Елена Михалкова - Время собирать камни Страница 46

Колька стоял поодаль и смотрел в окно. Свет в почтальоновом доме погас.

– Ты чем там любуешься, а? – хохотнув, спросил Сашка. – Может, соседка раздевается?

– Ты, Сань, как-нибудь договоришься, – мрачно ответил Николай.

– Да ладно, чего такого? Ну нравится она тебе, и что, уж пошутить нельзя?

– Да не нравится! – повернул к брату покрасневшее лицо Николай. – А главное – шутки твои не нравятся!

Сашка хотел что-то ответить, но передумал. Провернув еще несколько кусков, попросил:

– Слышь, Коль, ты бы глупостей не делал, а? Плюнь.

– Не делаю я ничего, – буркнул Колька.

– Вы тут о чем? – раздался голос от двери.

Юлька, уперев руки в бока, смотрела на братьев с подозрением.

– Чего ты не делаешь?

– Да ничего. Отвяжитесь вы от меня!

– Сань, что с ним, а?

– От соседки крыша съехала, – весело ответил Сашка.

Колька сжал кулаки и сделал шаг к нему.

– Ты че несешь, блин?

– Да ладно, разве я не вижу…

– Коль, правда? – как-то растерянно спросила Юлька. – Коленька, да ты что?

– А что?! Ну что?! Да, нравится она мне, и что такого? Красивая баба, вот и все.

Он разжал кулаки и вернулся к окну. Юлька села на табуретку, с жалостью глядя на брата, сказала тихо:

– Выкинь ты ее из головы. Вообще выкинь их всех.

– С чего вдруг? Может, она с мужем паршиво живет.

– Да тебе-то что? Коль, ты мне поверь, – проникновенно произнесла она, – от Витьки одна только беда всем. Понимаешь?

– А Витька тут вовсе ни при чем.

– Нет, Коленька, при чем. Это его жена. Так что забудь и думать про нее, хорошо? Хватит, что он мне жизнь покалечил, – совсем тихо прибавила она.

– Да брось ты, – обернулся к ней Николай. – Подумаешь, втюрилась в детстве. Уж сколько лет прошло!

– Да при чем тут втюрилась, Коль? – грустно сказала Юлька.

– А чего?

Она помолчала, потерла лоб рукой. Сашка перестал крутить свое мясо и уставился на сестру.

– Эй, Юляш, а ну выкладывай!

– Что тут выкладывать, Сань, дело обычное. Он моим первым мужчиной был, вот и все.

– Витька?! – ахнули братья в один голос.

– Не орите! – шикнула Юлька. – Ваську с Валькой разбудите, только уснули. Ну чего вылупились на меня? Сами сказали – сколько лет прошло!

Колька с Сашкой глядели на нее во все глаза.

– Юль, а как же твой Юрка? – спросил наконец Сашка.

– А Юрка потому и ушел – простить мне не смог, что я его обманула. Говорил: сказала бы до свадьбы, так нашел бы себе другую, нетронутую. Сколько ни возвращался ко мне, а все же ушел. Я уж вам не говорила, а он ведь и руку на меня поднимал пару раз, как выпьет. И все добивался: скажи, кто да кто! А я молчала. Вот вам только сейчас и сказала. Так сколько воды утекло с тех пор! Но я к чему, Коль, говорю: забудь ты про них. Я вот к ним в гости не напрашиваюсь, в подруги не лезу, и ты так же делай. Что-то, смотрю, не больно-то Витька с женой нас и приглашают. А ты найди себе девушку нормальную и женись на ней.

Наступило молчание. Колька подошел к сестре, неловко положил руку ей на голову, взъерошил и без того лохматые волосы.

– Дуреха ты, дуреха, – с грустной улыбкой сказал он. – Иди-ка, котлеток нам нажарь. Мать уж уснула, поди.

Тетя Шура стояла за дверью, прижав руки к щекам. Услышав слова старшего сына, она бесшумно отошла и прокралась в комнату. Когда Юлька заглянула туда, мать безмятежно посапывала под пледом. Юлька ушла на кухню. Тетя Шура открыла глаза и уставилась в темноту…

Получилось так, что в субботу первым проснулся Виктор. Тоня, измотанная вчерашней сценой, крепко спала и не собиралась просыпаться. На улице было светло. «Уже десять? – удивился Виктор. – Ого, сильны же мы спать!»

Он оделся, вышел в кухню, вспомнил про неприятный разговор и, хмыкнув, отсчитал десять тысяч. Налил воды и подошел с кружкой к окну. День обещал быть хорошим. Пожалуй, можно Тоньку и в Москву свозить, решил выспавшийся, а потому пребывавший в хорошем настроении Виктор. Только диск надо сунуть в бардачок, а то после забудем.

Виктор нашел в ящике среди купленных им недавно музыкальных дисков один, с записями Армстронга, накинул в коридоре куртку, натянул сапоги и распахнул внешнюю дверь.

И остановился, вначале даже не поняв, в чем дело, хотел что-то удивленно спросить, но подавился первым же словом.

