Анна Малышева - Дом у последнего фонаря Страница 5

Александра вскочила, будто ужаленная, обошла мансарду, заглядывая во все углы. Даже сунулась под тахту, передвинула несколько стопок обитавших там книг. Осмотрела стол. «Может быть, Лыгин оставил мне записку?» Мысль была неискренняя, она в это не верила, но все же с минуту выискивала эту мифическую записку среди разложенных бумаг. «Ничего. Ничего и быть не могло. Ты себя обманываешь!»

Сжимая подвеску в кулаке, Александра бегом спустилась на первый этаж. Обыскала кухню, зажгла свет в соседней комнате и потратила еще несколько минут, чтобы убедиться в том, что Лыгина в доме нет, ни живого, ни мертвого. Александра набрала номер его телефона, но ответом ей были долгие гудки. Мобильник не зазвонил нигде в доме. Не услышала она сигнала, и выйдя на крыльцо. В безлюдном поселке было тихо до такой степени, что звенело в ушах. Женщина не сомневалась, что звонок донесся бы до нее даже издалека.

Вернувшись в дом, она подвела итоги.

Казалось бы, поводов для беспокойства немного. Беспорядок во всех комнатах не больше того, что был в прошлый ее визит. Еще теплый чайник на плите. Дотлевающие угли в голландской печи. Наверху – включенная настольная лампа. Во дворе – зажженный фонарь. Все выглядело вполне невинно, словно хозяин ждал гостью и решил немного прогуляться на свежем воздухе. Может быть, пошел встречать ее другим переулком и они разминулись в темноте… Надо просто подождать его возвращения.

Но задерживаться в этом доме Александра ни в коем случае не собиралась!

«Эта подвеска, случайно или нарочно прикрытая подушкой! Подвеска, с которой он обещал никогда не расставаться! Если все, что говорил о ней Лыгин, правда, это его самое ценное приобретение среди тех, о которых я знаю. И вот цепь разорвана, и подвеска Жака де Моле лежит на полу. В доме ни души, и в поселке, похоже, также. Второй час ночи. Не знаю, что здесь случилось, но я должна немедленно уехать!»

Художница положила подвеску в нагрудный карман куртки и тщательно защелкнула кнопку на клапане. Позвонила таксисту. К счастью, тот был на полпути к Москве и обещал вернуться.

– Ориентир простой. В поселке горит только один фонарь, к нему и подъезжайте, – сказала Александра.

А спрятав телефон в карман, вдруг ощутила ледяную корку на затылке, под волосами – там, где соприкасались две стороны Януса. Женщина торопливо выключила свет на кухне и, оставшись в темноте, сквозь жидкие белые занавески выглянула во двор. Фонарь горел ярко, и в его свете были отчетливо различимы кирпичи дорожки, блестевшие от мелко моросящего дождя, сырая, еще зеленая трава, черный выключатель на столбе, на уровне человеческого роста.

«Кто зажег фонарь за пять – семь минут до того, как я тут появилась? Ведь кто-то же зажег фонарь?! Если Лыгин, тогда он где-то совсем рядом. А если не он?! Тогда этот ДРУГОЙ тоже близко!»

Александра не могла больше думать ни о чем и пряталась за занавесками до тех пор, пока за оградой не возникли фары такси. Она выбежала навстречу машине, едва прикрыв за собой входную дверь, даже не поднявшись в мансарду, чтобы выключить там лампу. К выключателю на фонарном столбе она тоже не прикоснулась.

У нее было такое искаженное, испуганное лицо, что таксист, едва взглянув на пассажирку, спросил:

– Ничего не случилось?

– Ничего, – ответила она, радуясь уже тому, что слышит чей-то голос. – Поедемте скорее, уже так поздно!

И все время, пока машина пересекала поселок, вновь ныряя в выбоины разбитой дороги, Александра оглядывалась на горевший фонарь, боясь увидеть, что он вдруг погаснет. И тогда ей придется вернуться. Вернуться, чтобы узнать, что же там на самом деле происходит? Но фонарь горел, одиноко и безмятежно, походя на желтую звезду, упавшую в черный осенний лес и застрявшую в ветвях.

«Завтра утром позвоню Лыгину и потребую объяснений, – твердила про себя женщина, когда машина свернула на шоссе в сторону Москвы. – Да он и сам позвонит, едва обнаружит пропажу своей драгоценной подвески! И на этот раз встретимся в городе, сюда я больше не поеду!»

Александра повторяла эти фразы, как мантру, пытаясь отгородиться ими от чего-то страшного, черного и бесформенного, как тьма, не озаренная ни единым огнем.

