Дочь ведьмы - Альбина Равилевна Нурисламова Страница 47

Но все вышло совсем не так.

Инна открыла дверь, но явно не была рада приходу Богдана. Она растерялась, покраснела, а через секунду в прихожую вышел какой-то парень.

Богдан потерял дар речи, а Инна, к которой вернулось самообладание, скрестила руки на груди и выдала, что бросает Богдана. Что давно уже хотела сказать: они не пара, она его не любит и вообще у нее с ним нет никаких перспектив.

Если она рассчитывала, что Богдан зарыдает и примется умолять ее остаться с ним, то просчиталась.

– А он, выходит, перспективный? – Богдан мотнул головой в сторону парня.

Кольцо он положил в красивый мешочек, который купил в ювелирном, и в этот момент почувствовал, что оно словно бы раскалилось в его руке. Стало горячим и … живым.

Инна не успела ответить, как Богдан швырнул ей мешочек с кольцом и сказал:

– Пошла ты. Совет вам да любовь.

Повернулся и ушел.

Он не видел, как Инна взяла мешочек, открыла его и достала перстенек.

– Какая красота! Кольцо просто восхитительное! – восторженно сказала девушка. Надела перстень на палец и залюбовалась им.

– Это что, медь и бутылочное стекло? – ревниво спросил парень.

Инна фыркнула, впервые подумав, какой же он глупый. И она, возможно, тоже. Поспешила, не надо было все-таки расставаться с Богданом. Вон какое кольцо подогнал, ведет себя с достоинством. Наверное, стоит попробовать помириться. Ничего, она сумеет все исправить, если захочет. И приползет Богдан снова.

А Богдан в ту самую минуту думал, что будет страдать, но почему-то не чувствовал ни обиды, ни горечи. Ему даже в каком-то смысле легче стало. С Инной было слишком непросто: высокомерная, капризная, эгоистичная, она приносила в жизнь Богдана не столько радость, сколько беспокойство и раздражение. А теперь все решилось само собой.

В ту ночь ему приснился странный сон. Он увидел уродливую старуху с согнутой крюком спиной и огромной бородавкой возле носа.

– Уважил, милок, – сказала старуха, непонятно каким образом возникнув на пороге его квартиры. А после захихикала, заколыхалась, и глубоко запавшие, словно просверленные на лице глаза вспыхнули рубиновым отблеском.

Богдан закричал и проснулся.

Слухи о болезни Инны дошли до него через общих знакомых примерно дней через десять.

– Это что-то кошмарное, – сказали Богдану. – Инна в больнице.

Ему немедленно вспомнилось кольцо, сон, старуха, красный отблеск в ее глазах.

«А если она…» – додумать эту мысль было страшно.

Богдан поехал в больницу. Мать Инны встретила его в коридоре – заплаканная, постаревшая лет на десять.

– Это какой-то ужас, – сказала она, припала к плечу Богдана и снова разрыдалась. – У нее выпадают волосы. Она исхудала, высохла, ничего не ест. Кормят Инночку через трубки. Она без сознания, и иногда я думаю, что это к лучшему. Если бы понимала, что с ней происходит, было бы хуже. Инночка гордилась своей красотой, а тут такое…

– Что говорят врачи? – с трудом выговорил Богдан.

Мать Инны махнула рукой.

– Что они знают? Ничего. – Потом она спохватилась. – Спасибо тебе, что пришел. Инночка говорила, что… Что она бросила тебя. Я сказала ей, это ошибка, ты хороший парень, но ты же ее знаешь… Ты мог бы и не приходить, она тебя обидела, а вот пришел же. Спасибо.

Богдана пустили к Инне на пять минут. Сначала он подумал, что это нелепая ошибка: на больничной кровати перед ним лежала не та яркая, самоуверенная, дерзкая девушка, которую он знал, а маленькая старушка с худеньким личиком и прозрачной кожей.

Горло сдавило. Неужели это он виноват?! Богдан не хотел такой участи для бывшей девушки, пусть она и поступила с ним не лучшим образом.

Богдан приподнял простынку и увидел алеющее на тонком пальце кольцо. Он думал, в реанимации украшения снимают, но на Инне и цепочка была, и серьги, и этот проклятый перстень.

Вспомнилось лицо старухи из сна, ее хихиканье.

Не раздумывая более, Богдан снял кольцо с пальца Инны. Сунул его в карман и быстро вышел из палаты, надеясь, что это поможет Инне, что еще не все потеряно.

Спустившись по лестнице, парень вышел из больницы и медленно двинулся по парку. Кольцо, казалось, оттягивало карман, мысли путались. Что делать с этим перстнем? Поехать в деревню и бросить обратно в землю?

Зазвонил сотовой. Это был отец. Из всей семьи общался он только с сыном. Вернее, с ним больше никто не общался, кроме Богдана.

– Все забываю спросить, как ты к бабушке съездил? Помог?

– Да. Она, кстати, просила передать тебе, чтобы ты к ней не приезжал.

Отец откашлялся. Конечно, ему было неприятно это слышать, и Богдан мстительно порадовался его смущению. А чего он ждал?

– Сын, я звоню потому… Света говорит, что ты можешь приходить к нам иногда, надо же общаться.

– Как мило с ее стороны. Могу, да? А кому конкретно это надо, твоя Света не уточнила?

– Богдан, зачем ты так? Я тебе, в конце концов, запрещаю…

Отец говорил, но сын не слушал.

Кольцо в кармане налилось жаром, запульсировало.

А что? Не пора ли Свете ответить за то, что она сделала с матерью, с Лизой, с ним самим, с их семьей?

Разве правильно крутить роман с женатым мужчиной, лезть в чужие отношения, в чужую семью?

«Можешь приходить иногда?» – это, что ли, правильно?

– Пожалуй, я загляну на днях, – услышал Богдан собственный спокойный голос. – И даже подарок твоей Свете принесу. Я подумаю и перезвоню.

Отец обрадовался, что-то ответил, но Богдан уже отключился.

Он еще не решил, сделает ли это, слишком страшным мог быть результат.

Но обдумать все стоило.

Определенно стоило.

Смертью повязаны

«Мама, зачем тебе эта рухлядь?» – возмущалась Кристина, когда они освобождали чердак от хлама.

Старшая дочь была умной и практичной современной девушкой, лишенной сантиментов. Она училась в колледже, в городе, а после собиралась поступать в университет. В поселок, где жили мать и младший братишка Сашенька, приезжала на выходные и каникулы.

Чердак был завален всяким старьем, копившимся десятилетиями: ветхая одежда и обувь, тетради, газеты и учебники, сломанные стулья и битая посуда, рваные занавески, коробки и ящики.

Решив наконец-то разобрать эти завалы, мать и дочь провозились два дня, но в итоге освободилось много пустого пространства. Большая часть старья была сожжена в саду или отправилась на помойку; обнаружились изящный медный подсвечник, пара фарфоровых статуэток,