Ирина Шанина - Эвтаназия Страница 49

Алексей не понял или сделал вид, что не понял. Мы чокнулись…

— За знакомство, — бодро повторил он, сделал глоток и надкусил яблоко.

Я чуть-чуть пригубила — пью я редко и мало, поэтому даже минимальные дозы алкоголя творят чудеса с моим разумом.

Последующие полчаса явили собой классический пример «разговора ни о чем». Но это был не тот случай, когда собеседникам нечего сказать друг другу. Совсем наоборот, вопросов у каждого накопилось немало, но озвучить их никто не решался. Мешало недоверие, повисшее в комнате, как сигаретный дым в курилке.

Время шло, вино потихоньку убывало, Алексей бросал на меня странноватые взгляды, которые при других обстоятельствах вполне можно было бы расценить как призыв заняться сексом. Через полтора бокала я все же решила внести ясность в данный вопрос:

— Что вы на меня так странно смотрите, Алексей?

Он не смутился, а совершенно спокойно и почти трезвым голосом (что такое для мужчины два стаканчика вина крепостью не больше четырнадцати градусов) ответил:

— Вы не похожи на человека, приехавшего сюда за тем, за чем обычно сюда приезжают.

Я напряглась:

— Не понимаю вас, Алексей…

— Одну минутку…

Он включил свой ноутбук и еще раз внимательно посмотрел на меня.

— Сейчас я очень сильно рискую, — он выделил голосом слово «рискую», — потому что если вы не клиент, то вы — новый исполнитель. И сегодня же вечером все, о чем я вам сейчас расскажу, станет известно им (он понял глаза к потолку, показывая, что «они» — люди весьма влиятельные). Если это так, то я вряд ли доживу до завтрашнего утра.

Начало меня заинтересовало. Не часто (да что там — впервые в жизни) мне приписывали какие-то демонические способности.

— Я не понимаю, Алексей. Кстати, давайте на «ты» перейдем… — предложила я.

— Хорошо, Васенька, — перебил меня собеседник, — даже если ты притворяешься… Впрочем, я это скоро узнаю.

И тут на меня нашло озарение. Конечно, я могла сто двадцать пять раз повторить «Леша, я не понимаю, о чем ты», и он мне все равно бы не поверил, но я интуитивно нашла нужную линию беседы.

— Лиховец, — пожаловалась я, — поставила меня перед фактом: завтра, не позже полудня, я должна уехать отсюда.

Алексей живо заинтересовался:

— Это почему? Насколько я знаю, отсюда еще никто не уезжал…

— Что значит «не уезжал»?

Смутные подозрения, что дело нечисто, появились у меня еще в Москве, при посещении так называемого психолога Татьяны. Я всегда знала, что моя интуиция отлично работает при прогнозировании всяческих неприятностей. Похоже, что сейчас подозрения подкрепятся фактами из уст очевидца.

Алексей молчал, видимо, прикидывал, стоит ли все рассказывать или будет лучше оставить меня в относительном неведении. В конце концов, завтра я уеду, и, пожалуй, грузить меня не нужно. Нужно срочно подтолкнуть моего собеседника, а то и впрямь придется сваливать, так и не выяснив, в чем дело.

Я вытащила из кармана флэшку в форме сердечка и показала ее Леше. Он вопросительно поднял брови.

— Я нашла это здесь, под креслом. Не могу утверждать на сто процентов, но похоже, что это флэшка Марины Савушкиной, моей коллеги. Она ушла в отпуск и не вернулась.

— Почему ты решила, что она могла поехать сюда? — резко спросил меня Алексей.

— Она в депрессии была, ходила к психологу…

— Где живет этот психолог? — перебил меня он.

— Метро «Октябрьское поле»… В пятиэтажном доме.

Он задумался.

— Этого адреса я не знал. Значит, у них точек входа больше, чем я думал.

Тут я рассердилась:

— Может, ты все же объяснишь, о чем идет речь? Что за «точки входа»? Куда Марина делась?

Алексей открыл ноутбук, проверил — Сеть работала.

— Сколько уже отсутствует твоя коллега? — спросил он.

Я задумалась.

— Две с половиной недели…

— И она, конечно, никому не звонила все это время?

— Нет. Мы ей тоже не звонили. Тревогу забила ее квартирная хозяйка, когда Марина не внесла деньги за квартиру.

— Она снимала квартиру? — уточнил Леша. — А свое жилье у нее в Москве было?

— Не было. Маришка родом из города N. Вот там у ее родителей была квартира. В прошлом году родители умерли, и квартира, наверное, осталась Маришке. Полгода назад она вступила в права наследования.

— Это перст судьбы, — пафосно заявил Леша.