Напротив него, прислонившись спиной к стенке крыльца, сидел Аркадий Леонидович. Черная щель рассекала его горло от уха до уха, и вся шея, и воротник свитера тоже были черные. Голубые глаза смотрели куда-то на ноги Виктора, а рот хирурга…

Виктор сглотнул и медленно опустился на корточки. Теперь Аркадий Леонидович смотрел прямо на него. Но самое страшное было не это. Рот Аркадия Леонидовича был растянут в разные стороны – так, что получалась бессмысленная, глумливая усмешка, обнажавшая зубы. Нижняя губа треснула в двух местах, и на ранках застыла кровь. Не веря своим глазам, Виктор уставился на то, что заставляло труп оскаливаться.

Края губ Аркадия Леонидовича с двух сторон были прошиты грубой белой ниткой. Виктор отчетливо видел проколы на белой, как бумага, коже. Нитки тянулись в разные стороны и заканчивались на мочках ушей, согнувшихся, словно лепесток цветка. Расширившимися глазами Виктор смотрел на человека, которому края губ оттянули в стороны, прошив, словно тряпку. Он протянул дрожащую руку и дотронулся до нитки с правой стороны. Чуть потянул, сам не зная зачем, и угол губы Аркадия Леонидовича послушно дернулся вслед за ниткой. В следующую секунду раздался негромкий треск, и мочка уха разорвалась. Виктор сжимал конец нитки, оставшейся у него в пальцах. Правый угол губы Аркадия Леонидовича сдвинулся, закрыв зубы, но односторонний оскал был еще страшнее. Виктор отбросил нитку, вскочил и метнулся в дом, захлопнув за собой дверь, закрыв ее дрожащими руками на засов, словно труп с прошитыми щеками мог встать и пойти за ним. А Аркадий Леонидович остался смотреть мертвыми глазами прямо перед собой, и теперь было видно, что на его перекошенном лице застыл ужас.

Глава 15

Тоня сидела на стуле в углу кухни, вся сжавшись. Следователь напротив нее заполнял на столе какие-то бланки, а в остальных комнатах слышался шум выдвигаемых ящиков, вытряхиваемых вещей, громких разговоров. Тоня почувствовала запах дыма. Значит, кто-то закурил прямо в доме, поняла она. И хотела встать, но ощутила, что у нее нет сил даже на это. По большому счету, ей было безразлично.

– Хозяйка, где у вас обувь хранится? – спросил заглянувший в дверь молодой паренек лет двадцати.

– В кладовке, на полках лежит. В бумагу завернута, – зачем-то добавила она.

Парень исчез. Через пару минут в дверь просунулась другая голова.

– Иван Ефремыч, – позвал вошедший, – иди, покажу кое-что.

Следователь встал, не взглянув на Тоню, и вышел из комнаты.

Из окна она видела, как следователь ходит по участку, пристально рассматривая что-то на земле, а другой мужик фотографирует. Потом оба скрылись на крыльце. Оттуда раздались голоса, и она поняла, что тело до сих пор не увезли. «Чего они ждут? – подумала Тоня. – Пока он совсем замерзнет?»

Она вспомнила, что Аркадию Леонидовичу уже все равно, и ее передернуло.

Краем сознания она не воспринимала происходящее. Тело она не видела, потому что Виктор запретил выходить на улицу, и временами ей казалось, что он ошибся, перепутал, потому что она только вчера видела хирурга на его участке, выгуливающего трех песиков, и он помахал ей рукой и что-то крикнул, но она не разобрала, что именно. Только удивилась, что он не в клинике. А утром Виктор сказал, что тело… Она попыталась вспомнить, что же он такое сказал… Изуродовано. Да, тело изуродовано, сказал он, не надо на него смотреть. И невозможно было представить, что человек, который вчера махал ей рукой, сегодня лежит, изуродованный, на их крыльце. Тем более что она его не видела.

В прошлый раз, когда она нашла Глафиру и моментально решила, что причиной ее смерти является она, Тоня, так как что-то неизвестное, необъяснимое произошло у колдуньи, она испытала ужас. Чувствовать себя виноватой и не понимать, что происходит, было невыносимо. Но тяжесть ушла, когда участковый сообщил об убийстве. Кажется, она тогда даже рассмеялась от радости. Впрочем, нет, не рассмеялась.

А сейчас она не испытывала ничего, кроме отупения. Последнее время это состояние настигало ее все чаще и чаще. Оно навалилось вязким облаком и теперь, когда она в одну долю секунды после слов Виктора вспомнила, что только вчера ходила к Антонине взять еще проклятого зелья. С другой стороны, ведь колдунья попросила только деньги…

К этой спасительной мысли, единственной ниточке, тянущейся из мутного тумана, в котором она сейчас пребывала, Тоня возвращалась снова и снова. Ведь Антонина попросила деньги, только деньги! И ничего больше! Она не просила никого ей отдавать, не заставляла разглядывать завораживающие рисунки, ничего не хотела от Тони! Но почему же тогда изуродованное тело их соседа оказалось на их крыльце?