Анатолий Безуглов - Хищники Страница 5

– Вот-вот, велики, да ничего не видят…

– Вы первый прибыли на место происшествия?

– Точно. Никого не было. Это уже потом Гай появился.

– Выходит, ружье и мешок у Авдонина – фантазия Осетрова?

– Испариться же они не могли…– капитан с прищуром посмотрел на Дагурову.– Я сам говорю Нилу: не темни, паря, выкладывай все начистоту. А он клянется, божится, что так все оно и было, как рассказал… Засомневался я, по правде говоря.

Некоторое время Дагурова и Резвых шли молча. Следователь обдумывала сказанное капитаном. А тот ожидал дальнейших вопросов. Чуть дунул ветерок, пахнущий сыростью и прелью.

– А вы как полагаете? – спросила наконец она капитана.– Почему все-таки Нил стрелял?…

– Засомневался я, значит, и решил… нет, тут дело может быть в другом… Ну, посмотрите сами… У Гая дочь Чижик, извините, Маринка. Нил с ней с детства дружил. А кто знает, где кончается дружба и начинается любовь? Никто. А тут Авдонин появляется. Тоже ему девчонка приглянулась. Сами понимаете: где узко, двоим не разойтись…– Капитан развел руками: мол, вопрос ясен и распространяться особенно нечего.

– Взрослая дочь?

– Школу нынче закончила. Собирается в институт. В Москву, насколько мне известно.

«Господи, совсем ребенок! – подумала Ольга Арчиловна.– Какие тут могут быть еще страсти… Да, но ведь шекспировской Джульетте было четырнадцать лет! Хорошо, пусть Шекспир и выдумал. А Нине Чавчавадзе, в которую безумно влюбился великий Грибоедов? Столько же…»

Резвых, словно угадав ее мысли, добавил:

– Не простая девочка. Ой, не простая. С таким-этаким…– Он покрутил в воздухе пальцами, не находя слов для объяснения.

– А мать кто?

– Нету матери. Двое они – Федор Лукич и Чижик…

– Чижик? – переспросила следователь.

– Так ее с детства все зовут… А почему так прозвали Марину, не знаю.– Капитан помолчал и продолжил:– Вот и жили они – Гай в Турунгайше, а Чижик в школе-интернате, в Шамаюне, у нас в райцентре… Жена Федора Лукича, говорят, умерла, когда девочке и годика не было… Не любит об этом директор распространяться.

– Значит, Гай не женат?

– Не нашел, видать, подходящей. Или первую забыть не может. И такое бывает…

Дагурова пожалела, что понятым пригласила Гая. Но она ведь даже не предполагала, что его дочь причастна к происшествию…

Как-то сразу вдруг показались дома. Крепкие, рубленные из толстых бревен.

– Пришли,– сказал Резвых.– Турунгайш.

– Как?– удивилась Ольга Арчиловна.

– А вы думали – универмаги, театры,– усмехнулся участковый инспектор.

Турунгайш расположился на сухом, проветриваемом месте. Сырость осталась в тайге, которая тут расступилась, давая место свету и воздуху. Возле изб садики и огороды. А возле одной торчал шест металлической антенны с тросами распорок, будочка на столбе с приставленной лесенкой да еще какое-то сооружение, явно имеющее отношение к метеорологии.

– А что за человек этот Осетров? – поинтересовалась Дагурова.

– Да как вам сказать? Малый с характером. Из армии пришел два года назад. Учится заочно в институте… Браконьеру лучше ему не попадаться – никаких поблажек. Очень суров… На кордоне живет.– Резвых подумал, что еще добавить к такой краткой характеристике. И очень веско произнес: – Непьющий

– А как насчет судимости?

– Имел… Мотоцикл прежнего участкового разбил. А что и как – увы. Я ведь тут без году неделя…

– Мне бы хотелось подробнее об этом.

– Это нетрудно, товарищ следователь. Узнаю…

Поселок еще спал. Высоко в небе чуть зарозовели облака. На горизонте серебрилась вершина сопки, чем-то напоминающая изображение знаменитой Фудзиямы со старинного рисунка Хокусаи. И, словно довершая общий вид, на ее фоне раскорячились изогнутыми ветвями несколько причудливых крон сосен…

Резвых показал свой дом – длинный сруб, словно составленный из двух. Одна половина была оштукатурена, другая – просто покрашенные бревна.

– Арсений Николаевич,– спросила следователь, когда капитан подвел ее к зданию дирекции заповедника,– а вы сами-то выстрелы слышали? Сколько их было, не помните?

Капитан задумался.

– Уж два – это точно… А может быть, три… Честно говоря, не обратил внимания.

