Антон Леонтьев - Печать тернового венца Страница 44

Впрочем, насчет последнего я сам убедился: в Ватикане имеется некто, не гнушающийся убийствами. Как бы то ни было, книга Дейла Уайта стала бестселлером номер один, а вот фильм, к великому счастью, с треском провалился, во всяком случае, в США. Критики разорвали картину в клочья, а зрители толпами уходили с сеанса, не до-смотрев даже и половины – таким нудным было почти трехчасовое действо, снятое одним из самых известных голливудских режиссеров-оскароносцев.

Я не думал всерьез, что покушение на Дейла Уайта, ему вреда не причинившее, а только снова позволившее появиться его постной физиономии на первых полосах всех мировых изданий, каким-либо образом связано с убийством братьев Формицетти. Церковь возмущалась книгой, пыталась, правда безуспешно, добиться ее запрета (что только подстегнуло к ней интерес), хотела договориться с Дейлом Уайтом об изъятии наиболее гадких пассажей, но в итоге смирилась с неизбежным.

Приближались похороны папы Адриана. Спрятав папку с документом, полученным от держателей похоронного бюро, я заспешил к моему брату Антонио. Он принимал участие в очередной генеральной конгрегации, и мне пришлось полдня дожидаться его в приемной.

Когда же мой брат-кардинал появился (он был в плохом расположении духа: ему стало ясно, что многие не поддерживают его кандидатуру), я поведал ему о том, что мне удалось узнать. Хандру Антонио как рукой сняло. Он, почуяв, что может использовать добытые мной сведения в собственных интересах, даже поблагодарил меня (что было ему совершенно несвойственно!).

Просьбу мою – достать списки тех, кто навещал папу Адриана в тот день, когда он впал к кому, и накануне смерти, – он тоже выполнил и презентовал мне два списка. Я знал, что их требуется сравнить и найти тех, кто посещал понтифика и в декабре, и в начале августа. Таковых, наверное, будет не так уж много. А один из них окажется убийцей.

По дороге в колледж я размышлял о бренности бытия и о том, что пока неплохо справляюсь с возложенным на меня заданием. Одно не давало мне покоя – сестра Марселина, отыскать которую было все еще невозможно. Или монахиня скрылась, или... или стала жертвой убийства, а ее тело покоится где-нибудь на дне реки или зарыто на пустыре.

В колледже я оказался около четырех пополудни. В здании, как мне показалось, никого не было – или почти никого. Мои шаги гулким эхом отдавались в длинных коридорах. Подойдя к двери, что вела в мою комнату, я заметил, что она приоткрыта. В колледже, где каждый доверял своему собрату, комнаты не запирались. И зря, как я понял, зайдя в свой номер.

Он был с пристрастием кем-то перерыт, обыскан, и все в нем, как говорится, поставлено с ног на голову.

Тот, кто, пользуясь моим долгим отсутствием, превратил мою комнату в бедлам, нашел то, что искал. Папка с листком, на котором братья Формицетти документально запечатлели факт убийства папы Адриана VII, бесследно исчезла.

Усевшись на металлическую сетку кровати (матрас приземлился на подоконнике), я задумался. Неизвестный, обыскивавший мою комнату, был своим человеком в колледже. Он знал, где я живу и когда меня не будет в колледже. Неужто следил?

Я принялся сравнивать списки и вскоре установил, что папе Адриану наносили визиты в декабре и августе несколько человек (и это значило, что один из них мог сначала напасть на святого отца и ударить его по голове, а девять месяцев спустя, задержавшись в Кастель Гандольфо, ночью сделать смертельную инъекцию). Одновременно я давал этим людям короткие характеристики. Итак... Статс-секретарь кардинал Умберто Мальдини. Хочет стать папой и готов ради достижения цели на все. Лейб-медик профессор Маурисио Пелегрино. Заодно со своим старинным приятелем Умберто и желает сохранить пост папского медика, что возможно только в одном случае – если тиару получит Мальдини. Глава конгрегации по делам вероучения кардинал Ганс-Петер Плёгер. Несгибаем и суров в вопросах догматики, в личном общении – необычайно приятен и кроток, в Ватикане его зовут «Киссинджером». Камерленго кардинал Жан-Морис Уризоба. Родом из Камеруна и, по слухам, один из наиболее опасных конкурентов моего братца Антонио на грядущем конклаве. Президент института религиозных дел – под этим названием скрывается ватиканский банк – епископ-прибалт Эрвин Латти, по прозвищу Анаконда. Ворочает миллиардами и несколько лет назад был замешан в крайне неблаговидных финансовых операциях. И, наконец, префект Ватиканской библиотеки шведский кардинал Густав-Адольф фон Тротт. Обладает мерзким характером, злопамятен, исполнителен, за глаза зовется «наш Адольф».

