Галина Романова - Большие проблемы маленькой блондинки Страница 5

Решив, что для начала мясу следует разморозиться, а ей ознакомиться с каким-нибудь рецептом (нельзя же просто так начинать стряпать, не имея об этом ни малейшего представления), Жанна позвонила своей подруге. Наташка через неделю в роли свидетельницы должна была вести ее в ЗАГС.

Они проболтали минут сорок, совершенно позабыв и про рецепт, и про свадьбу. Сплетничали, вспоминали, хохотали, а потом вдруг Ната и говорит:

— Женька-то с ума сходит, представляешь!

— Женька? Какой Женька? — Жанна сразу поняла, какой именно, прикидываться начала из непонятного чудачества. — Это не тот, что вечно в мятых рубашках и вонючих носках?

— Ладно тебе! — фыркнула Ната. — Скажешь! Масютин Женька! Я же вас с ним знакомила. Помнишь, еще давно. Виталик тогда еще жутко занервничал. Я поначалу не поняла почему…

— Я тоже, — вставила Жанна, слушая подругу с непонятным смятением.

— А потом проследила за его взглядом и… Оказалось, что он с Масютина глаз не сводит. Масютин с тебя, а Виталик с Масютина! И потом я заметила, каждый раз, как Женька с нами увязывался, Витальча твой непременно находил предлог, чтобы вам там не быть.

— Думаешь, он ревновал? — удивилась Жанна.

Она могла упрекнуть Виталика в занудстве, излишней прагматичности, полном отсутствии романтизма и еще в чем-нибудь скучном и неинтересном, но чтобы в ревности! Нет, он же никогда ни словом, ни взглядом.

— Ага, станет он тебе давать повод думать о Масютине! Ведь что получится? Скажет он тебе о внимании со стороны Женьки, к тому же более чем пристальном, ты сразу примешься о Масютине думать. А задумываться тебе нельзя, так ведь?

Ната неплохо ее знала. Точнее, знала очень хорошо. С пятого класса сидели за одной партой. И пускай не всегда доверяли друг другу свои сердечные тайны, но это ничего не меняло. Просто зачастую этого и не требовалось. Все читалось по глазам, по настроению, по репликам.

— Станешь задумываться, сразу начнешь их обоих оценивать, сравнивать, и тут, кто знает, выстоит ли Виталик наш в этих сравнительных баталиях против Масютина! — продолжила развивать эту тему Ната, совсем не обеспокоившись тишиной в трубке.

А тишина-то была зловещей. Так, во всяком случае, казалось самой Жанне.

Значит, Масютин?..

Женька Масютин питал к ней какие-то чувства?! Черт бы побрал все на свете! Почему она узнает об этом последней, почему?! Она же… Она же о нем даже мечтать боялась. И улыбалась глупо, когда тот по нечаянной случайности останавливал на ней взгляд. И сердце у нее подпрыгивало в такие моменты так, что казалось: еще немного, и начнет колотиться о зубы. Губы сами собой расползались в стороны и не желали слушаться и возвращаться обратно. Ноги прирастали к полу, и хотелось… До скрежета зубовного хотелось, чтобы он подошел и заговорил с ней. А когда однажды он подошел и заговорил, она едва сознание не потеряла. Так и простояла минут десять — все то время, что Женька говорил, — будто под вакуумный колпак втиснутая. Все видит, понимает, а не слышит и сказать ничего не может. Он ушел, глянув на прощание с обидой и непониманием. Жанна тогда сильно расстроилась, и даже поплакала чуть-чуть в своей постели на сон грядущий. Надо же было выставить себя такой идиоткой! Что он о ней теперь думает?!

И вот теперь, оказывается, Масютин думал о ней очень даже неплохо и даже почему-то сходит с ума, узнав о ее свадьбе и…

— Где он, Ната? — для чего-то спросила Жанна, перебив веселое стрекотание подруги, которая продолжила развивать тему Женькиных достоинств.

— Кто?! Женька, что ли?

— Что ли…

— Он это… Он у меня сейчас, — обронила та едва слышно после паузы. — Минут пять как зашел. Пробегал чисто случайно мимо. А что?

— Дай ему трубку, — потребовала Жанна, и, когда в ухо ей ударил странно незнакомый и до судорог желанный голос, она сказала всего одно слово: — Приезжай…

Это было похоже на сумасшествие.

Нет, это и было самым настоящим помешательством, причем буйным.

Когда под утро она обвела гостевую комнату затуманенным взглядом, наткнулась на свадебное платье, тут же посмотрела на чеканный профиль Масютина на соседней подушке, то именно так и подумала: она сошла с ума. Причем окончательно и бесповоротно, без всяких шансов на выздоровление, потому что только теперь поняла, что не может выйти замуж за Виталика. Что она не любит его, не хочет его. Ей не нравилось, оказывается, как он ее гладил, целовал, раздевал. И именно из-за этого у нее постоянно начинала болеть голова, тянуть низ живота, сводить поясницу, а не из-за действительного физического недуга. Предлог, черт возьми! Она всегда искала предлог, чтобы избежать с ним близости. И радовалась всякий раз, когда он, проводив до двери, оставлял ее наконец в покое.

