Наталья Баклина - Муж на час Страница 46

И она действительно словно родилась заново. Та, прежняя жизнь, отстала от неё, как шелуха, снялась чулком, как старая кожа, из которой она выросла, которую переросла. И каждый следующий из её парижских дней только подтверждал это. Та, прежняя Людмила, никогда бы так запросто не сидела в уличных бистро, потягивая молодое шардоне из прозрачных бокалов. Не ходила бы по магазинам, с удовольствием примеряя всё приглянувшееся, не выкидывала бы по сто евро за чудесные туфли — изумительно мягкая кожа, потрясающе удобный каблук. Она с восторгом впитывала весь этот парижский шик, и к парикмахеру заглянула, чтобы расстаться с собою той, прежней. И ей это удалось.

А что же с обидой на мужа? Людмила прислушалась к собственным ощущениям и не нашла ни единой сильной эмоции, ни обиды, ни сожаления. В гробу лежал смутно знакомый чужой человек. Который, как выяснилось, всю их совместную жизнь просто использовал её и даже готов был принести в жертву в обмен на очень большие деньги. Цена её жизни — один миллион восемьсот тысяч фунтов стерлингов. С учётом налогов на наследство — миллион двести. В пересчете на доллары — что-то около двух миллионов. Ничего так цена, впечатляет.

Игорь наблюдал за чужим, отрешённым лицом Людмилы, и всё больше убеждался — эта женщина больше не с ним. Скорее всего, она разберётся тут со своими делами и уедет во Францию вместе с дочкой и родителями. С такими-то деньгами теперь целый мир у её ног. Весь мир, и он Игорь. Только он не жигало, чтобы навязываться. Ладно, проехали. Он перевёл взгляд на Аркадия и посмотрел на покойника со смешанным чувством жалости и презрения. В живых он этого мужика видел раз в жизни. И ведь раскусил паскудника, с первого взгляда раскусил! Иначе, почему ничуть не удивился, когда вся эта грязь наружу полезла? Словно ждал от Людмилиного муженька чего-то подобного. Надо же, от своих, Вики с Петрысиком, не ждал, а про чужого сразу всё понял. С Петрысика мысль плавно перетекла на Стёпку, и Игорь задумался о сыне, о том, что надо что-то решать со своими родительскими правами и уже смотрел в лицо Аркадия, не видя его.

Сонька смотрела на папу с интересом. Она пока ещё не очень себе представляла, как это будет — жить без отца. Но и горя особого не чувствовала. Впервые за её тринадцатилетнюю жизнь отец лежал так спокойно, с таким ровным и умиротворённым лицом. «Наверное, правду Варя сказала, что папа попал туда, где ему хорошо. Наверное, ему с нами плохо было — всегда кричал, и ругался на меня и на маму, и лицо было недовольное. А перед смертью, наверное, хорошо стало — вон какое мягкое лицо. Я люблю тебя, папочка. Пусть тебе на том свете будет легко». Она вздохнула глубоко, фургон подпрыгнул на каком-то ухабе, с одного из цветов сорвалась капля влаги и слезой застыла на щеке Аркадия, как будто он один оплакивал свою непутёвую жизнь.

В крематории их уже ждали — гроб, выгруженный на специальный постамент, окружила тройка незнакомых Людмиле мужчин в тёмных костюмах, подошла Варвара с приятным светлобородым человеком — невысокий, ростом с Варвару, но глаза — словно светятся.

— Здравствуй, Людочка, — расцеловалась с ней свояченица. — С приездом. Всё у тебя нормально?

— Да, всё в порядке, наследство я оформила. Адвокатская контора теперь моими деньгами занимается — налоги, перевод счетов на моё имя и так далее. Потом расскажу.

— Знакомься, это Дмитрий, — представила Варвара своего спутника.

— Твой гуру? — вспомнила Людмила.

— Ну, уж сразу — гуру, — засветился глазами и улыбкой мужчина. — Просто Варин друг. И, надеюсь, спутник жизни.

— Людмила Михайловна, позвольте вам выразить свои соболезнования, — подошёл к ней один из чёрной троицы. — Позвольте представиться, Аронов Иван Николаевич, коллега вашего покойного супруга. Как и он, специализируюсь на семейном праве. Смею заметить, в лице Аркадия Мироновича мы потеряли очень хорошего специалиста!

— Спасибо, — на всякий случай поблагодарила Людмила, принимая визитку господина Аронова, и тут распорядительница крематория завела высоким голосом.

— Уважаемые гости, все, кто пришёл засвидетельствовать своё почтение и проводить в последний путь безвременно почившего вашего сына, супруга и коллегу Богатова Аркадия Мироновича! От имени вдовы и родственников усопшего я благодарю всех за эту дань уважения достойному человеку, прожившему короткую, но очень славную жизнь!

