Юлия Шилова - Разведена и очень опасна Страница 49

Я рассказала это Глаше и потрогала свои губы или то, что от них осталось. Тяжело вздохнув, я начинала рассказывать Глаше о своих похождениях, о том, как я любила кружить головы мужчинам. Как я по молодости и неопытности вышла замуж, как поняла, что мой брак — это просто ошибка и что в моем браке была не любовь, а влюбленность, которая имеет свойство со временем проходить и навсегда исчезать. Как семейная жизнь стала для меня кошмаром и мучением, но после того, как мой муж избавил меня от этого кошмара, я вместо облегчения почувствовала страшную пустоту и на себе ощутила тягостное одиночество. Однажды, когда я замолчала, Глаша погладила меня по руке и осторожно спросила:

— Саш, а с Колькой-то у вас что?

— С Колей… С Колей у нас ничего…

— Вы с ним просто друзья? — допытывалась она.

— Друзья?! Нет, — покачала я головой. — Мы с ним просто знакомые.

— Просто, знакомые, — разочарованно повторила за мной женщина и подлила мне чаю.

— А почему вы спрашиваете?

— Просто, когда Коля тебя сюда привез, он сказал мне, что дороже тебя у него никого нет.

— Так и сказал? — Я чуть не поперхнулась вареньем.

— Прямо так и сказал. — Глаша постучала меня по спине. — Сказал, что это самый близкий, родной и дорогой человек.

— Может, он меня с кем перепутал, — подозрительно посмотрела я на Глашу.

— Да нет. Он про тебя говорил. Сказал, что обязательно тебя найдет и на тебе женится.

— Да, это он про меня говорил. — На моих глазах вновь показались слезы. — Это про меня. Он так шутил обычно.

— Тебе казалось, что он шутил, но я сразу поняла, что он тебя любит. По-настоящему любит.

— Да это вам показалось. У нас и не было ничего. Мы всего-то два раза переспали, и все, — выпалила я и тут же прикусила язык.

Глаша расплылась в довольной улыбке и сказала загадочно:

— Два раза переспать с человеком — это не так уж и мало для отношений.

Прошла еще одна неделя, и я собралась в дорогу: оделась в одежду, принесенную Глашей, причесала все, что осталось от моих волос, осторожно, чтобы не повредить те участки, где воспалился слой кожи. Затем повязала на голову черную косынку, надела огромные черные очки, почти во все лицо, взяла пакет с деньгами и присела с Глашей на дорожку.

— Ты на монашку похожа, — заметила Глаша, когда мы с ней по обычаю присели на дорожку. — Вся в черном до пола. Ни рук, ни ног не видно.

— Я так и хотела. У монашек менты документов не проверяют. А у меня их как раз и нет.

— Только монашки очки черные не носят.

— Скажу, что глаза больные, на яркий свет смотреть не могу. Так мое страшное лицо меньше видно.

— Может, останешься все же? У меня поживешь? Родным и близким так и не позвонишь?

— Нет, — покачала я головой. — Не могу. Я и домой не могу вернуться с таким лицом… Коля был прав. Мне нужно начать все сначала. Я должна выпасть из обоймы на какое-то время. Спрятаться в клинике, сделать себе новую кожу, новое тело и новую внешность. Что толку, что я у вас жить буду, если мне на улицу выйти стыдно? Я и к своим близким не могу такой вернуться. Они знают меня( красивой.

— А как же любимый?

— Боюсь, что любимый меня не поймет. У меня все тот сон из головы не выходит.

— Какой ж он тогда любимый, если не поймет? Любимый всегда понимать должен…

Я и сама не смогу. Сама не смогу переступить через это. Если он действительно меня любит, то обязательно меня дождется. Кто любит, тот умеет ждать. Я обязательно объявлюсь. И к своим близким вернусь, но только после того, как смогу чувствовать себя, как и раньше, нормальной, полноценной женщиной. Я вернусь, но для этого нужно время, а сколько, известно только одному Господу Богу… Только ему одному. Я вернусь, потому что там, в прошлой жизни, у меня остались не только друзья, но и враги, с которыми я обязательно должна рассчитаться. Сейчас я совершенно бессильна, но я наберусь сил и уничтожу их. Я обязательно их уничтожу! Пройдет время, и я вернусь в ту жизнь. Даже если меня похоронили, я все равно вернусь еще более красивой, более интересной и еще более сильной. И если тот сон и в самом деле вещий и меня уже похоронили, я скажу, что я встала из гроба, потому что была обязана вернуться к тем людям, которых люблю, и наказать тех, кто сотворил со мной это зло. Я умею ждать. У меня есть терпение. И я умею платить по счетам.

