Наталья Солнцева - Яд древней богини Страница 45

- Одевайся, Антон! - потребовал Гордей Иванович. - Поедем к врачу.

- Не хочу в больницу… - захныкал мальчик.

Ирина замечала, что муж последнее время не в себе, но не понимала, насколько далеко зашли его раздражение и страх.

- Оставь ребенка в покое, - решительно сказала она. - Ладно, я никуда не пойду, посижу сегодня с ним. Отправляйся в свой офис, Гордей, и выпей чего-нибудь. У тебя нервы расшатались.

Он едва сдержал готовое сорваться с языка ругательство, вздохнул глубоко. Что это с ним? Руднев хотел остановиться - и не мог.

- Как умерла твоя мать? - повернулся он к Ирине.

- Я уже говорила: разбилась на машине. Ты не веришь? Но это же глупо! И вообще, при чем тут моя мама? Ее давно нет в живых… Какая разница, отчего и как она умерла?

- Замолчи, - Руднев прижал пальцы к вискам. - Не лги мне. Я никогда тебя не спрашивал о… твоем прошлом. Может быть, настало время откровения?

Маленький Антон притих и только переводил глаза с одного родителя на другого.

- Что за намеки? - вспылила Ирина. - Я никогда не скрывала, кто я… ты все прекрасно знал.

- Видимо, не все.

- Ах, вот как! - она вскочила и вышла из комнаты.

Руднев постоял секунду, как в ступоре, и поспешил за ней. Жена стояла в кухне, у окна, по ее лицу текли слезы.

- Мне, наверное, стоит уйти от тебя, - сказала она безжизненным, потухшим голосом. - Я с самого начала понимала, чем все закончится. Сказок в жизни не бывает, на то они и сказки.

Руднев испугался, но не подал виду. Он решил непоколебимой твердостью, даже жестокостью образумить Ирину. Как глава семьи, он не может допустить, чтобы… чтобы…

- Пожалуйста! Отправляйся на все четыре стороны! - ужасаясь своим словам, выпалил Гордей Иванович. - Но Антона я тебе не отдам. Мальчик не должен расти на подмостках!

Он рассчитывал на материнские чувства супруги: она не бросит ребенка. Ирина вздрогнула, как от удара, побледнела.

Еще не закончив фразу, он уже горько сожалел о сказанном. Что это он набросился на жену? Страх потерять ее и сына делает его безумным.

- Это ты лгал! - со странным спокойствием возразила она. - Все, все… лгал! И о любви, и о нашем будущем счастье! Я в самом деле глупая, что поверила.

Руднев опомнился. Его тактика возымела не совсем тот эффект, на который он надеялся. Часто применяя в бизнесе этот прием - демонстрируя незаинтересованность в партнере, он добивался согласия на свои условия. Но любовь - не бизнес. Он все перепутал!

- Ирина, - забормотал Гордей Иванович, ощущая непоправимость момента. - Прости! Извини меня. Я… говорю гнусности. Будь же снисходительна. Пойми, что я беспокоюсь о тебе и Антоне. Я боюсь за всех нас… Что-то холодное, скользкое, смертельно опасное вползло в наш дом. Откуда? Мама стала первой жертвой. Последней ли?

- Глядя на тебя, уже ясно, что нет.

Ирина отвернулась и стала смотреть в окно - во дворе, так же, как и вчера, и три дня назад, зеленели деревья; дворничиха подметала асфальтовые дорожки; два соседских далматинца нюхали чахлые цветы на клумбе, а домработница, которая их выгуливала, тщетно пыталась оттащить собак. Эта незатейливая картина вдруг потеряла свои краски, стала безжизненной, даже какой-то механической. Ирина удивилась, как раньше обычные вещи могли радовать ее.

- Почему ты молчишь? - донесся до нее голос Руднева.

- Жаль… - вздохнула Ирина.

- О чем ты?

- Жаль, что нет любви. Загладин был прав: существуют только секс, расчет и деньги! Раз так, мне плевать на нашу великую семью! Я думала, у меня есть не столько муж и любовник, сколько друг… и, как всегда, ошиблась.

- Кто такой Загладин?

- Мой бывший сутенер! - слезы Ирины высохли от злости, на щеках загорелись красные пятна. - Он тоже лгал. Сделал меня воровкой, чтобы удержать! Но ты поступил гораздо изобретательнее - сделал меня матерью, чтобы шантажировать ребенком. Какие же вы скоты…

Она без сил опустилась на стул. Руднев лихорадочно искал способ исправить положение. Говорить сейчас Ирине о любви было бы опрометчиво. Он ощутил, как почва уходит у него из-под ног. Отсутствие конфликтов между ним и женой сделало его беспомощным в этой ситуации: у него не было опыта примирения. Дров он наломать успел, а что дальше?

Гордей Иванович и мысли не допускал об уходе Ирины. Он никогда ее не обманывал и любил с такой силой, которую не умел объяснить словами. Да и есть ли такие слова?