— О чем думаешь? — вдруг спросил ее совершенно несонным голосом Женька, даже не повернув головы в ее сторону. — Жалеешь?

— Нет, — честно ответила тогда Жанна, нашла на одеяле его руку, подняла к своему рту и поцеловала. Ни в одном кошмарном сне ей не снилось, что она целует ладонь Виталика. — Просто не знаю, как теперь быть. Я вроде сподличала. Так?

— Угу, — согласился Женька, и его подбородок чуть сместился вниз. — И ты, и я. Мучаешься?

— Не знаю, что и сказать. — Она растерялась, не найдя в своей душе ни единого намека на угрызение совести.

— Как есть скажи.

Он определенно хотел от нее что-то услышать. То ли важным для него было услышать обо всем сначала от нее. То ли лень ему было самому проявлять инициативу, то ли вообще не считал это нужным. Потом она именно так и думала, по прошествии нескольких совместно прожитых лет. Тогда показалось иначе. Тогда ей показалось, что он ждет ее решения. Решения важного для них обоих, и она сказала:

— Я не хочу с тобой расставаться, Женечка!

— Так и не расставайся, — запросто так ответил он и, оттолкнувшись правым локтем от постели, навис над ней. — Возьмем и удерем.

— Как это? — Жанна пыталась поймать в сумраке зарождающегося дня выражение его глаз и понять, шутит он или нет. — Как это удерем, а свадьба?

И тут же ужаснулась, поняв, что он может неправильно расценить ее слова. Он может подумать, что она насильно затягивает его в брак. Коли скомкано с одним, нельзя упускать второго. Так вот она подумала и затараторила, затараторила, поспешив оправдаться.

Масютин слушал, не перебивая. Все так же, нависнув над ней и держась на одних локтях, внимательно слушал.

— Все? Закончила? — спросил Женька, когда ее силы иссякли вместе с красноречием. — А теперь слушай меня внимательно и запоминай… Мы сделаем именно так, как ты того захочешь. Захочешь уехать, прямо сейчас побегу за билетами.

— Куда?

— А, все равно куда… — Его губы потянулись к ее шее. — А захочешь, пойду с тобой в ЗАГС вместо Витали.

— Как это?!

Вот тут она и в самом деле ужаснулась тому, что натворила.

Господи! Какой позор! Что скажут друзья, гости, родители? А Виталик! Бедный, несчастный Виталик! Он-то чем виноват? Тем, что оставил ее всего на день, а она сразу…

— А так! Мы с ним вместе подъедем к твоему дому на машинах. Которую ты выберешь, в которую усядешься в этом вот платье… — Масютин дотянулся до белоснежного подола и чуть подергал. — С тем и на регистрацию! А, как тебе?

Ей было так себе. Все смахивало на бразильскую мелодраму в духе девяностых. Безутешный Сан-Педро, счастливый Хуанито и обойденная умом Мария…

— Нет, так нельзя, — сказала Жанна тихо, но твердо. — Я не могу так поступить с Виталиком.

— Да ну! — насмешливо протянул Масютин и принялся своим бедром раздвигать ей ноги. — Как ты не можешь с ним поступить, Жанночка? Бросить у алтаря? А то, чем мы с тобой занимались почти всю ночь, это как? Это не поступок? Это девичник, так, что ли? Ты уж определись, миленькая моя, кого и чего конкретно ты хочешь. Определись и…

Ей вдруг стало так стыдно, так мерзко, от правды его, голой и уродливой. Уродливой оттого, что голой, и оттого еще, что за версту воняет безрассудством.

— Жень, а ты хоть любишь меня? Вот замуж зовешь, а любишь?

— Не любил бы, не пришел бы. — Масютин оставался самим собой в любых ситуациях, он и тогда ответил ей именно так: неопределенно, размыто, сама догадывайся.

— А-а-а, тогда ладно. Тогда… Тогда я в ванную, пожалуй. — Жанна выбралась из-под него, он не очень-то и противился. Видимо, почувствовал перелом в ее настроении. Замоталась в покрывало. До-шла до двери и сказала: — Я в ванную, а ты, Женечка… А ты уходи.

Он не задал ей ни единого вопроса. Не попытался возмутиться или призвать ее хоть к нелепому, да ответу. Масютин промолчал, а когда она вышла из ванной, его уже не было.

Ну и пускай! Пускай уходит! Пускай она будет одна, без него, зато… Зато у нее есть Виталик. Виталик, о господи! Она же изменила ему. Она предала…

Жанна билась головой о подушку, на которой до этого возлежала кудрявая голова Женьки, и безутешно рыдала. Рыдала и на второй, и на третий день. К четвергу немного успокоилась. А в пятницу приехали родители вместе с Виталиком. И все снова засуетилось, задвигалось, заулыбалось вокруг нее. Все куда-то отошло в сторону: и угрызения совести, и саднящая боль от невозможности все как-то изменить, сделать все более удачным и складным.