Данил Корецкий - Шпионы и все остальные Страница 5

Приемщик — худощавый, лысый, неопределенного возраста, рассматривает в монокль трехгранную пирамидку из желтого металла, с сомнением жует узкими сухими губами, аккуратно опускает на весы.

— Сто пятьдесят три и шесть десятых грамма, гражданин.

Сдатчик нервно проводит по щеке, скрипит неряшливая щетина. Ему около сорока, хотя отчетливо читаемая на лице привычка к алкоголю стирает достоверность возрастных границ. И он заметно волнуется.

— Сколько?.. Во, видишь, ошибся малость… Я ж особо не разберу — какой тут вес… Это у тебя глаз-алмаз!

Но приемщик не ведется на грубую лесть.

— Только от чего ее отпилили? — угрюмо спрашивает он, капает на пирамидку капельку густой жидкости из крохотного флакончика, растирает ее кисточкой, снова смотрит сквозь увеличительное стекло.

Сдатчик начинает волноваться еще больше.

— Да ни от чего не отпиливали!..

— А то не видно! — усмехается приемщик. — Вот эти две поверхности гладкие, матовые, а эта — блестящая, вся в полосках… Ясен пень — свежий отпил! Ножовкой, скорей всего…

— Ну, может, и пилили, — бормочет сдатчик. — Какая разница?! Я принес бытовой лом, хочу получить двести тысяч — разве много? Это ж червонное золото, сейчас такого не найдешь!

— Да, это точно! — приемщик задумался. — Очень подозрительный факт! Откуда оно у вас, гражданин?

— Да какая разница? Мне от деда досталось! Нет, тьфу, даже от прадеда!

— Не кричите, вы не на базаре, — приемщик настороженно вслушивается.

Сдатчик замолчал. Стало тихо. Где-то тоненько прозвенело, словно крохотный колокольчик. Шуршание. Потом заговорил приемщик:

— Паспорт есть?

— Какой паспорт? Зачем паспорт?

Посетитель вновь перешел на шепот.

— Цыгане мне без всякого паспорта двести тысяч давали! А цыгана не обманешь! Он сам кого хочет…

Приемщик положил пирамидку на крохотный столик. Вид у него был строго официальный.

— Вот что, гражданин, вы не в цыганском таборе! Такой металл я принять не имею права. Тем более без паспорта. Закон не позволяет.

Сдатчик протянул морщинистую, в цыпках, руку, вздохнул.

— «Не имею права», «закон не позволяет», — передразнил он и сунул золото в карман. — Так говорят, когда не хотят что-то делать. А когда хотят — то делают: сразу и права появляются, и законы добрей становятся!

Проявляя удивительную в данной ситуации сдержанность, приемщик промолчал. И только когда странный посетитель вышел, ядовито заметил:

— Разбежался я клевать на ваши подставы! Такому лоху «три девятки» дали… Если бы три коронки, то взял бы и без паспорта… Грубо работаете, господа, на дураков!

Хотя никаких господ в обозримом пространстве не было.

Линия контршпионажа

Самолет в камуфляжной окраске выполняет вертикальный взлет: чуть покачивая крыльями, отрывается от бетонной полосы, набирает высоту… Небольшой крен на левое крыло, сопла двигателей вздрагивают, наполняются белым светом. Стремительный рывок. На долю секунды самолет пропадает с экрана… И появляется снова. Слышен треск и гул, сквозь них пробивается неразборчивая речь в переговорном устройстве.

— Нормально, «Грач»… Набирай пять тысяч и в разворот…

Синее небо, серо-коричневые разводы на треугольных крыльях, голова летчика за прозрачным «фонарем» кабины. Изображение дрожит. Самолет отдаляется, выполняет «бочку» — сверкнуло на солнце серебристое, как у рыбы, брюхо.

— Что у тебя, «Грач»?

— …стабилизация! Пробую…

Треск, помехи. Самолет резко клюет носом и снова пропадает с экрана. Небо, дымка облаков. Спустя несколько секунд видно, как от пикирующей машины отлетает «фонарь», короткая вспышка света. Голос в переговорном устройстве:

— …твою мать! «Грач» катапультировался!.. Падает!.. Что?.. Повторяю… Квадрат семь-ноль-два! Срочно…

Самолет все глубже заваливает нос, ввинчивается в штопор. Видно, что сопла одного из двигателей погасли. Осевое вращение ускоряется, что-то отрывается от обшивки самолета, летит в сторону… Самолет исчезает в облаках. Небо. Дымка. Дымка. Белый туман… Конец записи.

Проекционный экран за спиной генерала Ефимова погас. Сам он сидел, склонившись над бумагами, делал какие-то пометки. Поднял голову, посмотрел на собравшихся, на пустой экран, отложил в сторону старомодную авторучку.

