Наталья Андреева - Стикс - 2 Страница 47

— Да ты мне и раньше не нравилась.

— А ты попал, — злорадно говорит она. — Из этого дома одна дорога: на тот свет.

— Вместе туда пойдем, — усмехается он. А внутри все дрожит. Умирать-то не хочется.

— Э, нет. Я домой вернусь. К маме.

— В Хабаровск, что ли?

Она смеется. Смех злой, хриплый.

— Отчего же в Хабаровск? — говорит женщина, прищурив яркие глаза, которые без ресниц кажутся еще огромнее. Страшные глаза.

— Думаешь, тебя так просто отпустят?

— А что с меня взять? Я ж ничего не знаю. И ничего не помню. Отпустят.

Он вновь с тоской смотрит в окно. Ее-то отпустят. Неужели же это не Ольга? Ключи от машины Саранского в сумочке у кассирши, изменившиеся привычки. Но за что же она тогда его так ненавидит? А за что ей его любить? Вспомнить сцену в супермаркете, с двумя батонами. Память умерла, а инстинкты остались. Его ненавидит ее подсознание. Все логично.

За окном какое-то движение. Он слышит шум мотора. Нет, моторов. Должно быть, к соседям гости приехали. А почему в будний день? Да какая разница? Приехали и приехали. Зевает. К нему это не имеет никакого отношения. От соседей отделяет высокий забор, и вообще: кому есть дело до него и его страданий? И вдруг…

Сначала раздается взрыв, и он видит, как падают железные ворота. Его ворота! Одна только доставка обошлась в…

В дыму появляются люди в камуфляже и черных шлемах-масках. В руках у них автоматы. Какое-то время он смотрит, не отрываясь, как они бегут к дому, беспрерывно стреляя. Потом только соображает: надо же лечь на пол!

— Что это?! — кричит женщина.

В грохоте выстрелов ее голоса не слышно. Рот широко открыт, понятно, что она кричит. Теперь уже «А-а-а!!!». Потом она тоже падает на пол, зажимает ладонями уши и замирает. Он ползет к двери. В коридоре уже никого. Охранники залегли на веранде и отстреливаются. И тут он догадывается: за ним пришли! Эмильевич получил послание! И он ликует. Наконец-то!

Но что делать? Нападающих много, зато у тех, что охраняют дом, позиция выгоднее. Они под защитой толстых стен. По коттеджу палят непрерывно, отстреливаются же, как огрызаются, коротко, очередь — пауза. Вновь автоматная очередь и вновь пауза. Он начинает различать чужих и своих. Кажется, что и автоматы разговаривают по-разному. Выходов в доме два, он кидается к запасному. Но там залег один из охранников. Автомат нацелен в сторону противника. Он видит, как через забор со стороны леса перелезают трое. Из коттеджа раздается автоматная очередь, и двое падают на землю. Третий бежит к крыльцу. Нет, залег за кустами. Еще одна очередь. К дому так просто не подойти.

Напасть на охранника? Мысль ему не нравится, и он вспоминает об окне в чулане. Может, там, с той стороны, никого нет? И кидается к двери в чулан.

— Куда?! А я?! — кричит женщина.

— Да пошла бы ты… — отмахивается он.

Она тоже выскакивает в коридор, но в это время в стрельбе короткая пауза, охранник оборачивается и нацеливает на женщину автомат:

— Назад!

Она шарахается обратно в кухню, он же успевает нырнуть в чулан, потому что в этот момент опять начинается стрельба. Раздается звон разбитого стекла. Окна в его замечательном доме испорчены. Зато он слышит: умолк один из автоматов его тюремщиков. Убили? Будут по одному выбивать? И сколько придется дожидаться, пока расправятся со всеми? Вчера их было семеро, включая Петра Ивановича. Он куда-то уехал, прихватив с собой двоих. Значит, их осталось четверо. Одного убили. Еще трое? Двое на веранде, один у черного хода. Долго же это будет продолжаться!

Окно в чулане узкое. Руки дрожат, когда он пытается отодвинуть шпингалет. Наконец ему это удается. Открывает окно и выглядывает наружу. Так и есть: с этой стороны дома никого. Они ведут бой у веранды и со стороны леса. Вновь пауза. Он догадывается: готовятся к штурму. Сколько же их?

Он ложится грудью на подоконник и пытается через него переползти. Протиснуться в окно удается с трудом. Тесно, неудобно и… страшно. А вдруг заметят? Наконец он переваливается через подоконник и плюхается на землю. На четвереньках ползет к беседке, за которой можно укрыться. Вроде бы никто не заметил его маневра и пока не хватился.

Спрятавшись за беседкой, он в щели между досками смотрит: что происходит у веранды? Так и есть: они готовятся к штурму. Один из нападающих, видимо главный, встает во весь рост и машет рукой:

— Вперед!

В этот момент он поднимается на дрожащих ногах, выходит из-за беседки, вскидывает руки и кричит:

— Эй! Сюда! Я здесь! Сюда!

