил этого.

Симптомчики, как говорил один из докторов, с которыми я в далекой прошлой жизни работал в отделении реанимации. Это он так называл колотые и огнестрельные раны на телах наших клиентов.

Шутки — шутками, а вообще-то нужно следить за собой. А то задумаюсь вот так же, а в это время мои заклятые друзья и возьмут меня тепленького да ничего не соображающего. А я и не замечу. Я снова бросил быстрый взгляд на Наташу, и тут мои мысли приняли совершенно другое направление. И были они не очень приятными. Даже можно было сказать, что они были совсем неприятными.

Ну и скотина же ты, Знахарь, подумал я вдруг совершенно неожиданно для самого себя. Похотливое животное. Безмозглый кобель, готовый, забыв про все, попереться за любой сукой, за любой смазливой тварью, за любой горячей дыркой, за… Ну ладно, раньше — другое дело. А теперь, когда у меня есть Настя?

Эта неожиданная мысль потрясла меня. Ведь я и в самом деле считал, что у меня ЕСТЬ Настя! Да, я сам похоронил ее, сам опускал в пыльную яму ее невесомое тело, сам, своими глазами, видел, как жизнь покинула ее лицо, и все же теперь я жил, сознавая, что она у меня ЕСТЬ.

Не «была», а именно «есть».

Наверное, это и есть бессмертие.

Так вот, у меня есть Настя, а я, как последний подонок, исполняю любовные судороги со всякими пустоглазыми мокрощелками. И делаю это страстно, с полной отдачей, забывая обо всем. Забывая о Насте.

Интересно, подумал я, а если бы она была жива и мы были бы вместе, ходил бы я, что называется, налево? Не знаю. Наверное, все-таки — нет, потому что в этом не было бы нужды. Когда мы с ней были вместе, она была для меня единственной женщиной, существовавшей в этом мире. Остальные бабы были просто самодвижущимися автоматами из мяса и костей. Все женщины мира объединились тогда для меня в Насте. Все, жившие когда-либо, и те, которые еще не родились.

Это и было счастьем. А счастье, как известно, недолговечно. И то, которое выпало на мою долю, — тоже. Наверное, так устроена жизнь.

Ну а как же устроен я?

Конечно, я могу оправдывать себя тем, что я молодой, полный сил мужик, мне нужны женщины, что же я — импотент, что ли? Или мне что — на сухую руку себя тешить, как в восьмом классе?

Ой, Знахарь, не знаю.

С одной стороны, это так, а с другой…

Это какой же скотиной нужно быть, чтобы, не забыв еще запаха Настиных волос, кувыркаться на средиземноморском курорте с черноволосой загорелой училкой французского языка, которую я нанял совсем не ради всяких там «силь ву пле» и «эн, дэ, труа». А потом эта русская минетчица в Нью-Йорке, а потом — капитанская шлюшка на корабле, а теперь Наташа эта долбаная, которая еще и угробить меня хочет!

В общем, получалось, что в делах да в сражениях парень я, конечно, серьезный, а вот по части любви и верности — непонятно.

Я допил пиво, и тут Наташа, прервав мои невеселые размышления, с писком потянулась на кровати и сказала:

— А не съесть ли мне что-нибудь? Ты как — не проголодался?

Я был почти благодарен ей за то, что она сбила меня с мыслей, которые начали затягивать меня в трясину сомнения и самобичевания, и бодро ответил:

— Я-то? Насчет пожрать или повеселиться еще как-нибудь — всегда.

Стряхнув с себя невеселое оцепенение, я выскочил из мягкого и глубокого кресла и, распахнув дверь холодильника, вытащил еще одну бутылку пива. Наташа, подойдя сзади, обняла меня и, положив мне на плечо подбородок, сказала интимным тоном:

— А у меня завтра уже все кончится. Ты готов? И я так же бодро ответил:

— Как юный пионер! Всегда готов.

Она оттолкнула меня от холодильника и, заглянув в него, воскликнула:

— Как я хочу жрать! Даже больше, чем трахаться с тобой.

— Я так и знал, — ответил я, изображая обиду, — одна жратва на уме.

Наташа хихикнула и вытащила из холодильника коробку, на которой были изображены марширующие курицы с вилками наперевес.