Глава 2

Она проснулась далеко за полдень. Женщина спала бы еще, но ее разбудила кошка. Цирцея, обычно дремавшая в ногах у хозяйки, принялась бродить по постели, уминая лапками теплый плед, под которым нежилась Александра. Кошка утробно урчала, тыкалась острой мордочкой в лицо женщине… Наконец Александра не выдержала и села. Цирцея приветствовала пробуждение хозяйки возбужденным настойчивым мяуканьем.

– Рано обрадовалась, есть все равно нечего, – пробормотала Александра. – Сейчас вот попробую умыться и схожу в магазин.

Она зашла за ширму, отгораживающую угол мансарды, отвернула вентиль позеленевшего от старости крана, вмонтированного в заплесневевшую стену. Вода полилась тонкой струйкой, сперва толщиной с вязальную спицу, потом – с нитку и в конце концов иссякла. Александра успела два раза набрать пригоршню и ополоснуть лицо. С умыванием было покончено.

Женщина давно притерпелась к неудобствам чердачной жизни и не променяла бы эту захламленную мастерскую на самую благоустроенную квартиру. Из удобств здесь имелись только раковина, холодная вода, унитаз и ржавые, вечно ледяные батареи. Зимой приходилось отапливать огромную мансарду электрическими нагревателями, но из щелистого пола дуло так же отчаянно, как из рассохшихся оконных рам под скатом крыши.

Первое время женщина мерзла и беспрестанно болела, затем незаметно привыкла и почти перестала страдать от холода. Она привыкла и ко многому другому – к непостоянным заработкам, к вечно испачканной красками старой одежде, к одиночеству и неудачам… А больше всего – к свободе, к независимости все от тех же денег, от семьи, от удобств и условностей. Ей давно уже казалась нормальной жизнь в этом расселенном доме, где располагались мастерские художников, скульпторов и реставраторов. Нормой стало дрожать зимой под грудой одеял, умываться из горсти и, спускаясь по лестнице, отталкивать носком сапога попадавшихся навстречу наглых неторопливых крыс. Зато никто ей не указывал, как жить, никто ни к чему не принуждал, и если она брала на себя какие-то обязательства, то лишь перед клиентами, отдавшими ей вещь для реставрации или перепродажи.

Мать Александры до сих пор не могла смириться: «Когда тебе было двадцать лет, мы с отцом питали такие надежды! Ты была такой талантливой, трудолюбивой девочкой, и все, ВСЕ мне говорила! Когда тебе подкатило под тридцать и ты привела в дом своего подозрительного первого муженька, мы так расстраивались… Знали бы, что потом ты свяжешься с этим пропойцей Корзухиным и переедешь к нему, на этот ужасный развалившийся чердак! Там на пол ступить страшно – того гляди вся эта гниль проломится! И чем ты занимаешься теперь, в сорок лет, когда нормальному человеку положено уже всего достичь? Картин больше не пишешь. Живешь черт знает как! Питаешься бог знает чем! Худая, как щепка, бледная, в каких-то старых страшных тряпках… Брось свой чердак и переезжай к нам с отцом, мы освободим твою комнату. И слушай, я недавно встретила бывшую сокурсницу, у нее сын год назад развелся. Отличный мужик, работает в банке, не пьющий, разумный, катается на лыжах…»

Александра причесалась перед мутным от старости зеркалом и скривила губы, будто попробовала что-то очень горькое – размолотую таблетку аспирина, например. Вчерашняя поездка за город вспомнилась ей в мельчайших деталях. «Трудно было ожидать, что Лыгин начнет со мной любезничать, поцелует руку, солжет, что я замечательно выгляжу… Я и не ждала ничего подобного. Но мог хотя бы меня дождаться, раз уж пригласил, да еще так срочно, в такой поздний час! Никогда не пойму этой выходки. Никогда не прощу! Я выбросила чуть не последние деньги на такси, а от заказчиков еще пару недель ничего не получить!»

Чем больше Александра думала о вчерашней неудаче, тем быстрее росла злоба. «Хамство, безмерное хамство! Так не поступают с женщиной, если хоть во что-то ее ставят! А уж с деловым партнером такие номера проделывают, если хотят с ним расстаться! Я столько для него сделала, он всегда был доволен! Мне даже казалось, Лыгин начал хорошо ко мне относиться, видеть во мне человека. И когда мы встречались в последний раз, он воздерживался от язвительных замечаний и ни разу не сказал ничего неприятного…»

Пока на крохотной допотопной плитке варился кофе, она набрала номер мобильного телефона Лыгина. Александра решила не готовить гневной речи, а импровизировать на ходу. «Потребую вернуть мне деньги за такси – это раз! А еще обязательно выскажу то, что рвалось у меня с языка все эти годы: до чего он надутый, самовлюбленный, чванный тип!»

Но когда ей вдруг ответил звонкий женский голос, Александра растерялась и какое-то время молчала. Наконец в трубке прозвучал вопрос: