Филлис Джеймс - Пристрастие к смерти Страница 49

– Она пришла ко мне, сказала, что не может позволить себе иметь ребенка и хочет прервать беременность. Я отправил ее к психиатру и предоставил ему делать выводы.

– Вы полагали, что состояние девушки – я имею в виду ее психическое состояние – было таково, что она могла получить разрешение на аборт по медицинским показаниям?

– Я ее не обследовал и не обсуждал с ней этот вопрос. Подобные решения не в моей компетенции. Как уже сказал, я направил ее к коллеге-психиатру. Ей же сообщил, что она может взять оплаченный отпуск до тех пор, пока решение не будет принято окончательно. После операции она проработала здесь всего неделю. Остальное вам известно.

Он вдруг встал и начал беспокойно ходить по комнате, потом повернулся к Дэлглишу:

– Я размышлял над делом Пола Бероуна. Человек – животное и живет более-менее в ладу с собой и окружающим миром, когда он это помнит. Пусть он самое умное и опасное в мире животное, но все же животное. Философы, а также поэты все страшно усложняют. На самом деле все просто. Наши основные потребности совершенно ясны: пища, нора, тепло, секс, престиж. Именно в этом порядке. Самые счастливые люди – те, кто живет в соответствии с этими потребностями и их удовлетворяет. Бероун был не таким. Одному Богу известно, на какие недосягаемые и неосязаемые материи он считал себя имеющим право. Вероятно, на бессмертие.

– Значит, вы допускаете вероятность того, что он убил себя сам? – спросил Дэлглиш.

– У меня недостаточно свидетельств. Но скажем так: если вы в конце концов решите, что это самоубийство, то лично я не буду удивлен.

– А бродяга? Было ведь две смерти.

– Это труднее. Он ли убил Пола или Пол его? Семья, конечно, не захочет поверить в последнее. Леди Урсула никогда не согласится с таким объяснением, каким бы ни был окончательный вердикт.

– Но вы…

– О, я считаю, что если в человеке достаточно злой воли, чтобы перерезать собственное горло, он, безусловно, способен перерезать и чужое. А теперь прошу прощения у вас обоих. – Он метнул взгляд на Кейт. – Меня ждет пациентка. Я заеду в Ярд между восемью и половиной десятого и подпишу свои показания. Быть может, к тому времени, – добавил он, вставая, – мне в голову придет что-нибудь еще, что вам поможет. Но особого оптимизма не питайте. – Он постарался, чтобы последнее замечание прозвучало как угроза.

Мимо главных ворот машины шли почти сплошным потоком, и Кейт пришлось ждать больше минуты, чтобы встроиться в него. Интересно, как он это делает? – думала она. Вся беседа была записана в ее блокноте аккуратным оригинальным почерком, но она обладала феноменальной способностью почти буквально запоминать устную речь и могла распечатать большую часть беседы, не заглядывая в свои стенографические каракули. Однако сейчас, мысленно воспроизводя каждый вопрос и каждый ответ, все же не могла понять, в чем состоит хитроумный трюк Дэлглиша.

Он сказал очень мало, его вопросы были краткими и порой не связанными с основной линией допроса, но Лампарт – и именно в этом, видимо, состояла задача Дэлглиша – невольно сказал гораздо больше, чем хотел. Весь этот треп насчет «кризиса среднего возраста», вся эта расхожая психология, которую уместно было бы, изображая из себя мученика, излагать разве что в письме к тетушке, обеспокоенной твоим состоянием… Возможно, конечно, он и прав. Но в конце концов, разновидности мужского климакса не являются специальностью Стивена Лампарта. Его мнением поинтересовались – он его высказал. Никого не удивило, что звучанием собственного голоса он был при этом зачарован больше, чем откровенностью рассуждений о психологических проблемах беременности и абортов. Но когда дело дошло до Терезы Нолан, что они увидели? Нежелание говорить, попытку отрицать очевидное. Он не хотел даже думать о ней, не то что говорить. И это не только потому, что вопрос задала ему она, Кейт, причем задала с лишенной всякого пиетета сверхвежливостью, которая, как она точно знала, будет более оскорбительной для его тщеславия, чем грубость или открытая враждебность. Кейт надеялась, что при везении это может спровоцировать его на неосторожность, но это сработало бы только в том случае, если бы ему было нечего скрывать. Она услышала голос Дэлглиша:

– Какая трогательная история о том, как сэр Пол спас ему жизнь. Вы в нее поверили?