Я рухнул в кресло и, пощелкав кнопками на пульте, нашел спортивную программу. Как раз в этот момент на экране телевизора Холифилд отправил на пол Майка Тайсона. Я представил, что этот удар достался мне, и поежился. Я бы, наверное, после такой колобахи вообще не встал. Хорошо, что это был не я.

По проходу между креслами шла бортпроводница и, профессионально улыбаясь, проверяла, все ли пассажиры пристегнулись. Через двадцать минут мы должны были приземлиться, и я немного нервничал.

В Дюссельдорфе, где мы с Наташей остановились на пару дней, она воспользовалась гостиничным компьютером и влезла в открытый интерполовский сайт. Там она нашла список объявленных в международный розыск преступников, и мы внимательно проштудировали его. Василий Затонский был на месте, и его, то есть моя фотография, по-прежнему красовалась в окружении бородатых исламских экстремистов. А вот Евгения Викторовича Егорова, гражданина США, которым я сейчас являлся, там и в помине не было. Это, понятное дело, радовало меня. Но кто знает, не объявлен ли я во всероссийский розыск?

Я не стал говорить о своих сомнениях Наташе, потому что ей ни к чему было знать о том, какие решения я принял, пока мы ехали на старом «Опеле» из Гамбурга в Дюссельдорф. Я знал, что в Дюссельдорфе мы с ней расстанемся, и надеялся, что это будет навсегда.

А решения, принятые мною, были просты и очевидны.

Мне нужно было возвращаться к братве.

Потому что не было мне покоя ни в Америке, ни в Германии, где закон и порядок только мешают такому колючему окуню, как я. И никого я там не знаю, и никто мне там не поможет, случись что. Зато в России, какой бы ужасной и опасной она ни казалась благополучному американскому буржую, мне было самое место. Там я, несмотря на ментов и ФСБ, все равно буду чувствовать себя гораздо увереннее и спокойнее. Менты продажны, ФСБ, в общем, тоже, так что всегда можно откупиться. А если нельзя, то это значит, что просто нужно больше дать. Повсюду братва, которая, когда я решу свои проблемы с оборзевшим от жадности Стилетом, всегда поддержит и поможет. Деньги у меня есть, так что пришлю в общак большую кучу и скажу, что это — все. На самом деле у меня оставалось еще три банка, но об этом не знала ни одна живая душа.

А если Стилет, получив двадцать миллионов баксов, а именно столько я решил прислать в общак, опять будет подозревать меня в том, что я подарил ему и его кодле не все деньги, то я его просто грохну. Элементарно. Выставлю ему какую-нибудь серьезную предъяву и ответственно замочу при всех. Так, чтобы все, кто этого еще не понял, знали, что катить бочку на Знахаря — вредно для здоровья.

И вообще, возвращаясь на родину, я чувствовал, как ко мне возвращается уверенность в своих силах. Недаром говорят, что дома и стены помогают. А при таких деньгах, как у меня — и подавно. А еще с некоторых пор, а именно — с того дня, когда на моих руках умерла моя Настя, я потерял страх. Не разумную осторожность, а именно страх. И теперь я был готов на все. И горе тому, кто захочет сделать меня маленьким и виноватым.

Стюардесса прошла по проходу обратно, и, посмотрев на ее стройные ноги, я подумал о Наташе, которая сейчас должна была сильно удивляться в Дюссельдорфе. И куда это Знахарь подевался? Принес ей чемоданчик с наличкой, сказал, что ему нужно купить бритвенные принадлежности, и пропал.

А я, между прочим, так и сделал.

Покумекав над тем, как изменить внешность, чтобы хитрая интерполовская электроника не признала злосчастного Василия Затонского при входе в банк, мы с Наташей решили принять элементарные, но действенные меры. Прикинувшись развеселыми и чуть-чуть нетрезвыми туристами, мы зашли в театральный магазин и накупили там целую кучу париков, накладных усов, защечных подушек и прочего гримировального хлама. Свалив покупки в большой мешок с надписью «Артман», хохоча и любезничая с продавщицами на дикой смеси трех языков, мы покинули лавочку и вернулись в отель.

Там, после получаса тщательных примерок и верчения перед зеркалом, я превратился в усатого толстощекого брюнета. Наташа минут десять ходила вокруг меня кругами, поправляя и уточняя маскировку, затем сказала, что лучше и быть не может, и я, присев с ней на дорожку, направился в «Дойче Банк». Наташа, понятное дело, осталась ждать меня в отеле.