— Может быть, ты будешь столь любезен и покажешь мне, где этот перст? — съязвила я. — А то, не ровен час, он ткнет меня в спину, а я не буду знать, что это…

— Ф-фу, — выдохнул Алексей. — Придется начать с самого начала. Тебе что-нибудь говорит имя Михаила Петрова?

— А то! Это человек, впервые установивший связь между Центрами добровольной эвтаназии и пенсионным фондом. Его убили. Как раз недавно об этом в газетах вспоминали.

— Убийц так и не нашли, — многозначительно произнес Алексей.

— Да, — согласилась я, — такое бывает. Причем довольно часто. Людей убивают, а те, кто это сделал, остаются безнаказанными.

— Мы с Мишкой вместе работали, — неожиданно сказал Алексей. — Он был такой… не слишком везучий. Но верил, что поймает свой шанс. И поймал. Правда, цена высокая оказалась.

— Там же вроде журналистское расследование было… Его друг вел, Скреметов. Он еще премию получил.

— Женька не был Мишкиным другом. Так, знакомый по общей тусовке. Вот уж этот никогда не упускал возможности лишний раз засветиться. По трупам шел. Буквально. Премию за Мишкину смерть получить. Даже для нашей профессии — верх цинизма.

Мы немного помолчали, потом Леша продолжил:

— Я этим занялся недавно. Одна знакомая пропала, вот точь-в-точь как твоя коллега. Начал выяснять и нашел Мишкины материалы. Они у нас в редакции хранились в архиве. Потихоньку стал расспрашивать, статистику просмотрел. И понял, что Мишка-то был прав на все сто. Так бывает — стреляешь наугад, а попадаешь точно в яблочко.

— Стоп, Леш, — я дотронулась до его руки, — я понимаю, что все это долгая история, но пока я ничего не понимаю.

— А тут и понимать нечего, — буркнул Алексей. — Мишка тогда предположил, что в Центрах добровольной эвтаназии людей заставляют писать завещания в пользу того самого пенсионного фонда. Скандал с фондом ты должна помнить. Суд был в «Дорогомилово», руководителю дали пять лет условно.

— Ты серьезно? — удивилась я. — Неужели так бывает?

— Вот, смотри.

Алексей повернул ко мне компьютер и запустил презентацию. Цифры, фотографии, копии документов. Он проделал колоссальную работу и собрал материалы, которых бы хватило на несколько громких уголовных дел.

— А кто придумал эту схему?

— Не знаю, — он пожал плечами. — Так и не удалось выяснить.

— Я сегодня видела машину с правительственными номерами и двух человек из Службы безопасности, — вспомнила я. — Они приезжали к директору… К Лиховец.

— Номер ты, конечно, не запомнила? — без особой надежды поинтересовался Алексей.

Я закрыла глаза и увидела эту машину…

— Отчего же, запомнила…

Я легко продиктовала Леше номер машины. Он немедленно набрал номер в строке поисковика. Через мгновение мы получили результат: «Данные отсутствуют или закрыты для просмотра». Тут я вспомнила, что забыла кое-что спросить.

— А ты здесь уже сколько? Неделю, две?

— Две с хвостиком, — вздохнул он. — И думаю, что скоро все закончится.

— В смысле?

— Ты до сих пор не поняла, куда попала?! Это же Центр добровольной эвтаназии. Сюда приезжают, чтобы по собственной воле расстаться с жизнью. Не без помощи здешнего персонала.

— Господи, — охнула я, — не может быть! И кто же убивает клиентов? Та девица с ресепшн, у которой глаза обведены черным, как у вампира? Или баба Нюра, кастелянша, приходит ночью в номера и душит жильцов подушкой?

— Я ценю твой искрометный юмор, — прервал мой яркий монолог Алексей. — Но настоящие «исполнители» живут здесь под видом обыкновенных клиентов. Помнишь, я в столовой спрашивал тебя, играешь ли ты в «мафию»?

Я кивнула, дескать, помню.

— Ты тогда точно решила, что я сумасшедший, даже отодвинулась слегка, — усмехнулся Леша. — Помнишь правила в «мафии»? Когда наступает ночь, мафия открывает глаза. Так и здесь: исполнители точно знают, кто из проживающих тоже «исполнитель», но делают вид, что незнакомы друг с другом.

— Но ведь их можно вычислить, — загорелась я. — Кто остался здесь больше чем на три недели, тот наверняка исполнитель.

— Проблема в том, что НЕ исполнители не задерживаются здесь дольше чем на три недели.

— У тебя когда срок заканчивается? — Пока я ему не особенно верила, но почему-то мне стало страшно.

— Завтра как раз ровно три недели будет.

— Давай завтра вместе уедем, — я схватила его за руку, — на моей машине.