Дик Фрэнсис - На полголовы впереди Страница 46

— Я хочу отсюда выбраться, — сказал он в порыве бессильной ярости. Из этого долбаного поезда. Хватит с меня этого долбаного путешествия. А денег у меня нет. Я их потерял. Совсем нет.

— Ладно, — сказал я. — Я могу тебя вызволить.

— Честно? — В голосе его звучало удивление.

— Честно.

— Когда?

— В Калгари. Через пару часов. Там ты сможешь сойти. Куда ты намерен оттуда направиться?

Он уставился на меня.

— Треплетесь, — сказал он. — Нет. Я сделаю так, чтобы о тебе позаботились и взяли тебе билет, куда ты хочешь.

Надежда, которая только что забрезжила у него, сменилась растерянностью.

— А как же старина Ледник? — спросил он. — Кто будет за ним присматривать?

В первый раз он подумал о чем-то еще, кроме того, как ему плохо, и у меня появился первый проблеск сочувствия.

— Для старины Ледника мы найдем другого конюха, — пообещал я. — В Калгари лошадников хватает.

Это было не совсем правдой. Тот Калгари, который я знал когда-то, представлял собой один из шести крупнейших городов Канады, размером с половину Монреаля, и населения там было не меньше, чем в центральной части Торонто. С тех пор кое-что могло измениться, но вряд ли существенно. Это не какой-нибудь пыльный скотоводческий городишко, каких немало было на Западе в прежние времена, а современный город с небоскребами — сверкающий оазис на краю прерий. И ковбойские скачки, где я однажды весь июль проработал наездником, объезжая полудиких лошадей, были прекрасно организованы — это десятидневное родео проходило на стадионе, окруженном аттракционами, эстрадами и всевозможными прочими прелестями для привлечения многочисленных туристов.

Но в Калгари даже в октябре наверняка найдется достаточно лошадников, чтобы можно было подыскать там конюха для Лорентайдского Ледника.

Я смотрел, как Ленни размышляет, не в состоянии решиться — расстаться ли ему со своей лошадью и со своей работой ради того, чтобы избавиться от невыносимого положения, в которое он попал. Я боялся, как бы не испортить все дело, потому что мне еще ни разу никого не приходилось раскалывать самостоятельно, и постарался припомнить советы Джона Миллингтона о том, как нужно вести себя с людьми вроде той горничной в Ньюмаркете. Предложить свое покровительство, пообещать все, что угодно, лишь бы добиться результата.

Держать у него перед носом морковку, пойти ему навстречу, попросить помочь.

Попросить помочь.

— Ты можешь мне сказать, почему не хочешь ехать до Ванкувера? — спросил я.

Я произнес это нарочито небрежным тоном, но мой вопрос снова поверг его в панику, хотя и не настолько, чтобы он опять скорчился наподобие эмбриона.

— Нет. — Его трясло от страха. — Валите отсюда. Это не ваше собачье дело.

Я снова спокойно отошел от него, но на этот раз подальше — миновав Лесли Браун, которая сидела, прижимая худыми руками к груди мой жилет, я дошел до самой двери.

— Оставайтесь здесь, — сказал я ей на ходу. — И, пожалуйста, не разговаривайте с ним, хорошо?

Она кивнула головой. «Огнедышащий дракон в нерешительности», — мелькнула у меня мысль.

— Эй, вы! — крикнул Ленни мне вслед. — Вернитесь!

Я не обернулся. Он отчаянно выкрикнул во весь голос:

— Я хочу выбраться из этого поезда!

Это уже всерьез, подумал я. И это призыв о помощи.

Я медленно вернулся назад. Он, пошатываясь, стоял между стойлами Флокати и Спаржи, не отрывая от меня запавших глаз. Подойдя к нему, я коротко спросил:

— Так почему?

— Он убьет меня, если я вам скажу.

— Ерунда, — сказал я.

— Нет, не ерунда! — Его голос сорвался на крик. — Он сказал, что тогда мне крышка.

— Кто сказал?

— Он. — Ленни весь дрожал. Угроза выглядела достаточно весомой, чтобы он поверил.

— Кто он? — спросил я. — Кто-то из владельцев?

Он озадаченно посмотрел на меня, словно я сказал что-то непонятное.

— Кто он? — спросил я снова.

— Какой-то тип... Я никогда раньше его не видел.

— Послушай, — сказал я, чтобы его успокоить. — Пойдем-ка вон туда, сядем на сено, и ты мне расскажешь, почему он сказал, что убьет тебя.

Я указал пальцем на тюки сена у него за спиной, и он с какой-то усталой покорностью побрел туда и бессильно плюхнулся на сено.

— Как же он тебя запугал? — спросил я.

— Он... пришел в конюшню... и спросил меня.

— По имени?

Он угрюмо кивнул.

— Когда это было?

— Вчера, — хрипло ответил он. — Во время скачек.

— Дальше.

— Он сказал, что все знает. Знает, что корм для старины Ледника лежит в пронумерованных пакетах. — В голосе Ленни прозвучала обида. — Так ведь это никакой не секрет, верно?

— Верно, — подтвердил я.