- Думаешь, мне нужны твои деньги? - подняла на него свои огромные, блестящие глаза Ирина. - Вы возомнили себя хозяевами жизни: деловые, преуспевающие мужчины. Решили диктовать правила? Я слишком хорошо знаю, что заказывает музыку тот, кто платит. Но нельзя купить вдохновение музыканта! Нельзя купить влечение души, Гордей. Ни за рубли, ни за доллары или фунты стерлингов. Даже за золото и бриллианты. Свет звезд не продается!

Руднев онемел. Он ни разу не видел ее такой - горящей от ярости, неистово, потрясающе красивой. Она вся сияла внутренним светом, которого Гордей Иванович никогда не чувствовал в себе. Может, потому он и потянулся к ней? Чтобы раздуть угасающее пламя?

- Мы все можем умереть… - произнес он одними губами, почти беззвучно.

- Ну и что? - так же беззвучно сказала Ирина. - Разве это повод для ненависти? Я тоже боялась, пока не осознала, насколько страх разрушителен.

- Прости меня, - Руднев опустился к ее ногам, обнял ее гладкие, твердые от балета икры совершенной формы. Его сердце затопили нежность и раскаяние. - Прощаешь?

- По-христиански, - вздохнула она, в шутку перекрестила его. - Исключительно для собственного спасения.

Ирина мгновенно переходила от слез к радости и от отчаяния к умиротворению. Она умела привнести юмор в самую безнадежную ситуацию.

Руднев увидел ее по-новому, поразился собственному дремучему непониманию того, какая женщина волею судьбы оказалась рядом с ним - яркая, много пережившая, светлая… и одновременно темная, смутная, как первобытная ночь. Ему, с его правильностью, всегда не хватало бездны, куда можно было бы броситься очертя голову.

- Я все еще лечу… - прошептал он, потянулся к ее губам.

- Куда?

- На твой огонь… или в твою глубину…

Антону надоело сидеть в спальне одному. Он слез с кровати и пошлепал на кухню, откуда доносились голоса родителей. Мальчик остановился на пороге, наблюдая, как мама и папа целуются. Это было захватывающе…

Котлеты равномерно обжаривались в масле, рядом кипел овощной суп, в духовке доспевали пирожки с повидлом.

Светлана Межинова не любила готовить, но занималась этим исправно. Она поддерживала в квартире чистоту, стирала и гладила, таскала из магазинов тяжелые сумки, обеспечивала уют сыну и мужу, бегала на работу. Иногда Светлана успевала даже заскочить в парикмахерскую или купить себе обновку - кофточку, юбку, туфли. Хотелось отдохнуть где-нибудь в Болгарии, на Золотых Песках или хотя бы в Крыму, жить в номере со всеми удобствами; загорать на благоустроенном пляже, купаться в чистом, прозрачном море, собирать ракушки и выброшенные на берег прибоем камешки. Позволяют же себе другие люди?!

Карина наверняка не раз бывала на курортах, и за границу ездила. Таким женщинам судьба дает много, а за что, непонятно. Какие заслуги у Карины? Да никаких! Характер вздорный, лени хоть отбавляй, мужчинами крутит, как ей заблагорассудится, но замуж не торопится. И правильно! Живет в свое удовольствие… спит, сколько хочет, покупает себе модные тряпки, ни о чем не заботится. Небось, не вскакивает в семь утра готовить семейству завтрак - встанет, потягиваясь, пойдет вразвалочку в ванную, понежится в воде с душистой пеной, причешется, накрасится, разоденется, как принцесса, на работу едет не в переполненном метро, а на такси. В общем, нет справедливости в этом мире.

Светлана не заметила, как ее мысли с раннего утра плавно направились в сторону Карины и потекли неудержимым потоком.

Уже с детства пошло у Серебровой незаслуженное везение - росла она в обеспеченной семье, ни в чем не нуждаясь, тогда как Светлана донашивала вещи старшей сестры, ходила в школу со старым портфелем, а фрукты и конфеты получала только по праздникам. Повзрослев, Карина являлась на вечеринки в красивых платьях, золотых украшениях, пользовалась хорошей косметикой, духами, о которых Светлана и не мечтала. Ясно, что внимание всех мальчиков было приковано к ней. Умом Сереброва не блистала, зато выпендривалась, как только могла.

Почему так происходит? Карина палец о палец не ударит для Межинова, а он без ума от нее. Сидит, бывало, задумчивый, за столом чудом ложку мимо рта не проносит - все о ней мечтает. Телевизор смотрит - будто мимо экрана глядит. Окликнешь - с третьего раза отзывается. И в постели как чужой: ласкает по обязанности, не от страсти. Правда, бывают порывы пламенные, жгучие, но лучше бы их не было! Это Рудольф не по жене истосковался - по Карине, изнемог от неудовлетворенного желания. Обнимает Светлану, а представляет себе ту, проклятую!