Марио Пьюзо - Последний дон Страница 45

Машину вел Пиппи. Операция была разработана до мельчайших деталей. В ресторан не войдет ни один из членов оперативной группы. Следователи будут опрашивать обслуживающий персонал обо всех посетителях. Группа наблюдения сообщила, как Тео одет, на какой едет машине, какие у нее номера. К счастью, автомобиль Тео оказался пламенно-алым дешевым «Фордом», издали бросающимся в глаза в районе, где ездят в основном на «Мерседесах» и «Порше».

Прибыв на стоянку ресторана, Пиппи и Кросс увидели, что машина Тео уже там. Пиппи припарковался рядом, выключил фары и зажигание. Они сидели в темноте. За Тихоокеанским прибрежным шоссе мерцала гладь океана, прочерченная золотой лунной дорожкой. На дальней стороне стоянки находилась одна из вспомогательных машин. Оба знали, что еще две машины заняли свои позиции на шоссе, чтобы сопроводить их домой, пребывая в готовности отрезать преследователей и предотвратить любые проблемы, ожидающие впереди.

Кросс поглядел на часы. Половина первого. Значит, ждать еще минут пятнадцать. И вдруг Пиппи толкнул его в плечо, бросив:

– Вот и он. Рановато.

Кросс увидел, что из ресторана выходит человек, озаренный пылающими над крыльцом огнями. Кросса поразило, насколько мальчишеская у того фигура. Щуплый и мелкий, с копной кудрявых волос над бледным, узким личиком, Тео казался чересчур хилым для убийцы.

И тут их ждал сюрприз. Вместо того чтобы направиться к машине, Тео зашагал через Тихоокеанское прибрежное шоссе, отскакивая от проносящихся машин. Оказавшись на противоположной стороне, он двинулся через пляж к полосе прибоя. Постоял там, любуясь океаном и желтой луной, заходящей за далекий горизонт. Затем развернулся и через шоссе направился обратно к стоянке. Должно быть, он зашел прямо в полосу прибоя, потому что в его шикарных туфлях хлюпала вода.

Кросс медленно выбрался из машины. Тео едва не наткнулся на него. Кросс, вежливо улыбнувшись, пропустил его, чтобы Тео сел в машину. Как только тот оказался внутри, Кросс вытащил пистолет. Заметив тень, Тео, опустивший стекло дверцы и собиравшийся сунуть ключ в замок зажигания, поднял глаза. И в этот момент Кросс, встретившись с ним взглядом, выстрелил. Пуля врезалась в лицо оцепеневшего Тео, мгновенно превратив его в кровавую маску с остекленевшими глазами. Кросс рывком распахнул дверцу и выпустил еще две пули в макушку Тео. Кровь жертвы брызнула ему в лицо. Потом швырнул на пол автомобиля Тео мешочек с наркотиками и захлопнул дверцу. Пиппи завел мотор в тот самый миг, когда Кросс выстрелил. Теперь он распахнул дверцу, и Кросс запрыгнул в машину. Согласно плану, пистолет он не бросил, иначе убийство будет выглядеть обдуманным покушением, а не расстроившейся сделкой торговцев наркотиками.

Пиппи вывел машину со стоянки, автомобиль прикрытия выехал вслед за ними. Две ведущие машины выкатились на позиции, и пять минут спустя все вернулись в дом Семьи. А еще через десять минут Пиппи и Кросс сидели в автомобиле Пиппи, направлявшемся в Лас-Вегас. От угнанной машины и пистолета избавится оперативная группа.

Проезжая мимо ресторана, они не увидели никаких признаков присутствия полиции. Очевидно, Тео еще не обнаружили. Пиппи включил автомобильный приемник, чтобы послушать новости. Ничего.

– Безупречно, – отметил Пиппи. – Когда план точен, все идет безупречно.

В Лас-Вегас они прибыли с восходом, когда пустыня обратилась в угрюмое алое море. Кроссу никогда не забыть той поездки сквозь пустыню, сквозь тьму, сквозь лунный свет, которому, казалось, конца-края не будет. Потом взошло солнце, а затем, чуточку позже, полоской засияли неоновые огни Вегаса, будто маяк, возвещающий о безопасной гавани, о пробуждении от кошмара. Вегас никогда не погружается во тьму.

И почти в этот миг на стоянке у ресторана обнаружили Тео; обескровленное лицо призрачно серело в бледном рассветном полумраке. Общественность мгновенно уцепилась за тот факт, что Тео оказался обладателем партии кокаина рыночной стоимостью в полмиллиона долларов. Яснее ясного, что сделка наркодельцов почему-то пошла наперекосяк. На губернатора не пала даже тень подозрения.

Из упомянутого события Кросс вынес целый ряд наблюдений. Что, хотя подброшенные Тео наркотики стоили никак не более десяти тысяч долларов, власти раздули их до целых полумиллиона; что губернатора превозносили за соболезнование, выраженное семейству Тео; что через неделю пресса позабыла об этом событии напрочь.