— Он сказал, что знает, почему... Потому что у миссис Квентин уже издохла одна лошадь... — Ленни умолк с таким видом, словно перед ним разверзлась пропасть. — Он начал говорить, что это сделал я...

— Что сделал?

Ленни молчал.

— Он сказал, что ту лошадь миссис Квентин отравил ты? — подсказал я.

— Я этого не делал. Не делал! — Он был вне себя от возбуждения. — Ничего такого я не делал!

— А тот человек сказал, что это сделал ты?

— Он сказал, что меня за это посадят в тюрьму. «В тюрьме с парнями вроде тебя делают всякие скверные штуки», — так и сказал. — Он содрогнулся.

— Я знаю, делают. И говорит: «Не хочешь же ты подцепить СПИД? А ты его подцепишь, когда попадешь в тюрьму, такой смазливенький мальчик...»

В этот момент он выглядел каким угодно, но только не смазливеньким.

— И что дальше?

— Ну, я... я... — Он сделал судорожный глоток. — Я сказал, что ничего такого не делал, это не я... А он снова говорит, что я попаду в тюрьму и подцеплю СПИД, и еще раз повторил, и еще раз... И я сказал ему... Я сказал ему...

— Что сказал?

— Она хорошая баба, — плачущим голосом произнес он. — Я не хотел...

Он меня заставил...

— Это миссис Квентин отравила свою лошадь? — спросил я осторожно.

— Да, — ответил он с несчастным видом. — Нет. Понимаете... Она дала мне тот пакет с каким-то лакомством... это она сказала, что там лакомство... и велела дать ее лошади так, чтобы никто не видел... Понимаете, за той ее лошадью смотрел не я, у нее был другой конюх. И я дал ее лошади это лакомство, вроде как незаметно... и у нее началась колика, ее раздуло, и она издохла... Ну, я спросил ее, уже потом. Я так перепугался... Но она сказала, что это ужасно, она не думала, что у ее любимой лошади будет колика, и давай никому об этом не скажем, и выдала мне сто долларов, а я не хотел... я не хотел, чтобы меня обвинили, понимаете?

Конечно, я понимал.

— И что сказал этот человек, когда ты рассказал ему про то лакомство?

— спросил я.

Ленни казался совершенно раздавленным.

— Он ухмыльнулся, как акула... все зубы показал... и говорит — если я хоть кому-нибудь про него скажу... он уж позаботится, чтобы я... чтобы я... подцепил СПИД, — закончил он шепотом.

Я вздохнул:

— Это вот так он пригрозил тебя убить?

Он слабо кивнул, как будто у него больше не осталось сил.

— Как он выглядел? — спросил я.

— Похож на моего отца. — Он помолчал. — Я всегда ненавидел отца.

— И говорил, как твой отец? — спросил я.

Он мотнул головой:

— Он не из англичан.

— Канадец?

— Или американец.

— Ну что ж, — сказал я. Больше спрашивать было не о чем. — Я позабочусь о том, чтобы ты не подцепил СПИД. — Я немного подумал. — Оставайся в вагоне, пока мы не прибудем в Калгари. Мисс Браун попросит кого-нибудь из конюхов принести сюда твою сумку. Этот вагон отцепят от поезда, а лошадей на грузовиках перевезут в какую-то конюшню, они пробудут там два дня. Все конюхи поедут с ними, — вероятно, тебе это известно. Ты поедешь вместе с остальными конюхами. И не волнуйся. Кто-то придет за тобой, заберет тебя и приведет другого конюха для Ледника. — Я остановился, чтобы посмотреть, понимает ли он, что я говорю, но он, кажется, все понял. — Куда ты хочешь поехать из Калгари?

— Не знаю, — уныло ответил он. — Мне надо подумать.

— Ладно. Когда этот кто-то придет за тобой, тогда и скажешь ему, куда хочешь ехать.

Он посмотрел на меня с некоторым недоумением:

— А почему вы со мной возитесь?

— Не люблю, когда на кого-то наводят страх.

Он содрогнулся:

— Мой отец на всех наводил страх... и на меня, и на маму... А потом кто-то ткнул его ножом, убил его... Так ему и надо. — Он помолчал. — Тем людям, на кого он наводил страх, никто никогда не помогал. — Он снова помолчал, не в силах произнести непривычное слово, а потом все же выдавил из себя:

— Спасибо.

Томми вернулся в вагон-ресторан в галстуке и застегнутым на все пуговицы. Зак как раз заканчивал сцену, в которой старого Бена, конюха, который выпрашивал у Рауля деньги на вокзале в Торонто, привели из той части поезда, где ехали болельщики, чтобы он дал разоблачающие (и ложные) показания против Рауля — будто бы тот подсыпал что-то лошадям Брикнеллов. Рауль категорически отвергал обвинение, ухитряясь при этом выглядеть воплощением добродетели и в то же время, возможно, виновным. Общие симпатии склонялись на сторону Рауля, потому что нытье Бена всех раздражало, а Зак заявил, что вечером в отеле «Шато» появится «самый важный свидетель», который даст «решающие показания». «Против кого?» — спросили сразу несколько человек. «Придет время — сами увидите», — таинственно ответил Зак, удаляясь в коридор.