Мария Жукова-Гладкова - Джентльмены неудачи Страница 47

– Ты знаешь кого-нибудь более подходящего на роль героя романа, чем я? – вопрошал пьяный Иван Захарович. – Материала у тебя, я думаю, и так хватит. Ребята еще подкинут. Вперед, Юля! И родина тебя не забудет. Я по крайней мере.

– Интересно, привезут завтра шмотье или нет? – задумчиво спросила Татьяна, не ожидая ответа, когда мы наконец распрощались с Иваном Захаровичем.

К нашему удивлению, вещи привезли – две спортивные сумки и кейс. Мне было некогда участвовать в разборе вещей своего законного мужа, и я оставила это занятие его любовнице, с которой договорилась встретиться напротив входа в «Кресты» в два часа дня. После чего я отбыла за Пашкой, с которым мы вместе и приехали на Арсенальную.

Как и в прошлые разы, я встретила там нескольких своих знакомых. Сама же присоединилась к Сан Санычу, прибывшему для допроса подследственных, а Пашку отправила вместе с Татьяной в зал приема передачек, где Татьяна собиралась класть деньги на счет нового представителя спецконтингента, на сей раз – немецкого происхождения.

– Паша, если что-то интересное заметишь – снимай, – велела я оператору, а сама отправилась на свидание.

В этой комнате мне уже доводилось встречаться с Сергеем во время нашего первого официального свидания, когда мы разговаривали через стекло. Стеклышко, конечно, никуда не делось, как и телефонные аппараты. Процедура проходила в давно заведенном ритме, повторяющемся изо дня в день, кроме воскресений: группу женщин (на этот раз из шести человек) завел внутрь свободный контролер…

С момента нашей последней встречи Отто Дитрих немного осунулся, правда, никаких фингалов и прочих внешних повреждений его немецкого организма я не заметила. Выглядел он немного потрепанно, но он никогда и не напоминал ухоженного английского лорда. По виду и не скажешь, что барон.

– Здравствуйте, Юля, – приветствовал он меня.

– Мы же вроде на «ты», – напомнила я, а также напомнила (или сообщила?), что разговор наш может прослушиваться.

Я попросила мужа рассказать о его злоключениях.

Немец вздохнул и поведал мне, что у русского друга Ивана ему жилось хорошо. Кормили на убой, поили вдосталь разными коктейлями, он названия записывал.

– Юля, спроси у Ивана, он не потерял мои записи? Они для меня очень важны! Я буду писать следующую книгу о России. Целую серию книг напишу. Юля, ты можешь передать мне сюда бумагу? Я почти все использовал из того, что у меня было.

– Хорошо. Скажи, что тебе еще нужно.

Я как раз сообщила, что Татьяна прямо сейчас стоит в очереди и положит (или уже положила) ему деньги на счет. Но какие вещи ему нужны? Что из продуктов переслать в передачке?

– Водку, жаль, нельзя, – вздохнул Отто Дитрих. – И пиво. А так деньги мне уже положили из консульства, так что я питаюсь нормально. И вещи тоже принесли: бритву, зубную щетку, одежду. Все есть. Но Тане скажи спасибо. И тебе спасибо. А передать нужно бумагу. И ручки, несколько. Я пишу книгу, раз есть время.

Слушая немца, я слегка прибалдела. Он вроде бы в нашей тюрьме чувствует себя очень неплохо! Ну, я понимаю, если вор в законе тут как рыба в воде, для него ведь тюрьма – дом родной, ну, криминальный авторитет, ну, крутой бизнесмен наш, который все и вся подкупит и которому друзья с воли помогут, но этот-то? Или живо еще в наших людях трепетное отношение к иностранцам?

– С кем ты в одной камере? – уточнила я.

– У нас хорошая камера, – сказал Отто Дитрих, расплываясь в радостной улыбке. – Шесть человек. Но места мало зарядку делать. И спортзала нет.

Еще бы тебе место для зарядки! Как я поняла, в камере стояли два ряда трехъярусных нар. А если вспомнить, что тюрьма строилась как одиночная… Плясать там точно негде.

Они в камере и не пляшут, по словам Отто Дитриха, они там поют песни – на разных языках. Концерты устраивают, только вертухаям почему-то это не нравится, они свои морды в кормушку засовывают и говорят: «Прекратите балаган!» Но Отто Дитрих им тут же начинает рассказывать о правах человека, и вертухаи морды из кормушки очень быстро убирают, и концерт продолжается. Иногда по заявкам из других камер.

– Юля, ты ведь не знаешь, я очень хорошо пою, даже в детстве пел в церковном хоре. Я хотел дальше петь, но папа умер, а мама сказала: надо заниматься бизнесом. Семейное дело продолжать. Кроме меня, было некому. И я стал торговать лекарствами. Но я иногда пою. Для души, как говорят у вас в России. Мы поем «Интернационал» на двух языках – немецком и русском. Всем, кроме вертухаев, нравится. У меня было небольшое непонимание с одним сокамерником… Он – пожилой человек, многое пережил. Но, мне кажется, теперь мы и с ним нашли общий язык. Мы оба считаем: во всех бедах народа виноват не народ, а правители. Поэтому он больше не винит меня во вторжении моих соотечественников на вашу землю в сорок первом году.