Возле служебного домика, где располагалась дирекция заповедника, стоял щит. На нем плакат с нарисованным костром, перечеркнутым крест-накрест, и надписью: «Помни, из одного дерева можно сделать миллион спичек, а одной спичкой сжечь миллион деревьев».

Ольга Арчиловна поднялась по скрипучему крыльцу, вошла в сени, из которых вели две двери. Она наобум толкнула левую. За столом, в утреннем полумраке, сидел Гай.

– Можно? – спросила следователь.

– Заходите, конечно.– Федор Лукич щелкнул выключателем, и над столом вспыхнул желтый конус-света.

Директор сцепил руки, опустил на них подбородок.

– Присаживайтесь, пожалуйста,– сказал он, и Дагурова поняла, как устал и измучен директор событиями этой ночи.– Вот сижу, думаю и до сих пор не могу прийти в себя,– продолжал Гай.– Как в кошмаре…

– Понимаю…– неопределенно ответила следователь.

– Вам, конечно, привычно…

– Мне кажется, к убийствам привыкнуть нельзя…

Директор вскинул на нее утомленные и недоверчивые глаза. А Ольга Арчиловна подумала: если бы он знал, что она впервые по-настоящему столкнулась с гибелью человека, вот так, лицом к лицу, и сколько сама пережила в том распадке под причитание реки.

Сейчас наконец она разглядела Гая как следует. Удлиненное лицо с волевым подбородком и глубокой ямочкой посередине. Волосы густые, прямые, подстрижены коротко, как у подростка, и это молодило Гая. А вот глаза выдавали возраст: сеточка морщин разбегалась к ушам и скулам. Впрочем, волнение, бессонная ночь. Это состарит любого…

– Просто не укладывается в голове,– вздохнул директор.– Какая нелепость, чушь!… А главное – нет человека… Такого человека!…

– Давно знаете Авдонина? – спросила Дагурова. Честно говоря, она все еще раздумывала, как приступить к разговору: ей казалось не совсем уместным начать с формальностей, предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний и прочего. А записывать разговор на магнитофон, пожалуй, и вовсе было бы некстати…

– Эдгара Евгеньевича? Несколько лет.– Федор Лукич задумался.– А точнее – три года. Он вел научную работу, связанную с нашим соболем…

Гай встал, достал из застекленного шкафа книжечку в мягкой обложке и протянул следователю.

«Э. Е. Авдонин. Влияние циклических климатических колебаний на ценность меха промысловых пушных зверей Дальнего Востока». Брошюра небольшая, страниц пятьдесят. Вышла в Москве, в издательстве «Колос». На титульном листе поперек названия размашистая дарственная надпись: «Дорогому Федору Лукичу – одному из тех, кто искренне и плодотворно содействовал появлению этого скромного труда. С глубокой благодарностью автор». И подпись.

– Собирался защищать докторскую,– резюмировал Гай.– И защитил бы, я уверен. Идеи у него интересные…– Директор положил книгу на место.– Были,– добавил он со вздохом.

Следователь окинула взглядом кабинет Гая. Большая, выполненная цветной тушью схема заповедника на стене, портрет, видимо, какого-то ученого в рамке под стеклом, книжный шкаф, а на нем – чучело изящного зверька.

– Куница? – поинтересовалась Ольга Арчиловна.

– Колонок,– пояснил Гай.– Но здесь уместнее был бы соболь. Заповедник создан ради него…

– Простите, я вас перебила…

– Ничего, ничего… Значит, об Авдонине,– глубоко вздохнул Гай.– Я ведь особенно близко его не знал. Приедет на две-три недели. В основном зимой. А у нас в это время самые хлопоты. Подкармливать зверей, птиц… Да еще охотнички забредают. Глаз да глаз нужен… Честно, даже иной раз обижался, что не уделяю ему внимания…

– А как же «с благодарностью»?– кивнула Ольга Арчиловна на книжный шкаф.

– Обычная вежливость,– отмахнулся Федор Лукич.

– А где он работал?

– Преподавал. В институте, в Москве… Первоклассный специалист по пушнине. И даже в столице заметная фигура. Бывал на международных аукционах… Вот только что вернулся из длительной заграничной командировки…

– И все-таки, Федор Лукич, что вы можете сказать о личных качествах Авдонина?– настаивала Ольга Арчиловна. Она искала возможность перейти к главному, к дочери Гая.

– Ну что? Простой, внимательный. Несмотря на свое положение, не отказывал никому в услугах. Мелких. Кому лекарство там из Москвы, кому книгу… Любил фотографировать. Снимки привозить или присылать не забывал. А то знаете, нащелкать – одно, а как до фотокарточки доходит…– Гай махнул рукой.

– Сколько ему было лет?

– Что-то около тридцати пяти.

– Говорите, приезжал только зимой? И часто?