— Будь осторожна, дочка! Будь осторожна.

— Я буду стараться. Я всегда буду помнить о вас, Глаша. Давайте я оставлю вам немного денег. Вы ведь столько меня выхаживали и вытащили меня с того света. Я обязана вас хоть чем-то отблагодарить.

Глаша тут же переменилась в лице, и оно стало суровым.

— Ты мне деньги предлагаешь, что ли? — Она моментально разозлилась.

— Да, конечно.

— Зачем меня так обижать?! Что плохого я тебе сделала? Почему ты все измеряешь деньгами?! Я же делала от души! Для меня слово Коли закон! Да как ты можешь такое мне предлагать?! Ты ж мне как дочь!

Увидев на глазах Глаши слезы, я поняла, что сделала большую глупость, и попросила у нее прощения.

— Глаша, ради бога, простите. Сейчас жизнь такая…

— При чем тут жизнь?

— Мне действительно стыдно. Нужно знать, кому предлагать деньги.

— Для меня большей наградой будет, если ты приедешь ко мне еще раз, если навестишь меня. Ты должна знать, что здесь твой второй дом. Здесь тебя всегда ждут. Пообещай мне, когда выполнишь все свои задачи, обязательно ко мне приедешь. Я буду ждать, что когда-нибудь откроется дверь моего дома и на пороге появишься ты.

Я вытерла выступившие слезы и обняла мою спасительницу.

— Я обещаю. Глаша, родная, я обещаю. И еще…

— Что?

— Если Колька объявится, передавайте ему огромный привет и поцелуйте его за меня.

— Обещаю, — улыбнулась старушка.

Как только мы вышли из дома, Глаша постучала в соседнюю калитку к своему соседу, который должен был отвезти меня в город на своем небольшом грузовике.

— Щас, иду! — донеслось из соседнего дома.

— Сань, я с соседом договорилась, — прошептала мне Глаша. — Он тебя до города довезет. Ты на него внимания не обращай, он немного чудной. Между прочим, бывший журналист.

— Бывший журналист?!

— Да, — важно ответила Глаша. — Юрка Стройков. Не слышала про такого?

— Нет, — покачала я головой.

Оно и понятно. Хоть он и хвалится, что был когда-то известным, но никто у нас про него не слышал, несмотря на то что ему скоро полтинник. Ты не пугайся, он выглядит на все восемьдесят. С молодости такой страшный. А сейчас вообще лучше не смотреть. Бывают люди страшные, но добрые, а у этого внутри злоба кипит. И все из-за того, что он так себя и не нашел нигде. Говорят, в районном центре даже на телевидении немного поработал. Так погнали его. Сама посуди, куда с такой рожей в ящик! С такой рожей только на огороде ворон отпугивать. Вот этим и занимается в последнее время. Неудачник, одним словом. Неудачником был, им и остался. Когда самогонки выпьет, себя в грудь начинает бить и кричать на всю деревню, что он журналист с большой буквы, что в свое время большие заметки в «Сельских вестях» писал. Белая горячка начнется, так он материт, ненавидит всех, кто чего-то в этой жизни добился и из села уехал. У неудачников всегда зависти выше крыши. Он сам про себя слухи распускает, будто он ВГИК закончил, да только куда с такой внешностью?! Одних леших да сумасшедших играть. Закончить можно все что угодно. Короче, ты его не пугайся. Он чудной, но, когда трезвый, спокойный.

— А меня до города живой довезет? — подозрительно посмотрела я на Глашу.

— Не переживай, он за рулем не пьет. На днях из запоя вышел. Значит, какое-то время без стакана продержится. Приставать к тебе не будет, его мужчины больше интересуют.

— А он что, этот Стройков, гей?

— Он самый.

— И как к нему в вашей деревне относятся? Ладно бы в городе… А в деревне?

— Привыкли уже. Он гей пассивный. Губы накрасит, бусы наденет, пуговицы на рыжей волосатой груди расстегнет и давай перед механизаторами задом вилять. Наши мужики привыкли, внимания не обращают. Бывает, кто со злости ему пинка даст, а кто спьяну его по этой самой заднице и погладит. Человек все-таки, хоть и с отклонениями. Теперь, когда он совсем не у дел, осталось только наших трактористов соблазнять.

К калитке подошел здоровенный детина колхозной национальности с рыжей бородой и помятым лицом. Он действительно выглядел намного старше своих пятидесяти. Я обратила внимание на его накрашенные губы и слегка улыбнулась.

— Юр, что так долго?! — поругала его баба Глаша.

— Я заметки писал для «Сельских вестей», — деловито объяснил спившийся горе-журналист Стройков и направился к своему грузовику.

— Кому ты писал, если твои заметки никому не нужны?