Записка самоубийцы - Валерий Георгиевич Шарапов Страница 45

Светка хоть и чувствовала себя иудой, но не сдержалась, хихикнула.

– И Иван Мироныч мне не родной. Когда в войну я один остался, он меня спас.

– Да? – не к месту обрадовалась Светка. – А от чего спас?

– Ну… была карательная операция. Расстреливали, он и… не важно, не хочу вспоминать на ночь глядя.

– Ой, это я еще как понимаю, – с жаром подхватила девчонка. – У самой душа не на месте.

– Конечно, такое творится вокруг.

– Нет-нет, грабителей я не боюсь. У меня нечего брать. А вот я вам сейчас расскажу… хотите?

– Если тайна, то лучше не надо, – заметил серьезно Рома.

– Не то что тайна, – замялась Светка. – Я о вас беспокоюсь.

– Спасибо. А что такое?

– Как же! У вас же рядом и соседей нет – случись что, и помочь будет некому.

– Не беспокойтесь, мы заговоренные, – легкомысленно отмахнулся Сахаров.

– Если бы вы знали, кого я видела тогда… ну когда тетю Тамару убили.

– Что за фантазии, Светочка? Она же сама.

– Что вы! Все знают, что нет!

От того, что сейчас она выдаст свою Страшную Тайну номер один, Светку разбирал нервный смех. А может, потому что она была счастлива, что вокруг тихо и темно и почему-то уже не страшно, что он идет рядом, под руку, успокоительно поглаживая ее пальчики – мол, я тут, такой добрый, красивый, сильный, и тебе нечего опасаться.

– Я убийцу видела, – выпалила Светка.

Рома лишь вежливо удивился:

– С чего вы взяли?

– А кто это еще может быть? – возмутилась Светка. – Вас там не было, дяди вашего – тоже, а назавтра уже тети Тамары и не стало.

– Я сразу понял, что вы умница, – ласково заметил Рома. – Просто не забивайте свою красивую голову всякой всячиной. Зачем сразу плохое подозревать?

– Что ж, всем верить, как дура?! – возмутилась Светка. – Я вот верила – и…

– И что?

Светка промолчала, а потом вдруг брякнула, переводя разговор на другое:

– А котик-то кошечкой оказался.

– Какой котик?.. А, тот рыжий?

– Да, которого вы у Сашки с Алешкой на пистолеты сменяли. Ой, как же вы тогда правильно все сказали про войну, про жестокость! Я вот тоже думаю, что все беды от того, что с детства люди не приучаются жалеть живое.

– Да-да, вы правы.

Светка, видя, что над ней не смеются, не прерывают, осмелела:

– Вот рождается человек, столько мама с папой над ним бьются, воспитывают, а тут приходит какой-нибудь гитлер и вот, нет человека! А ведь не только его нет, но и его детей, внучков, целого дома нет, города, деревни… Все начинается с этих вот палок, казаков-разбойников.

Парень серьезно заметил:

– Вы очень верно все понимаете. Иначе нельзя, вы девушка.

Девушка! Непривычное звание зазвенело в ушах, и снова навернулись на глаза слезы счастливо-несчастливые, поскольку Он был рядом, но уже подошли к дому, пора прощаться.

Рома, прощаясь, пожал руку. Из Светки же так и рвалась наружу, завывала Страшная Тайна номер два: «Я тебя люблю! Как же ты не догадываешься?»

Вдруг он, наклонившись, отчетливо подмигнул:

– А Яша-то как же? Все? Побоку?

Светка вспыхнула, вырвав руку, развернулась и припустилась бежать. Цукер же, усмехаясь, думал: «Обратно меня чуть не ссильничали. И что за халоймыс у бикс этих в головах? И ведь гайка-то у нее та самая, со скупки. Откуда она у нее, вызнать бы…»

Он, позевывая, отправился восвояси, но отошел, правда, недалеко: его нагнал Анчутка, выскочивший из кустов, как черт из табакерки. Подлетел, схватил за плечо, сжал сильно, точно лошадь укусила.

– Ты ж скотина! Мразь! Ты что творишь, падаль?! Я ж тебе говорил – и не думай, щупай шмар в другом месте, не то…

– Шё ты имеешь сказать дяде? – кротко спросил Цукер, закуривая и выпуская кольца – одно, второе, третье.

Глядя сквозь табачный дым на синего от злости Яшку, неторопливо проговорил:

– Ты мозгами-то раньше часу не двинься, что тот сильно загорелый, который девку в театре задушил. Ша, остынь. Не то сперва морду начищу, а потом куда следует схожу и все выложу: и про шалман, и про подворотню у Трех вокзалов, и про того, кто повязочку дружинника гопстопщикам одалживал и для чего…

– Так и я выложу, – зло перебил Яшка. – Ты скупку брал, на бульваре парня с лестницы спустил…

Если Цукер и смутился, то на долю секунды, нашелся враз.

– До первого понятий не имею, до второго – я не нарочно, – ерничая, покаялся он. – Ты ж отказался пособить, а Гриня, как оказалось, ненадежный. Так вот еще, мерси за напоминание: я-то не нарочно, а ты, стало быть, мародер? Гайку со жмура снял и девке презентовал?

Яшка лишь глаза лупил и впустую клацал челюстями, точно пожирая невидимый харч.

– Захлопнись, – посоветовал Цукер и развернулся, собираясь уходить.

– Дядьку твоего арестовали, – в затылок крикнул Яшка, но тот лишь сплюнул:

– Зачем мне знать, ше кого-то арестовали? У нас не Америка, за́раз не линчуют. Не дрейфь. Ты полезный, бить не стану. – И, усмехнувшись, пригласил: – Подтягивайся нынче на голубятню. Нервы поправишь, обговорим все окончательно. Шмурдяк[11] имеется. Помнишь небось «амброзию»?

8

Проводив Олю и даже не попив чаю (ибо не пригласили), Колька долго слонялся по улицам, покуривая и стараясь не думать ни о чем, потому что слишком много было мыслей в голове. Надо было успокоиться, разложить все по полочкам. Терзали разного рода сомнения и подозрения.

Основные же касались машкинской персоны. О Мироныче он знал только то, что знали все. Помнил рассказы о его героизме. Помнил, что благодаря ему отвели вагон с фугасками, что тогда, в декабре сорок первого, когда горели и взрывались вагоны злосчастного эшелона номер четыреста сорок – сорок пять, когда надо было срочно тушить, чтобы не давать сигнал вражеским летчикам, Мироныч несколько часов на лютом морозе стоял насмерть, не выпуская из рук ствол насоса, – пока не прилетел ему в голову осколок. Знал, что обходчик со странностями, кругом видит шпионов и диверсии, любит строчить анонимки по любому поводу. Что одинокий, ухлестывал за Тамарой и, получив отлуп, разобиделся и начал и на нее писать «куда следует». Что весной и осенью рыщет по путям и окрестностям, собирая «улики» в доказательство того, что враг не дремлет – пуговицы и прочую чушь. И в то же время не так-то он прост, себе на уме.

Но это все «странности», а то, чему Пожарский стал сегодня свидетелем, царапало нешуточно. Во-первых, нарочитый запах водки. Не так пахнет, когда водочку в себя