Юлия Шилова - Разведена и очень опасна Страница 47

— Страшно? Доченька, тут тебе нечего бояться. Поверь мне, тут тебе ничего не угрожает. Тут ты в безопасности.

— Расскажите мне, пожалуйста, как меня спасли? Как мне удалось выжить? Где я сейчас? Какие будут последствия? Мои близкие знают, что я здесь?

— Я думаю, что тебе еще рано что-то знать. Слишком рано. Придет время, и ты все узнаешь.

— О чем вы?

— Тебе нельзя нервничать.

— Но я хочу знать все сейчас. Я в полном порядке. Глаша, умоляю вас, расскажите мне, как все произошло. Как я попала сюда? Мои нервы в порядке, поверьте.

— Тебе кажется.

— Больше всего на свете я боюсь неизвестности. Она действительно пугает меня. Умоляю, расскажите мне все. Чем больше вы будете держать меня в неизвестности, тем хуже я буду себя чувствовать.

Видимо, мои слова убедили бабулю, и она надо мной сжалилась.

— Хорошо. Сюда тебя привез мужчина. Его зовут Николай.

— Николай?! — У меня все поплыло перед глазами, и я с огромным трудом удержалась, чтобы скрыть свое состояние.

— Его зовут Николай, — еще раз повторила женщина и внимательно посмотрела на меня. — Ты должна его знать.

— У него шрам во все лицо? — спросила я на всякий случай.

— У него на лице большой шрам… — На морщинистом лице женщины появилась неподдельная боль. — Теперь у него не только на лице большой шрам. У него очень сильно обгорела кожа.

— Обгорела кожа?

— Это случилось, когда он тебя спасал. Приехал сюда совсем обессиленный, еле живой. Я хотела уговорить его немного отдохнуть и полечиться, но он отказался. Сказал, что у него целая куча дел, хотя еле стоял на ногах.

— И он уехал?

— Сразу уехал.

— А когда он вернется?

— Не знаю. Иногда он уезжает на годы.

— Я даже не поблагодарила его за то, что он меня спас. Непонятно, как он вернулся. Ведь его должны были убить. Быть может, он почувствовал опасность, а может, почувствовал, что что-то случилось со мной?!

— Так вот, Николай просил тебе передать, что ты можешь мне доверять. Он привез тебя сюда еле живую на какой-то попутной машине, ему помогал человек, которому он хорошо заплатил. Я не знаю подробностей, что произошло, но он вытащил тебя из огня. Я сказала, что тебя нужно бы в центральную клинику, но Коля боялся, что врядли тебя довезет. Сказал еще, что это очень опасно. Не знаю, что именно он имел в виду.

— А где я сейчас?

— В деревенской больнице. Деревенька небольшая, всего несколько домов, но все же есть фельдшерский пункт. Коля просил, чтобы тебя выходила, а как только тебе станет лучше, ты сама решишь, где будешь лечиться дальше. Ты можешь позвонить своим родственникам, и они перевезут тебя в клинику. Скорее всего, у тебя впереди много пластических операций. Ты ведь очень обгорела. У нас тут и лекарств нужных нет.

Тут в основном от самогонки умирают или от старости, редко кому приходится какую-нибудь помощь оказывать. Но Коля знал, куда тебя вез. Он знает, что я хорошая травница. Вот и выходила тебя различными волшебными травками да корешками, которые сама собирала и заговаривала.

— А почему вы эти травки и корешки называете волшебными?

— Я собираю их в полнолуние, настаиваю и говорю им волшебные слова. Ты не первая, кого я уже выходила. Я этими травами тебя постоянно поила. Я сделала для тебя все, что могла. А что касается твоей внешности, тут я сделать ничего не могу. Тут нужны другие врачи.

— Я ужасно выгляжу?

— Ты очень обгорела.

Я не могла увидеть следы ожогов — перебинтована была не только голова, но и руки, ноги, все тело. Я напоминала самый настоящий кокон.

— А что там, под этими бинтами? — испуганно спросила я пожилую женщину и почувствовала, как набегают слезы.

— Под этими бинтами твое расплавленное лицо и тело.

— Что?

— Дочка моя, ты же обещала мне, что в состоянии услышать правду. Мне трудно ее скрывать.

— Я хочу снять бинты!

— Мы снимем их через неделю. Ты еще слишком слаба. Завтра я снова начну отпаивать тебя отварами, и ты увидишь, как быстро пойдешь на поправку и наберешься сил.

— Но я хочу сейчас снять эти бинты! Я хочу видеть, что подними!

— Нет, — отрицательно покачала головой женщина. — Нет. Если мы снимем их сейчас, то можем нарушить ход лечения. Все мое лечение расписано по дням. Мои травки хорошо действуют на твои раны. А если мы снимем бинты сейчас, то они не окажут своего главного влияния, которое тебе так нужно. Потерпи, дочка. Потерпи и послушай меня. Я не сделаю тебе хуже. Я сделаю тебе лучше. Коля не зря сказал, что ты можешь мне доверять.

— А откуда вы знаете Колю?

— Мы с ним давние знакомые. Он очень хороший человек.

— Выдумаете?

— Я это знаю. А ты разве думаешь по-другому? Ведь это он спас тебе жизнь!

— Один раз он у меня ее чуть было не забрал, а сейчас спас.

— Коля — самый благородный человек которого я только знала.

— Может быть. Он сюда вернется?