– Нет, сэр. Во всяком случае, не в той версии, которую он изложил. Думаю, что-то такое там действительно могло произойти. Он упал за борт, и друг втащил его обратно. Он не стал бы упоминать об этом, если бы тому не существовало никаких подтверждений. Но полагаю, на самом деле он хотел нам сказать: «Послушайте, я могу тискать его жену, но я бы никогда не убил его – он ведь спас мне жизнь». А в Гаррода он ткнул пальцем отнюдь не тонко. – Она бросила быстрый взгляд на шефа. Тот сухо улыбнулся, не скрывая неудовольствия, которое испытывал, когда кто-то из коллег употреблял в его присутствии вульгаризмы, но промолчал.

– Тонкости в нем вообще нет, – заметил он после паузы.

Внезапно Кейт накрыла волна оптимизма – безрассудного, пьянящего и опасно похожего на эйфорию. Она накатывала всегда, когда расследование шло успешно, но Кейт научилась укрощать и смирять ее. «Если все пойдет хорошо, если мы его, кем бы он ни оказался, поймаем, а мы его поймаем, тогда я на верном пути. Я действительно на верном пути». Ее душевный подъем объяснялся и более глубокими причинами, чем просто честолюбивое удовлетворение от удачно выдержанного испытания, от хорошо сделанной работы. Она в принципе была довольна собой. Каждый миг краткого противостояния с этим самоуверенным позером доставил ей истинное удовольствие. Она вспомнила первые месяцы своей службы в уголовно-следственном отделе: корпение над бумагами, поквартирные опросы, съедавшие весь день, жалкие жертвы, едва ли не еще более жалкие злодеи. Насколько же интереснее была теперешняя изощренная охота на человека; мысль о том, что им противостоит умный убийца, умеющий думать и планировать, а не какая-нибудь невежественная, незадачливая жертва обстоятельств или страстей, воодушевляла. Кейт научилась владеть лицом задолго до того, как начала работать в полиции, и сейчас аккуратно вела машину, устремив бесстрастный взгляд на дорогу. Но каким-то образом ее чувства, видимо, все же передались спутнику, потому что он спросил:

– Вы довольны собой, инспектор?

Сам по себе вопрос и официальность обращения заставили Кейт мысленно вздрогнуть, но она решила ответить честно, понимая, что выбора у нее нет. Она хорошо выполняла домашнюю работу. Ей была известна его репутация: когда коллеги говорили о нем, она очень внимательно слушала. А они говорили: «Он шельма, но честная шельма». Кейт знала, что к некоторым несовершенствам и чудачествам Дэлглиш относился терпимо. Но нечестность среди них не числилась.

– Да, сэр, – ответила она. – Мне нравится ощущение того, что мы контролируем ситуацию и движемся к определенной цели. – Потом помолчала и, сознавая, что вступает на опасную территорию (но, черт возьми, почему это должно сходить ему с рук?), добавила: – Ваш вопрос подразумевал критику, сэр?

– Нет. Никто не служит в полиции без того, чтобы получать некоторое удовольствие от обладания властью. И никто не идет в специальный отряд по расследованию убийств, если у него нет своего рода пристрастия к смерти. Опасность возникает, когда это удовольствие становится самодостаточным. В этом случае пора задуматься о другой работе.

Ей хотелось спросить: «А вы когда-нибудь задумывались о другой работе, сэр?» – но она понимала, что искушение следует побороть. Бывают старшие офицеры, которым подобный вопрос можно задать после пары стаканчиков виски в клубе высшего командного состава, но Дэлглиш к ним не принадлежал. Она помнила момент, когда сообщила Алану, что Дэлглиш взял ее в свой новый отряд. Он тогда улыбнулся и сказал: «Так не пора ли тебе попробовать читать его стихи?» – а она ответила: «Лучше я сначала попытаюсь наладить отношения с человеком, а уж потом – с его стихами». Теперь, по прошествии времени, она не могла сказать, что преуспела в этом.

– Мистер Лампарт упомянул о располосованном бритвой горле. А ведь мы не сообщали ему, как именно умер сэр Пол. Каким же образом он узнал о бритве? – поделилась Кейт своим подозрением.

– Закономерный вопрос, – согласился Дэлглиш. – Они были старыми друзьями; Лампарт – один из тех, кто мог знать, чем бреется Бероун, и догадаться, какое орудие было использовано. Интересно, что он не смог заставить себя прямо спросить нас об этом. В любом случае мы должны как можно скорее проверить время его тогдашних передвижений. Думаю, это работа для Сондерса. Пусть он сделает три ездки: в одно и то же время, на машине той же марки, в тот же день недели и, если повезет, в таких же погодных условиях. И еще нам нужно разузнать все, что возможно, о Пембрук-Лодж. Кто обладает безусловным правом собственности на дом, кто входит в состав акционеров, каков механизм работы этого бизнеса и какой репутацией он пользуется.