Пиппи и Кросса вызвали на восток, на аудиенцию к Джорджио. Тот похвалил обоих за изящную и аккуратно исполненную операцию, даже не упомянув, что смерть Тео должна была выглядеть несчастным случаем. И во время этого визита Кросс обратил внимание на то, что Семья Клерикуцио относится к нему с почтением, причитающимся Молоту Семьи, – важнейшее свидетельство того, что Кроссу выделен процент в гроссбухах игрового бизнеса в Лас-Вегасе – и легальных, и нелегальных. Подразумевалось, что теперь он официально признан членом Семьи Клерикуцио, вызываемым для особых поручений, а величина его гонораров зависит от степени риска.

Гронвельт тоже получил свое вознаграждение. После избрания сенатором Уолтер Уэввен на выходные удалился в «Занаду». Гронвельт предоставил ему виллу и пришел поздравить с победой на выборах.

Сенатор Уэввен снова стал собой. Он играл и выигрывал, и, как прежде, приглашал поужинать танцовщиц из «Занаду». С виду он полностью оправился. Лишь единый раз помянул он о пережитом кризисе, сказав Гронвельту:

– Альфред, у меня для вас незаполненный чек.

– Никто не может себе позволить носить в бумажнике незаполненные чеки, – улыбнулся Гронвельт, – но все равно спасибо.

Ему не нужны были чеки, оплачивающие долг сенатора. Ему нужна была долгая, крепкая дружба, которой не будет конца.

В последующие пять лет Кросс стал экспертом по азартным играм и управлению отелем-казино. Служил помощником Гронвельта, хотя в основные его обязанности по-прежнему входила работа с отцом, и не только в инкассационном агентстве, каковое теперь по праву стало его наследством, но и Молотом Семьи Клерикуцио номер два.

К двадцати пяти годам Кросс заслужил в Семье Клерикуцио прозвище Молоточек. Самому ему собственная невозмутимость в работе казалась довольно любопытным фактом. Мишенями всегда были незнакомцы. Ему они представлялись слабой плотью, облаченной в беззащитную кожу – скелет под ней придавал им сходство с диким зверьем, на которое он охотился юнцом в компании отца. Опасности Кросс боялся, но чисто умозрительно; физически беспокойство у него никак не проявлялось. Во время передышек бывали моменты, когда он просыпался по утрам со смутным чувством тревоги, будто ему снились какие-то кошмары. А еще бывали времена, когда он чувствовал подавленность, мысленно обращаясь к воспоминаниям о сестре и матери, к сценкам из детства и некоторым визитам после распада семьи.

Он помнил щеки матери; ее теплая, шелковистая кожа была так нежна, что, казалось, можно расслышать биение крови под ней – глубокое, безопасное. Но в его снах эта кожа крошилась, как пепел, и кровь изливалась из омерзительных трещин алыми водопадами.

Подобные видения пробуждали иные воспоминания. Как мать целовала его холодными губами, как руки ее вежливо задерживали его в объятьях лишь на считанные мгновения. Она никогда не брала его за руку, как Клавдию. Порой Кросс покидал ее дом после кратких визитов со стесненной грудью, пылающей, будто от побоев. В настоящем Кросс никогда не испытывал чувства утраты, он ощущал только, что утратил мать в прошлом.

Думая о сестре Клавдии, он этой утраты не чувствовал. Их общее прошлое не ушло в небытие, она по-прежнему оставалась частью его жизни, хотя и слишком незначительной. Ему помнились зимние потасовки, когда они лупили друг друга, держа кулаки в карманах пальто. Этакие безвредные дуэли. Все так, как и должно быть, думал Кросс, вот разве что порой ему недоставало общества матери и сестры. И все же он был вполне счастлив с отцом в Семье Клерикуцио.

Итак, в двадцать пять лет Кросс принял участие в последней операции в качестве Молота Семьи. Мишенью был человек, которого Кросс знал с пеленок…

Обширная, частая сеть, заброшенная ФБР, накрыла всю страну и погубила множество номинальных баронов, кое-кого из настоящих Bruglione, и в числе прочих – Вирджинио Баллаццо, правителя крупнейшей Семьи на Восточном побережье.

Вирджинио Баллаццо, прослуживший бароном Семьи Клерикуцио более двадцати лет, исправно смачивал клювик Клерикуцио. В благодарность Клерикуцио сделали его богачом – в момент падения Баллаццо стоил добрых пятьдесят миллионов. Он и его семья жили воистину на широкую ногу. Однако случилось непредвиденное. Вирджинио Баллаццо, несмотря на долг, предал тех, кто вознес его на подобную высоту, – нарушил omerta, закон молчания, кодекс, возбраняющий выдачу хоть каких-либо сведений властям.