Глаша растерянно пожала плечами, а в ее глазах появились слезы.

— Он сказал, что не знает сам. Даже если он когда-нибудь сюда и вернется, это будет совсем не скоро. И еще… — Женщина замолчала и отвела глаза.

— Что еще? Что может быть еще?

— Коля сказал фразу, которую ты должна понять сама.

— Что он сказал? — Я начинала терять терпение. — Ну говорите же, не молчите! Что он сказал?

— Он сказал, что, если ТЫ НЕ ЗАХОЧЕШЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ В ПРЕЖНЮЮ ЖИЗНЬ И В ТОТ МИР, В КОТОРОМ ТЫ ЖИЛА ДОЛГОЕ ВРЕМЯ, И РЕШИШЬ НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА, ТО НЕ БОЙСЯ. НИКОЛАЙ СКАЗАЛ, ЧТОБЫ ТЫ НИКОГДА НЕ БОЯЛАСЬ НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА. НИКОГДА НЕ ПОЗДНО В КОРНЕ ПОМЕНЯТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ И НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА. НИКОГДА НЕ ПОЗДНО…

— Что он имел в виду? — Я смотрела на женщину в полном отчаянии. — Что он имел в виду?

— Не знаю. Дочка, я ничего не знаю! Он сказал, что ты догадаешься сама. И еще…

— Что еще?

— Еще он оставил тебе пакет.

— Пакет? Что за пакет?

— Он оставил тебе пакет, сказал, что с деньгами.

— С какими деньгами?

Женщина встала со своего места, ушла в другую комнату и вернулась ко мне ровно через минуту с черным пакетом в руке. Она положила пакет на тумбочку рядом с моей кроватью, улыбнулась мягкой домашней улыбкой и тихо сказала:

— В этом пакете ровно пятьсот тысяч долларов. Коля сказал, что он не взял оттуда ни копейки. Это тебе на пластические операции, чтобы восстановить свою внешность, и на тот случай, если захочешь начать новую жизнь.

— Он вернул деньги? — Мне показалось, что я теряю разум.

— Он велел передать этот пакет тебе и сказал, что ты сама распорядишься деньгами, как захочешь. А теперь спать. Ты же очень устала. После того как я сниму бинты, можешь смело звонить своим родственникам, просить их за тобой приехать и устроить тебя в лучшую клинику. Если захочешь остаться у меня, я буду рада. Коля просил передать, что ты можешь считать мой дом своим. Если и уедешь, то можешь приезжать сюда в любое время, я тебе всегда буду рада, тут ты всегда найдешь тепло и покой.

Женщина замолчала и погасила свет.

— А теперь спи. Твоему организму нужен отдых.

— А вы где будете? Вы будете сидеть рядом со мной всю ночь?

— Я буду в соседней комнате, но если что — обязательно меня зови. Я же говорила, что деревенька у нас маленькая, поэтому фельдшерский пункт находится прямо в моем доме. Я здесь и живу, и людей принимаю. Постарайся побыстрее уснуть.

— Постараюсь, — пообещала я.

Когда женщина вышла из комнаты, я дала волю своим чувствам и сразу заплакала. Правда, я старалась делать это как можно тише, чтобы не расстроить эту добрую бабульку. Когда я наконец смогла успокоиться, я очень долго размышляла о дровосеке, представляла, как он вытаскивает меня из пламени, задавала сама себе вопросы и не находила на них ответы. Я прокручивала в голове его слова по поводу того, что должна начать новую жизнь, и размышляла над тем, что именно дровосек имел в виду. На что он намекал? О чем предупреждал? На что рассчитывал… Только вопросы и ни одного ответа.

Когда мне все-таки удалось уснуть, мне приснился Лось. Он целовался с другой женщиной, говорил ей ласковые слова и поглаживал ее округлившийся животик. А я пряталась за какую-то колонну и боялась показать свое лицо, потому что оно было обезображено ожогом, а все окружающие показывали на меня пальцами и называли уродом. Я громко плачу, беспомощно стучу кулаками по колонне и чувствую неимоверную душевную боль. Я стучу по колонне так сильно, что у меня начинают болеть руки. Я стучу и не могу остановиться. Мне становится страшно оттого, что на моем лице нет мимики, что я не могу улыбаться, не могу собрать волосы под резинку и открыть необычайно красивую форму своего лица, что я не могу подойти к Лосю на близкое расстояние и сказать ему, как же сильно я его люблю… Как сильно… Я кричу от бессилия и все так же стучу по колонне. Руки мои в синяках и ссадинах. От дикого, раздирающего меня крика опухло мое лицо и перехватило горло. Совершенно обессиленная, я съехала вниз и села на землю, вытянув вперед свои длинные ноги, которые были закрыты плотными брюками, несмотря на то что на улице стояла жара… Брюки скрывали рубцы. Я совсем ослабела от слез, от отчаяния, от непонимания, от боли утраты и оттого, что я уже ничего не могу изменить. Во мне уже ничего не осталось. Ничего, кроме страшного изнеможения. От тяжелого и жесткого дыхания мне показалось, что мои легкие поднялись до самой гортани, что еще немного, и я выплюну их наружу. К черту! Все к черту! Мне они не нужны. Зачем нужны легкие изуродованному человеку? Зачем ему легкие, если у него отняли любовь, ведь это то же самое, что отнять жизнь.