Тут же автоматная очередь с веранды в его сторону. Но пули, похоже, не долетают. На беседке ни выщерблины, ни царапины. Он все равно ныряет обратно за беседку, успев заметить, как в его сторону бегут трое. Сил нет, он садится, привалившись спиной к деревянному столбику, и бормочет: «Ну, слава богу! Слава богу! Слава…»

Время, пока они бегут, кажется вечностью. Наконец его спасители рядом.

— Алексей Петрович? — запыхавшись, спрашивает один.

— Д-да.

— Пойдемте.

Они помогают подняться, ноги его не держат. С веранды вновь раздается пальба.

— Не бойтесь, им неудобно в нас стрелять, — успокаивает один из спасителей. — Не попадут.

— Нас прикроют, — говорит другой.

И в самом деле, на веранду обрушивается шквал прицельного огня. Он, содрогаясь, слышит, как пули терзают обшивку его сокровища. Господи, что ж они сделали с домом?! А ведь кредит еще не выплачен!

Меж тем спасители тащат его к воротам.

— Отходим!!! — орет главный и машет рукой. Выходит, целью операции был он, женщина им не нужна.

— Отходим!!!

За воротами три машины, джип и два микроавтобуса. Его сажают в джип с тонированными стеклами, на заднее сиденье. Буквально на ходу в машину впрыгивает руководитель операции и садится рядом с ним, справа. Кричит водителю:

— Поехали! Быстро!

Он косится на автомат, лежащий на коленях у спасителя, еще теплый. Пахнет порохом. Его сосед наконец снимает маску-шлем.

— Где-то я вас видел? — бормочет он.

— В офисе у Павла Эмильевича! — скаля зубы, говорит тот. — Он получил ваше послание.

— А каким образом…

— Момент.

«Старший по пальбе» достает из внутреннего кармана мобильный телефон.

— Павел Эмильевич? Операция прошла успешно! Везем к вам! — и уже обращаясь к нему: — Как самочувствие?

— Нормально, — дрожащими губами еле выговаривает он, вспомнив нацеленный автомат своего тюремщика.

— Двоих подстрелили! У нас тоже потери! Но в целом все по плану!

— Окна… побили. Евровагонку. Сайдинг… — он чуть не плачет.

— Сайдинг? — скалит зубы его спаситель. — Люди — расходный материал. А ваш сайдинг…

Трам-пам-пам. Или пи-пи-пи, которым прикрывают нецензурные выражения на ТВ. Вот что такое его сайдинг. И его кредит. На войне другие ценности. Ему кажется, что дорогие вещи эти люди крошат автоматными очередями с особым удовольствием.

— А женщина? — вспоминает он.

— Насчет женщины указаний не было. А что, и женщина была? — подмигивает спаситель. — Скучать, значит, не приходилось?

— Это не женщина… Ведьма, — бормочет он. — Так ей и надо.

Их сопровождают два микроавтобуса. В лесу останавливаются и сгружают все оружие в один. Хлопает дверца.

— Все, операция завершена, — подводит итог «старший по пальбе». — Они нас не преследуют. У них раненые и женщина. Наших — в больницу. Оружие — на базу. Разбежались.

Дальше они едут уже без сопровождения. Молча.

…Минут через сорок он в офисе у Ахатова. В сопровождении спасителя идет в приемную. Секретарша вскакивает и смотрит на них с любопытством. Это первое чувство, которое он видит на ее хорошеньком личике, хотя встречались они неоднократно. Королева снежных покоев холодна, как лед.

— Проходите, — приглашают их в кабинет хозяина. Павел Эмильевич поднимается из-за стола и идет к нему навстречу с распростертыми объятиями:

— Леша! Раз тебя видеть! Честное слово, рад!

Обнимает с чувством, с толком, с расстановкой. По-отечески. Его буквально затапливает чувство благодарности к Освободителю.

— Павел Эмильевич… — бормочет он дрожащими губами. — Павел Эмильевич… Я…

— Ну, успокойся, Леша. Успокойся. Все позади. — И в открытую дверь: — Алиса, кофейку нам! Или чего-нибудь покрепче?

— Вы же знаете, я не пью…

— Ну, по такому случаю можно. Ты садись. Алиса, коньячку! Тебе надо выпить, Леша. Страшно было?

— Да.

Он без сил плюхается в белоснежное кресло. Алиса приносит коньяк и закрывает дверь кабинета. Ахатов сам разливает по рюмкам янтарную жидкость. Говорит настойчиво:

— Пей.

Он, морщась, пьет коньяк. Из глаз — слезы. То ли от крепкого спиртного, то ли потому, что напряжение спало. Вроде бы отпустило.

— Ну, давай, Леша, рассказывай, — добродушно говорит Эмильевич.

Он говорит долго, сбивчиво, путано. Ахатов слушает молча, не прерывая, не задавая вопросов, и уже один выпивает еще рюмку коньяку.