– Чем вы еще тут занимаетесь?

– Играем. В тюремные игры. Я все записываю. Потом издам книгу, отдельно про тюрьму. Мне мои коллеги сказали, что Ивана нужно взять в соавторы. Он очень много знает про тюрьму. Ты ему скажи, Юля, что я хочу его взять не в соавторы, а в консультанты. Я ему заплачу. Я составлю список вопросов для Ивана и попрошу тебя ему их передать.

Адвокат, нанятый Иваном Захаровичем, сказал немцу, что с такой просьбой – в смысле, передать список Ивану – лучше обращаться ко мне. Понятно: чтобы не получить этим списком по морде. А я как-то решу вопрос.

А вообще-то, было бы интересно, если бы они на пару с Иваном Захаровичем книжонку состряпали! Немецкий барон в соавторстве с русским вором в законе! Я литературно обработаю русский вариант. Народу будет любопытно почитать. А уж сотрудникам ГУИНа как будет приятно услышать, что немцу в нашей тюрьме понравилось…

А ему нравилось! Интересно ему, видите ли! Если бы, конечно, он поездом челночным в свое время не проехал, «северного сияния» и «ерша» не налакался, в подвале не посидел, может, по-другому бы все воспринимал. А так… И книгу теперь забабахает по личным впечатлениям, которых нет ни у кого из его соотечественников.

Но я попросила его рассказать о подвале. Где он находится? Как туда попал Отто Дитрих? Кто его там держал?

Немца, по его словам, из дома Ивана кто-то тайно вывез. Отто Дитрих помнил только, что вечером они пили – как обычно. Потом он упал мордой в любимое место отдыха русских (или у немецкого барона сложилось такое впечатление) – салат оливье, и все вокруг погрузилось в черноту. Вроде бы они еще купаться ходили… С уверенностью утверждать он ничего не мог.

Когда очнулся – все кругом опять было черное. Но только мордой он лежал не в салате, которого бы теперь с удовольствием откушал, а на холодном бетоне.

Стал Отто Дитрих ощупывать место вокруг себя и вскоре пришел к неутешительному выводу: сидит он в каком-то подвале. Один. Еды нет, питья нет, крышка сверху плотно закрыта, плечом не выбьешь. Хотя к ней вела лестница.

Потом люк открыли, внутрь заглянул незнакомый мужчина, осветил место заточения барона фонариком и рассказал, что произойдет с Отто Дитрихом, если он не заплатит за свое освобождение.

– Как я мог заплатить за свое освобождение, если у меня с собой не было не только кредитной карты, а даже ни одного вашего металлического рубля? – сказал муж.

Отто Дитриху дали в руку телефон и велели звонить в Германию, чтобы оттуда перевели деньги. В другую руку немцу сунули бумажку со счетом, куда следовало переводить деньги. Но барон зааратачился.

– А сколько требовали? – поинтересовалась я.

– Миллион долларов.

– Ты вообще куда-нибудь из подвала звонил?

– Нет. Я отдал им трубку.

– Так и отдал? Протянул наверх?! Ты мог бы заставить… Кстати, их сколько было?

– Двое.

– Ну так один бы спустился за телефоном. Неужели ты бы не справился с ним в замкнутом пространстве? А если бы парень не спустился – телефон остался бы у тебя. Пока заблокируют карту…

Отто Дитрих вздохнул. В немецкую голову почему-то не пришел самый естественный для русского путь.

– Так, и что было дальше?

Дальше те двое приходили по три раза в день, кидали Отто Дитриху хлеб и наполняли пол-литровую бутылку водой. Правда, в подполе было холодно, но одеяло не давали.

– Поэтому здесь я наслаждаюсь теплом, – заявил мне законный супруг.

Другие изнемогают от жары, когда солнце нагревает стены тюрьмы и в камерах не продохнуть, а ему, значит, хорошо… Значит, и наоборот поговорка работает? В смыс– ле, что русскому плохо, то немцу в кайф?

– Продолжай, пожалуйста, – попросила я.

А потом как-то пришла пожилая женщина, открыла крышку и выпустила Отто Дитриха. И спросила, куда ему нужно. «В Петербург», – сказал немец. «Это туда», – указала женщина рукой направление и велела ему побыстрее сматываться. И он смотался.

– Ты пешком пошел в Питер?!

– А где бы я взял машину? – искренне удивился моему непониманию Отто Дитрих. – И я привык много ходить. Это полезно для здоровья. Дома я много хожу в нашем саду, когда езжу в наш родовой замок. Когда ты приедешь ко мне в гости, мы с тобой погуляем там, где я родился. Ты знаешь, Юля… Когда я сидел в том подвале, подумал: фундамент старый. У нас замок – очень старый, и я знаю, как выглядят старые камни… И эти камни были старые. Ну, сейчас так фундамент не делают.