Распорядительница, видимо с подсказки служащего из похоронного агентства, перечисляла торжественным голосом заслуги и достижения Аркадия, и Людмиле казалось, что говорят не про него. Это про какого-то другого человека, которого она совсем не знала, хотя и прожила с ним двадцать лет. Высокий голос распорядительницы отдавался в голове стеклянным дребезгом, и Людмиле казалось, что всё происходящее — не с ней. И человек, который лежит в гробу, такой спокойный и торжественный, не тот, с кем она прожила эти годы. Какие двадцать лет, где они? Промелькнули, как один день, один час. На этот час он, Аркадий, может быть, и был ей мужем.

Она оглянулась вокруг, тяготясь фальшью происходящего, нашла взглядом стоявшего поодаль Игоря, позвала. Он понял, подошёл, и она вцепилась в его руку, вновь обретая чувство реальности. Так, не отпуская, и наблюдала, как гроб под похоронную музыку медленно въезжает в дыру в стене, как его закрывает заслонка, за которой — огонь. Вот и всё, нет его. Сгорел муж на час.

Через полчаса их небольшая компания вышла из крематория — в зале уже собирались провожатые очередного усопшего — и разом попала под дождь, который всё-таки пролился из какой-то заблудившейся над Митино тучей, знать не знавшей, что ей было велено ползти до Поволжья. Мужчины в чёрном бросились по своим машинам, все остальные полезли прятаться в катафалк, который теперь, без горба внутри, мигом растерял свою скорбность и споро вёз их к месту поминок, подгоняемый мерным стуком долбившего по крыше дождя.

Поминки в близком к дому кафе, затеянные больше для приличия, получились тягостными. Ничего хорошего никто об Аркадии сказать не мог, а врать не хотелось. Разве что коллеги-юристы разродились парой речей во славу усопшего, но и они как-то быстро прониклись общим настроением и не стали засиживаться, наскоро закусив нехитрым поминальным обедом.

— Люда, Галина Андреевна, мы, пожалуй, тоже пойдём, — засобиралась вскоре и Варвара. — Очень тяжёлые были дни, очень выматывающие.

— Я тебе позвоню, — встрепенулась Людмила. — Ты домой?

— Нет, мы к Диме в деревню, — ласково переглянулась Варвара со своим спутником. — Нам восстановиться надо. Я приеду в конце недели, созвонимся!

— Знаешь, куда мне сейчас больше всего хочется? — спросила Людмила, когда и они вчетвером ушли из кафе. Сонька утащила бабушку вперёд, и что-то объясняла, показывая в сторону спортивной площадки.

— В Париж? — попытался угадать Игорь.

— Нет, не в Париж. Я позавидовала Варваре, я тоже хочу в деревню.

— Ну и поехали! Анна Николаевна будет рада.

— А Сонька с мамой? Я ведь только прилетела…

— И им будет рада.

Игорь достал мобильник и позвонил.

— Мама Аня, это я. Мы тут в гости к тебе хотим заехать, ты как? Только нас четверо… Ну всё, мы едем! Вот видишь, — сказал он Людмиле — она говорит, хоть всемером. У меня мировая мать!

Луговая понравилась и Соньке и, как ни странно, Галине Андреевне. Казалось бы, что ей тихая прелесть Подмосковья после южного ставропольского буйства. Но нет, как вышла из электрички, так и ахала. Какие дубы! Какие сосны! А воздух, воздух какой!

Участок ей тоже понравился — в их-то жаре и малина мелкой родится и крыжовник не крупнее смородины. А здесь-то, у Анны Николаевны — ну просто виноградины какие-то, а не крыжовник! Анна Николаевна, оживившаяся от такого обилия гостей, благодарно румянилась и водила мать Людмилы экскурсией по ягоднику. А Сонька, нахалка, мигом освоилась, и, словно и не с юга приехала, уже шныряла меж кустов, обирая крупную спелую смородину.

Игорь же с Людмилой, пользуясь моментом, сбежали на свою «мансандру» и наконец он смог обнять её и взять лицо в ладони, и заглянуть в глаза. И спросить.

— Люд, а что дальше? Что с нами будет дальше?

— Жить будем, — улыбнулась она и закрыла глаза, ожидая поцелуя.

Он выдохнул облегчённо, и потёрся носом о её нос и пробормотал виновато.

— Знаешь, ты вернулась такая… другая, чужая, мне на какой-то момент даже показалось, что ты от меня отстраняешься.

— Ну что ты, глупый, — она боднула его в плечо, а потом потянула сесть на кровати. — Просто я как бы зависла, понимаешь? Зависла между прошлым и будущим, между той жизнью и этой. Знаешь, чем я занималась в Париже?

— Гуляла по Монмартру? Залезла на Эйфелеву башню?

— И это тоже. Я училась быть богатой! Представляешь, моя бабушка Соня так и осталась бездетной. И она всю свою жизнь наблюдала за нашей семьёй. Знала, что у её племянницы Гали родилась дочка Людочка. И когда умерла, завещала всё мне с условием, чтобы маме моей не сообщали, только мне. И что если меня не найдут за полгода, или если я откажусь от наследства, раздать все деньги приютам для бездомных животных. Меня адвокаты искали в Ставрополье, не нашли, не знали ведь, что я фамилию сменила.