Неле Нойхаус - Живые и мертвые Страница 5

– Что-нибудь… что-нибудь случилось? – прошептала она.

– Мы не могли бы поговорить где-нибудь в другом месте?

– Да… конечно. Пойдемте. – Она остановила узкую деревянную качающуюся дверь в конце прилавка, Боденштайн и Пия прошли через нее и последовали за женщиной в маленький, битком набитый всякой всячиной кабинет в конце коридора.

– Я боюсь, мы принесли дурные вести, – начал Боденштайн. – Сегодня около девяти часов утра в поле между Эшборном и Нидерхёхстштадтом был обнаружен труп женщины. У нее были светлые волосы, она была одета в куртку оливкового цвета, а на голове – розовая шапочка…

Рената стала белой как мел, на ее лице отразилась вся невероятность произошедшего. Она не издала ни звука и просто стояла, опустив руки. Ее кисти сжимались в кулаки и вновь разжимались.

– При женщине был собачий поводок, – продолжал Боденштайн.

Рената Роледер отступила назад и тяжело опустилась на стул. С сомнениями в случившемся пришло внутреннее сопротивление – этого не может быть, это наверняка какая-то ошибка!

– После прогулки с Топси она собиралась прийти в магазин, чтобы помочь мне. Перед Рождеством всегда полно работы. Я все хотела ей позвонить, но никак не получалось, – пробормотала она беззвучно. – У матери есть шерстяная шапочка розового цвета. Я подарила ее ей три года тому назад на Рождество вместе с розовым шарфом. А для прогулок с собакой она всегда надевала свою старую, лягушачьего цвета куртку – это отвратительное, вонючее старье…

Ее глаза наполнились слезами. С окончательным осознанием свершившегося факта наступил шок.

Боденштайн и Пия быстро переглянулись. Розовая шапочка, лабрадор, оливкового цвета куртка. Не оставалось никаких сомнений, что убитой была Ингеборг Роледер.

– Что случилось? У нее… инфаркт? – прошептала Рената Роледер и опять посмотрела на Боденштайна. Слезы бежали у нее по щекам, смешиваясь с черными тенями и тушью для ресниц. – Я должна пойти туда! Мне надо ее увидеть!

Она неожиданно вскочила, схватила с письменного стола мобильный телефон и ключи от машины и сорвала с вешалки, стоявшей рядом с дверью, куртку.

– Фрау Роледер, подождите! – Боденштайн мягко взял дрожавшую женщину за плечи, удерживая ее. – Мы отвезем вас домой. Вы не можете сейчас увидеть вашу мать.

– Почему? Может быть, она еще жива, только… только без сознания или… или в коме!

– Я сожалею, фрау Роледер. Вашу мать застрелили.

– Застрелили? Маму застрелили? – прошептала она растерянно. – Но этого ведь не может быть! Кто мог такое сделать? Она была самым приветливым и самым отзывчивым человеком на свете!

Рената Роледер пошатнулась и опустилась на колени. Боденштайн едва успел усадить ее на стул, прежде чем она упала. Она пристально посмотрела на него, и тут раздался страшный, пронзительный и отчаянный крик, который еще долго стоял в ушах Боденштайна.

* * *

Состав собравшихся в переговорной комнате К‑11 был традиционным. Боденштайн и Пия сидели с одной стороны овального стола, доктор Николя Энгель – во главе, а Кай Остерманн устроился на противоположной стороне, чтобы никого не заражать своими бациллами. Он беспрерывно шмыгал носом, чихал, в общем, пребывал в состоянии, которое вызывало искреннее сочувствие. За окнами уже стемнело, когда Боденштайн закончил свое сообщение и замолчал.

– Нам придется обратиться к общественности, – размышляла вслух Николя Энгель. – Может быть, кто-то видел, как стрелок шел с детской площадки. Благодаря свидетелю у нас есть совершенно конкретные временные рамки.

– Я считаю, что это хорошая идея, но в данный момент у нас большая нехватка сотрудников, – вмешался Боденштайн. – Пия вообще-то в отпуске и согласилась нам помочь только сегодня. Если мы еще дополнительно подключим «горячую линию», я могу вообще остаться один.

– Что ты можешь предложить вместо этого? – Николя Энгель подняла тонкие выщипанные брови.

– Мы пока не знаем, была ли Ингеборг Роледер застрелена намеренно или стала случайной жертвой, – ответил Боденштайн. – Нам надо как можно больше узнать о круге ее общения, прежде чем обращаться к общественности. Со слов дочери жертвы, служащей цветочного магазина и нескольких соседей, убитая представляется во всех отношениях милой дамой, и, похоже, у нее не было врагов. Личный мотив преступления в настоящий момент неизвестен.