— Итак, вы всё видели. Еще раз: речь идет о несанкционированной записи испытаний нового истребителя в Жуковском. Авария, пилот едва не погиб… Знает об этом узкий круг лиц. Очень узкий. А мы получили запись из Службы внешней разведки: оказывается, она активно изучается в ЦРУ!

«Значит, в ЦРУ у Службы свой человек! — подумал Евсеев. — Скопировал материал, вынес, передал… Это ж какие надо нервы иметь…»

— Юрий Петрович, вас это тоже касается, между прочим.

Генерал Ефимов сделал паузу и посмотрел на Евсеева поверх очков. В реплике не было никакой необходимости — майор Евсеев и без того был весь внимание, и генерал это знал. Это был сигнал, намек. Евсеев его прекрасно понял: «Слушай и вникай, поскольку работать по этому эпизоду будет твой отдел…»

Генерал похлопал ладонью по одной из папок, лежащих перед ним на столе:

— Потенциальный противник получил совершенно секретную информацию. Для нас это прямой вызов со всеми вытекающими. Ваши соображения?

В мешковатом костюме и сдвинутых на кончик носа очках генерал Ефимов выглядел по-домашнему уютно и безобидно. Но каждый из присутствующих, и Евсеев в том числе, знали, что впечатление это ошибочно. Если бы Ефимов окончил экономфак и работал бухгалтером, то, скорей всего, действительно оправдывал бы свой вид. Но в течение жизни личность шлифуется, и основной шлифовальный диск — это профессиональная деятельность. Работа в госбезопасности сделала его иным человеком.

— Непонятно, товарищ генерал, — встал замнач управления информационной безопасности подполковник Русак. — По записи похоже, что ее вели с самолета, который взлетал одновременно с экспериментальным МиГом. Странно, что как бы несанкционка, и так открыто, на виду у всех…

— Да, согласен. Есть вопросы? — бросил генерал. — Кто еще выскажется?

Он обвел глазами кабинет: Лемех (оперативно-технические средства), Коротков (аналитика), Русак и Месхиев (военная контрразведка)… Задержался на Евсееве.

«Понедельник — день тяжелый», — подумал майор. И тут же услышал:

— Юрий Петрович, ваше мнение?

— У меня пока что не сложилось определенного мнения, товарищ генерал, — честно сказал Евсеев.

Ефимов прокашлялся, отпил из стоящего перед ним стакана.

— Очень плохо, — сказал он. — И тем не менее, Юрий Петрович, МиГами займетесь именно вы. Так сказать, по доброй традиции или как там еще. В одиннадцатом году вы неплохо отработали по ракетным ЧП и спутнику-невидимке.[1] Может, повезет и в этот раз… Знаете, как вас называют в управлении?

Евсеев знал. «Сантехник», «Дядя Юра», «Тараканыч». Специалист по утечкам и протечкам. Да, и еще по домашним паразитам-шпионам…

— Ну-ну, не обижайтесь, Юрий Петрович! — Ефимов улыбнулся, сложил руки на столе и окончательно стал похож на патриархального дедушку, доброго сельского учителя. — Тем более что для вашего уровня задача не очень сложная. Разбор ситуации, подтверждение факта утечки. Определение круга осведомленных лиц, идентификация источника. Профилактические меры. Ну, и так далее, как обычно…

Ефимов снял очки, потер переносицу. Оглянулся зачем-то на пустой экран на стене.

— Да, и еще! — вспомнил он. — Молодых сотрудников привлекайте активнее, Юрий Петрович! Продвигайте молодежь, дайте возможность раскрыться талантам! Этого вашего старшего лейтенанта Пушко, к примеру… Я правильно вспомнил его фамилию? Неплохой юноша. Обтрясите с него университетскую пыль. И ему польза, и нам, как говорится, прибыль… Вам все понятно? Свободны!

На этом совещание закончилось.

В подмосковном Жуковском старший лейтенант Пушко провел пять дней.

Тихая солнечная погода. Белые инверсионные стрелки в синем небе. Знаменитая аэродинамическая труба ЦАГИ. Улица Гагарина, улица Королева, улица Чкалова, Туполевское шоссе… Авиаград, Наукоград, Крылатый Город — как его только не называли в советское время! Каждый второй человек, встреченный на улице, работает на российскую авиацию или учится, чтобы на нее работать в будущем. Очень симпатичные, надо сказать, люди. И город симпатичный. А дело, которое привело сюда Пушко, поначалу казалось таким простым, обыденным, почти «домашним».

— Нет, на видео испытывается не МиГ. Это ширма, камуфляж. Это совсем другой аппарат. Тяжелый истребитель пятого поколения, условное название «изделие пять», И-5. Очень перспективная модель.

Это начальник испытательного аэродрома Шубин — открытое волевое лицо, будто сошедшее с киноафиши советских времен: смелые разведчики, мудрые генералы. Говорит спокойно, неторопливо, не частит. Видна привычка к общению с представителями разных ведомств и разных уровней власти.