Итак, один из них. Но кто именно? Это-то мне и предстояло выяснить в течение ближайших дней.

Внезапно до моего слуха донесся тонкий скрип. Я вздрогнул и уставился на дверь. Мне показалось, что мелькнула тень, как будто кто-то отпрянул от входа в мою комнату. Неужели личность, что устроила обыск и похитила доказательство насильственной смерти папы Адриана, все еще находится в здании Латиноамериканского колледжа? Он ведь знал, что я отправился на встречу с Антонио, и, возможно, дожидался моего возвращения. Только вот с какой целью?

Поднявшись с кровати, я проскользнул к двери и рывком распахнул ее. Коридор был пуст. Я хрипло произнес:

– Есть здесь кто-нибудь?

За углом кто-то притаился – я разглядел тень, падавшую на дощатый пол. Ну, на сей раз мерзавец от меня не уйдет! Я кинулся по коридору, повернул к лестнице – и увидел фигуру, облаченную в черный монашеский наряд с капюшоном. Под мышкой субъекта я заметил кожаную папку – ту самую, в которой хранились результаты токсикологического анализа, проведенного братьями Формицетти.

– Отдайте мне папку! – произнес я решительно и сделал шаг по направлению к вжавшейся в стену фигуре. – Немедленно! Вы похитили ее у меня из комнаты!

Мой противник ничего не отвечал. Мне захотелось сорвать с него клобук и посмотреть ему в лицо, чтобы узнать, с кем я имею дело. Незнакомец (впрочем, не исключаю, что личность сия была мне хорошо известна) тяжело дышал, наклонив голову, покрытую капюшоном.

И тут я допустил досадную ошибку. Я оказался в каких-то тридцати сантиметрах от незваного гостя, все внимание сосредоточив на папке. Моя рука впилась в нее, и «монах» внезапно позволил мне схватить папку. Я раскрыл ее и увидел, что она пуста.

В ту же секунду неизвестный со всей силы толкнул меня в грудь, и я, приглушенно вскрикнув, пошатнулся. Мы находились на краю крутой лестницы, еще один резкий удар – и я полетел по ступенькам вниз.

Последнее, что сохранилось у меня в памяти, – тонкая белая рука убийцы. А потом мой затылок ударился обо что-то острое, и я погрузился в воющую тьму, столь же бесконечную и черную, как и человеческая злоба.

Старший комиссар Элька Шрепп

Итальянская тюрьма понравилась Эльке еще меньше, чем итальянские полицейские. Она напрасно пыталась объяснить веселым молодчикам, тарахтевшим на своем языке со скоростью двести слов в минуту, что она – их коллега, комиссар криминальной полиции Гамбурга. Карабинеры, запихнув комиссаршу на заднее сиденье машины, не желали ничего слушать и не обращали внимания на ее слова.

Элька испытала на себе все прелести ареста. Она оказалась посередине сиденья, а справа и слева от нее уселись полицейские. Тот, что находился справа, был больших размеров (разве что немного меньше Карла Брамса, подумала Шрепп), он нагло толкнул Эльку локтем и произнес что-то по-итальянски, наверняка какое-то ругательство. Эльке пришлось подвинуться, уступая полицейскому место. И тут же поняла, что ей не хватает... уверенности в себе: ведь она всегда находилась при задержании не в наручниках на заднем сиденье, а с пистолетом на переднем.

Полицейский слева был худым, как жердь, но от него нетерпимо несло потом. Элька старалась делать за минуту не более пяти вдохов, но «аромат», исходивший от худого карабинера, то ли страдавшего гидрофобией, то ли, подобно некоторым средневековым мученикам, мывшегося раз в десять лет, был вездесущ.

Ее доставили в одно из полицейских управлений итальянской столицы. Элька попыталась снова объяснить, что не имеет отношения к пожару и покушению на Карла Брамса, более того – вытащила его из огня, но ее никто не слушал. Комиссаршу посадили в камеру, где помимо нее находилось несколько путан, две воровки, мошенница и торговка наркотиками. Усевшись на скамейку и прислонившись к холодной бетонной стене, покрытой неприличными рисунками и надписями, Элька погрузилась в грустные мысли.

Она арестована полицией! Ее начальник Карстен Брютнер обязательно использует данный факт для того, чтобы избавиться от нее. И тогда ей придется навсегда покинуть полицию!

– Шрепп! – услышала она свою фамилию.

Полицейский, стоявший в дверях камеры, тыкал в нее пальцем. Одна из задержанных дамочек тормошила комиссаршу. Элька вскочила с лавки, полицейский махнул рукой, и комиссарша поняла: ей дозволено выйти на волю.