Екатерина Островская - Не расстанусь с Ван Гогом Страница 5

Надя иногда и сама удивлялась, как она так легко сошлась с девушкой, с которой у нее все было разным: воспитание, образование, взгляды на жизнь и на мужчин. Но других близких подруг у Нади не было. За пять лет учебы в институте она ни с кем не подружилась. Общалась, конечно, ни с кем не ссорилась, и некоторые девушки ей даже казались добрыми, приятными в общении, но у них была своя жизнь – имелись мужья, а порой уже и дети. А вот дружбы не получилось, значит, не притягивало сердце к ним. Раньше, в школе, были две девочки-подружки, с которыми, казалось, связывало все. И после окончания школы Надя общалась с ними – благо, что те жили неподалеку. Позже одна из них, учась на третьем курсе, вышла за выпускника Морского корпуса и уехала с ним в Североморск, а вторая замуж не вышла, только почему-то стала от Нади скрываться. По слухам, она сильно растолстела и не желала, чтобы ее видели такую. Если бы не было новой подруги, Татьяны, Надя наверняка разыскала бы ее, но все было недосуг: работа, походы в театр и вечерние посиделки с Бровкиной.

А еще по выходным они вдвоем ходили по модным магазинам. Правда, Надя почти ничего себе не покупала, а вот Таня решила полностью сменить свой гардероб. В том, что девушка привезла с собой из родного города, по ее мнению, в офисе лучше не появляться. Впрочем, это стало сразу понятно, едва она устроилась на работу, а потому Надя давала ей что-нибудь из своего гардероба. Потом у Бровкиной появились собственные деньги, и она узнала о распродажах. Пару раз сходила одна, купила кучу всякой ерунды, вернулась домой и сама поняла это, а потому в набеги на магазины приглашала с собой Надю. Раза два с ними отправлялся и Саша. Но ходить с ним вдоль прилавков было не очень легко, потому что Холмогоров начинал набирать популярность, его узнавали, смотрели на него и разглядывали, да еще приставали, выпрашивая автографы. На подобные случаи у Нади имелась верная подруга, которая, видя, что Сашу окружают девчонки со сверкающими глазами, брала его под руку и уводила, плавно повиливая бедрами.

Естественно, ни Надя, ни Холмогоров Бровкиной даже не намекали, мол, пора бы той съехать, не задавали вопросов о том, когда девушка подыщет себе жилье. Даже когда звонили родители Нади и трубку снимала Бровкина, папа или мама интересовались у нее, как дела, как работа, и только потом просили пригласить к телефону свою дочь. Конечно, могло оказаться, что оба они воспринимают Татьяну как домработницу, но все равно были очень вежливы с ней.

Как-то незаметно прошел год.

Весной Холмогорову предложили роль российского разведчика-нелегала в полнометражном шпионском триллере, действие которого происходит в Мексике. Продюсеры выбрали место для съемок в Хорватии, и в июне съемочная группа отправилась туда. Саша должен был прилететь отдельно и не один: ему удалось уговорить продюсеров взять Надю ассистентом режиссера по работе с актерами. Она должна была проверять, как актеры учат текст, и подсказывать, в случае если кто-то что-то забудет. Татьяна отправилась в аэропорт их провожать. Когда объявили посадку на рейс, Бровкина обняла и прижала к себе Надю.

– Мне так хочется поехать с вами, – призналась она, – я никогда не отдыхала за границей.

– Так мы ведь не отдыхать летим, – напомнила Надя.

Таня обернулась и быстро чмокнула Сашу в подставленную щеку.

Супруги миновали таможенный пост и паспортный контроль. Холмогоров в последний раз обернулся, кинул взгляд на Бровкину и посмотрел на жену:

– Вроде Танька изменилась, – сказал он. – Или мне кажется?

– Похорошела?

– Не знаю, – дернул плечом Саша. – Но какая-то уже другая: не похожа на занюханную провинциалку.

За толпой веселых туристов, собирающихся к морю, за головами провожающих, за стойками и столами, шла к выходу Таня – шла не спеша, осторожно ставя ногу и держа спину прямо. Перед ней расступались, освобождая дорогу, на нее оборачивались не только мужчины – девушка как бы плыла на этих взглядах навстречу ласковому солнцу, раскрывшему ей свои теплые объятья.

Глава 5

Месяц оказался очень долгим, потому что был переполнен работой и впечатлениями. Наде уже начинало казаться, что такая жизнь будет длиться вечно. Утром она одна спускалась в ресторанчик маленького отеля, в котором разместилась съемочная группа, проносилась вдоль холодильных прилавков шведского стола, сгребая в тарелки колбаски, салатики и фрукты. Потом поднималась к себе. Саша уже был в душе и по обыкновению что-то напевал.

– Завтрак в номер заказывали? – кричала обычно Надя.

