Подвал с секретом - Алексей Макеев Страница 44

Подсел он на стерву капитально, за каких-то пару недель в бессловесного раба превратился. Ей того и надо. Первый этап отработала, ко второму перешла, плавненько так, виртуозно. Разговоры в ход пустила задушевные, перспективы рисовала радужные, и при этом грязь на брата лить не забывала. Так мозги промыла, что возненавидел он малька лютой ненавистью. Словно и не было долгих лет любви и дружбы, все из памяти вытравила. И то, как ночами у постели его сидел, жар сбивал, когда первый зуб резался, и как рисовал зеленкой смешные мордочки на сбитой в первом футбольном матче коленке.

К роковому решению подвела профессионально. У него и сомнения не возникло, что мерзкая идея самому на ум пришла. Потом вроде как просветление наступило. Позже, когда из-под чар ее ненадолго вышел, сделал попытку уйти от беды – не вышло. Обстоятельства круто завернули, алкоголь в башку шибанул, и ведь не одному ему. Слово за слово, спор возник, претензии посыпались, оскорбления. До кулаков не дошло, только значения это уже не имело, лишь время отсрочило да шансы уравняло.

Позже, когда по лесу с пробитой головой рыскал, на луну от отчаяния выл и ладони о землю до крови тер, реальная картина открылась. Ярко, полно, как на ладони. План стервы еще коварнее оказался. Ни он, ни брат его этой твари на хрен не нужны. Вражду сеяла, чтобы от обоих избавиться. И ведь чуть не сложилось так, как задумала. Самой малости не хватило, может, полсекунды, может, четверть вздоха. От такого не то что на луну взвоешь, в петлю влезешь. Но нет, в петлю он не полез. Собрался с силами и в обратный путь.

И снова судьба карты перепутала, то ли из жалости, то ли в насмешку. До стервы так долго добирался, что ненависть поистерлась, превратившись во что-то жалкое и липкое. Почему? Кое-что случилось. Позже. Уже тогда, когда домой шел. Из-за этого тварь шанс получила, потому как сам он не был больше тем, кем родился. А быть может, наоборот, стал тем, кем на роду написано. Один черт – стерва выиграла. Победила по всем фронтам, разыграла карту и вместо желанного каре роял-флеш выкинула.

И продолжала выигрывать. По большому счету, до полной победы осталось всего ничего. Может, день, может, неделя, а может, и пара часов. Что ждет его через месяц? Что ждет через неделю? Быть может, уже сейчас за забором выстроились люди в камуфляже и с автоматами наперевес… Плевать! Все равно так, как раньше, уже не будет. В тюрьме тоже люди живут. Какая глупая, пошлая фраза. Тот, кто ее придумал, совсем не догонял. Тупица, что он называет жизнью? Нет, сдаваться он не собирается, пусть попотеют, чтобы доказать, а он посмотрит, как это у них получится.

Снова головная боль дала о себе знать. Железными тисками сдавила виски, разошлась кольцами по черепу, глаза заволокла белесая пелена. Привычным уже жестом он надавил ладонями на глазницы, пару минут посидел неподвижно. Не помогло. «И не поможет, – объявил он сам себе. – Ты знаешь, что поможет. А еще ты знаешь, что снова сделаешь это. Рано или поздно, но все равно сделаешь». Ноги сами понесли в подвал. Туда, где останавливается время. Туда, где нет ни сегодня, ни завтра, а главное, нет вчера.

Гуров гнал автомобиль по Волоколамскому шоссе и думал лишь о том, сколько времени потратил на то, что получить можно было намного проще и быстрее. Все, что от него требовалось – это сосредоточиться и собрать все факты, улики, подозрения и предположения в один ряд. Ну, и мозг напрячь, разумеется. Конечно, он не Шерлок Холмс, но тоже кое-что может. Взять, к примеру, те злополучные бутылки из-под перекиси: он их увидел, в памяти зафиксировал, но к делу не подогнал. На подкорке разве.

Или фраза торговки бабы Клавы про руки водителя «Фольксвагена». Как она настойчиво твердила: руки премерзкие, мерзкие руки. Гуров все думал, чем могла баба Клава побрезговать? Экзема, гнойники, нарывы? Вовсе нет. Не нарывы и не гнойники. Женщина немолодая, многое в жизни видела, со многим мирилась, ко многому привыкла, а тут вдруг такое омерзение. И слово-то какое точное подобрала, а все потому, что дошло до нее, каким образом эта гадость на ладонях появилась. Не сами руки у нее омерзение вызывали, а то, что их такими сделало. Отнесись он к словам бабы Клавы внимательнее, сидеть бы сейчас убийце за стальной решеткой и адвоката требовать.

Но самую большую ошибку, как считал сам Гуров, он совершил, проигнорировав показания местного алкаша Петра Игнатьевича. Не просто проигнорировал, из головы выкинул, как мусор ненужный. Даже со Стасом не поделился. Выслушал и забыл. Идиот! Если бы не соседский пес Кобель с внезапно возникшей страстью к стеклу, может, и не вспомнил бы. А ведь чего проще аналогию провести. Да что толку теперь себя корить, исправлять ошибки нужно. Хорошо, если еще не поздно.

Впереди показался нужный перекресток. Гуров съехал на обочину, достал телефон, набрал номер Крячко. Тот трубку не взял. Ни после первого, ни после пятого, ни после десятого гудка. «Где же ты, Стас? В самый неподходящий момент испарился», – в раздражении бросил телефон на пассажирское сиденье Лев. С минуту раздумывал: попытаться дозвониться до напарника или ехать одному. Решил, что ждать рискованно. Время утекает просто катастрофически. Снова схватился за телефон, набрал номер дежурного. Короткие гудки сообщили, что линия занята. Повторил попытку раз пять, но так и не дождался, пока линия освободится. «Пожар у них там, что ли? Как в службу спасения, когда надо, никогда не дозвонишься. Ладно, была не была, поеду один».

Приняв решение, Гуров больше не медлил. Завел двигатель, вывел машину на трассу и поехал вперед. Путь его лежал в Пудыши, где, как он надеялся, кроются ответы на все вопросы. Почему Пудыши? Потому что интуиция и на этот раз его не подвела. Не просто так он мысленно все время к Верелыгину возвращался. Не случайно мозг сигнал подавал: с этим парнем не все гладко. Улыбочки, широкие жесты, даже его откровенность – все лживо. Думал, признает факт, что подвозил Паранина, и отведет от себя подозрения. Не вышло, не помогла хитрость.

Первым звоночком послужили слова Жаворонкова, вернее, картина, вырисовывающаяся с его слов. Странно выглядело все, что говорил Жаворонков о Верелыгине. Встречу обговаривали по телефону,