– Как в деле Веры Кальтензее. С ней было точно так же, – напомнила Пия. – Сначала нам тоже показалось, что она пользуется всеобщей любовью и уважением и, вне всякого сомнения, является почтенной дамой.

– И все же их нельзя сравнивать, – возразил Боденштайн.

– Почему же? – пожала плечами Пия. – В семьдесят лет у человека за плечами долгая жизнь, за время которой многое может случиться.

– Я мог бы поискать в Интернете сведения о жертве, – сказал хриплым голосом Остерманн.

– Это само собой, – кивнул Боденштайн. – Может быть, исследование пули даст нам информацию об орудии убийства.

– Хорошо. – Николя Энгель поднялась. – Пожалуйста, держи меня в курсе происходящего, Оливер.

– Непременно.

– Желаю успеха. – Она направилась к двери, но еще раз обернулась: – Спасибо за помощь сегодня, фрау Кирххоф. Хорошего отпуска и счастливого Рождества.

– Спасибо, и вам, – ответила Пия.

Остерманн отодвинул стул и, кашляя, шатающейся походкой пошел в свой кабинет. Пия последовала за ним. На его письменном столе лежала масса медикаментов, стоял чайник-термос с чаем и упаковка бумажных платков «Клинекс».

– Так сильно я давно не простужался, – простонал Остерманн. – Если бы не это убийство, я бы завтра точно остался дома. Ты лучше иди, Пия, пока я тебя не заразил. А то будешь чихать и кашлять на своем круизном лайнере.

– Кай, дружище, меня мучают угрызения совести из-за того, что я оставляю тебя здесь одного, – сказала Пия.

– Ах, ерунда. – Остерманн чихнул и высморкался в бумажный носовой платок. – Я бы вообще не испытывал никаких угрызений совести, если бы у меня был отпуск, а ты бы сидела здесь полуживая.

– Спасибо. Ты всегда так любезен. – Пия перебросила через плечо свой маленький кожаный рюкзак и усмехнулась. – Тогда желаю тебе скорейшего выздоровления и счастливого Рождества! Чао, коллега!

– Передавай от меня привет солнцу на экваторе! – Кай Остерманн махнул ей рукой и опять чихнул. – А теперь исчезни, наконец!

Боденштайн плохо спал. Проворочавшись полчаса без сна с боку на бок, он решил встать, чтобы не разбудить Инку, которая, тихонько похрапывая, крепко спала рядом с ним. Он вышел из спальни, не включая свет, накинул поверх пижамы флисовый жакет и спустился вниз. В кухне он включил новехонькую полуавтоматическую кофемашину, которую подарил сам себе в качестве досрочного рождественского подарка, и поставил чашку под выпускное отверстие.

В отделе К‑11 двое больных, Джем Алтунай и Пия в отпуске, и убийство, которое, судя по всему, скоро раскрыто не будет. Среди коллег свирепствовал грипп, так что едва ли стоило рассчитывать на подкрепление из других комиссариатов.

Загромыхало размольное устройство, и через некоторое время в чашку побежал кофе, распространяя дивный аромат. Боденштайн влез босыми ногами в сапоги с подкладкой из овчины и вышел на балкон. Он сделал глоток кофе – вкуснее он не пил никогда, – сел на диван ротангового плетения под выдававшейся далеко вперед крышей и закутался в один из шерстяных пледов, лежавших аккуратной стопкой в одном из кресел. Воздух был морозным и таким прозрачным, что Боденштайн невооруженным глазом различал габаритные огни приземляющегося в аэропорту самолета. Вид на Рейнско-Майнскую равнину Франкфурта, на промышленный парк Хёхста, вплоть до Франкфуртского аэропорта, всегда был потрясающим – днем и ночью, летом и зимой. Он любил сидеть здесь, на воздухе, погрузившись в свои мысли и устремив взор вдаль. Боденштайн еще ни разу не пожалел о покупке половины двухквартирного дома в Руппертсхайне – городском квартале Келькхайма. Это означало для него возвращение в нормальную жизнь, которая после расставания с Козимой четыре года назад с каждым днем разлеталась на все более мелкие осколки. Единственным, что оставалось постоянным в тот хаотичный период его жизни, была его работа, где ему пока удавалось удерживаться благодаря Пии, которая неоднократно спасала его. Из-за того, что не мог сконцентрироваться, он зачастую допускал серьезные промахи, которых впоследствии стыдился, но Пия ни разу не обмолвилась об этом ни единым словом и не делала попыток его скомпрометировать, чтобы заполучить должность руководителя К‑11, которую он занимал. Без сомнений, она лучшая коллега из всех, что у него когда-либо были, и мысль о том, что он был вынужден вести расследование убийства старой дамы из Эшборна без нее, беспокоила его больше, чем он сам себе сначала в этом признавался.