Потом они вместе завтракали на балконе, смотрели на горы, откуда сползали к стареньким расшатанным пирсам красные черепичные крыши рыбачьих деревушек. Над морем висела дымка, сквозь которую едва можно было разглядеть маленькие белые точки отелей Дубровника. Саша еще пил кофе, затягиваясь сигареткой, а Надя уже бежала будить актеров. В коридоре ее останавливал режиссер:

– Черкашина, сводку не слышала?

– Всю неделю солнце.

Режиссер ругался вслух. А потом пытался оправдаться:

– Дождь нужен – кровь из носа! Любой дождик, а уж мы его превратим в проливной.

Надо было снимать пропущенный эпизод из начала фильма – герой Холмогорова убегает с фазенды наркобарона, за ним гонятся головорезы, хлещет ливень, кто-то из преследователей срывается со скалы в пропасть, а герой, скользя по грязи, несется по склону, пока не вылетает на размытую дождем проселочную мексиканскую дорогу, где на обочине увяз джип симпатичной американской журналистки, оказавшейся потом офицером Федерального агентства по борьбе с наркотиками. Эпизод с погоней уже сняли в один из ясных вечеров, так как небо по-прежнему оставалось безоблачным. Двое гостиничных садовников запускали вертикально вверх струи из шлангов, а Надя лила воду из лейки, держа ее перед самым объективом камеры.

Однажды утром Саша произнес:

– Баста, сеньоры! Сегодня мы Надеждой отдыхаем. И маньяна{Маньяна – завтра (исп.). отдыхаем. И после маньяна тоже. Трес диас – полная сиеста с фиестой. Три дня отдыха – какое счастье!

Съемки в Хорватии завершились. После чего надо было вернуться в Россию, немного поснимать там на натуре, затем последуют несколько съемочных дней в павильоне, озвучка и – все, для Холмогорова работа была окончена. Разумеется, не надолго. А для Нади последний съемочный день в Хорватии стал расставанием с миром кино. В России с актерами должен будет работать уже другой ассистент. Всей группе дали три дня на отдых, пляж и шопинг. А Надя с мужем провели это время в гостиничном номере, потому что не могли насладиться друг другом.

И в салоне самолета она сидела, склонив голову на плечо Холмогорова.

Ровно гудели двигатели, за шторкой окна висела газовая пелена невесомых прозрачных облачков. Кто-то рассмеялся у них за спинами…

И тогда Саша шепнул едва слышно:

– Мне обещали полторы тыщи за съемочный день. Выходит, сорок пять тысяч евро за этот месяц только. Может, машину купим?

– Как скажешь, – одними губами ответила Надя.

И сама не услышала своего голоса.

…Спектакль подходил к концу, но перед самым финалом Надя поднялась с приставного стульчика и выскользнула из зала. Ей надо было срочно попасть за кулисы, хотя она даже не знала зачем. Вероятно, по работе. Ей, судя по всему, заказали рецензию. Но какую и о чем? Она не помнила даже названия постановки, не то что действия. Вполне возможно, ставили «Волки и овцы», но и в этом Надя не была уверена. Если в самом деле Островский, то весьма странная интерпретация. В памяти не осталось ни имен персонажей, ни фамилий актеров, и представляемые образы ускользнули от нее, словно она и не была на спектакле вовсе.

Колыхнулась драпировка из пыльного плюша, за занавесом должен быть проход к служебным помещениям, но выбраться из портьеры не удавалось – Надя запуталась в ней и чем больше хваталась за ткань, тем темнее и страшнее ей становилось. Где-то далеко отзвучали аплодисменты и унеслись куда-то. Осталась только пыльная душная тишина. Надя хотела крикнуть, но не знала, кого можно позвать. И внезапно поняла, что бесполезно кого-либо звать, потому что она там, где уже никто не поможет. И от этой простой мысли стало вдруг муторно и жутко, испарина выступила на лбу, холодок пробежал по спине. Захотелось закричать, нет – заорать. Не звать кого-то на помощь, а именно так распрощаться с жизнью, чтобы хоть кто-то услышал ее в последнее мгновенье.

Ткань вдруг начала раскручиваться, и Надю завертело как в водовороте. Наконец она поняла, что ее ничто не стесняет, не держит, и разглядела бледный свет ночника в театральном коридоре, а рядом с собой крупную фигуру какого-то старика. Хотела поблагодарить его, но только тут узнала. Это был народный артист Журавлев.

– Спасибо, Николай Георгиевич, – поблагодарила его Надя.

И вдруг осеклась, вспомнив, что Журавлев уже давно умер. Когда-то он и в самом деле приходил к ним домой, сажал к себе на колени маленькую дочку своих учеников, ставших его коллегами по театру, друзьями, произносил возле ее маленького ушка раскатистым бархатным басом: