Екатерина Лесина - Браслет из города ацтеков Страница 5

Катастрофа? Ничего, после катастроф люди выживают.

Вась-Вася отобрал чемодан, кивнул папику и, взяв Лиску за руку, велел:

– Пойдем.

Она пошла. Лиска переставляла ноги, которые вдруг перестали сгибаться в коленях, и мурлыкала про себя мелодию волн. Сухой стук полых трубок становился громче.

А машина у Вась-Васи древняя. И в салоне воняет. А еще холодно очень, но холод – не проблема. Лиска потерпит.

– Ну и что мне с тобой теперь делать? – спросил Вась-Вася, как будто это Лиска была виновата в том, что он ее нашел. Она пожала плечами и сказала:

– Не знаю. Домой отвези. Наверное.

За неполные сутки в конторе все переменилось. В воздухе витал тонкий аромат свежесваренного кофе и сдержанный – хорошей туалетной воды. Непостижимым образом исчезли пыль и пятна на ковре, а белые лилии в главном зале уступили место белым же орхидеям.

Анна лично руководила двумя девчушками из цветочного. Сегодня на ней было строгого кроя платье и короткий пиджак темно-лилового цвета. Туфли на низком каблуке не лишали Анну изящества, а гладко зачесанные волосы делали ее почти красивой.

– Добрый день, – сказала Анна, обнимая ладонями орхидею. – Мне показалось, что фаленопсисы будут смотреться лучше. Лилии – чересчур тяжелы.

– Когда вы только успели?

– Я пришла пораньше. Если вы не против.

Дашке показалось, что голос Анны дрогнул. Нет, конечно, показалось. Анна столь же безмятежна и совершенна, как эти чертовы фаленопсисы, поселившиеся в чеканных вазах.

Одна радость – хотя бы не воняют.

– Адам у себя?

– Да. Он… работает.

И снова этот странный тон и голос. Все-таки надо будет ее проверить. И пусть Вась-Вася не брыкается: услуга за услугу.

Анна вновь занялась цветами. Она вынимала из корзины темно-лиловые ирисы на сочных стеблях, ловко подрезала и встраивала в белоснежную мозаику. Девчушки следили за каждым движением, и в их глазах Дашке виделась зависть.

Дурдом.

Главврач вкушал бутерброды. Он восседал за прибранным столом. По правую руку его стояла кружка, по левую – фарфоровое блюдо необъятных размеров. И уже на нем чья-то умелая рука выложила съедобную мозаику. Дашка стянула один элемент – тонюсенький кусок белого хлеба, маслице узорной намазки и ломтик ветчины с веточкой петрушки.

– Анна?

– Да, – ответил Адам. – Ее инициатива показалась мне весьма своевременной. Еще хочу заметить, что есть стоя – признак дурного тона.

– Анну уже люблю, а ты зануда, – сказала Дашка, облизывая пальцы. – Чаем не напоишь?

– Твой незапланированный визит внушает мне некоторые опасения, – Адам протянул свою кружку. Надо же, какая безумная щедрость, просто-таки пугающая.

Но кружку Дашка взяла, чай выпила и, заняв свое обычное место, протянула папку.

– На. Вась-Вася просил. Я согласилась. Только там… неприятно.

Хотя кому она это говорит? Адам принял бережно и раскрывать не спешил. Он провел ладонями по коже, тронул молнию и тихо заметил:

– Мне кажется, что подобная услужливость не является нормой. Верно?

– Да.

– И данный факт не мог не возбудить в тебе подозрений. Ты будешь проверять Анну.

– Опять да. Не бойся, я…

– Я не боюсь, – оборвал Адам. – Я хочу обратиться к тебе с просьбой.

Что-то новенькое. И Дашке это новенькое определенно не нравилось.

– Мне комфортно находиться рядом с этой женщиной. И я не желаю, чтобы она уходила.

– Адам, ты ее знаешь меньше суток!

– Да. Но у меня имеется стойкое ощущение, что Анна – хороший человек.

Час от часу не легче. Прежде он не использовал подобных выражений. А уж признать кого-то в столь короткий срок… пусть просит, чего ему вздумается, но Дашка обязана проверить эту дамочку. И проверит.

– Конечно, – ответила Дашка, старательно улыбаясь. – Она – само совершенство.

– Совершенство недостижимо, – заметил Адам, наконец открыв папку. Фотографии он разглядывал с пристальным интересом. Отодвинув тарелку и кружку, он принялся раскладывать на столе пасьянс из снимков, располагая их в одном ему понятном порядке.

Дашка не мешала. Она прибрала оставшиеся бутерброды – было бы непозволительно дать пропасть подобной красоте – и долила кипятка в кружку. Чай вышел бледный, почти безвкусный, но зато горячий.

– С нее содрали кожу, – произнес Адам, не отрывая взгляда от фотографий.

– Это без тебя поняли. Что еще?

– Ритуал.

– Уверен?

Если так, то опасения Вась-Васи подтвердились. Где ритуал, там и психопат. А психопата ловить – хуже не придумаешь.

– Может, ее просто кто-то ну очень сильно невзлюбил, – Дашка еще надеялась на меньшее зло, но Адам раздавил надежды.

– Снять с человека кожу не так просто. Я не могу сказать с полной уверенностью, но работа была сделана аккуратно. Посмотри…

Смотреть Дашке хотелось меньше всего, но она поднялась, подошла и склонилась над снимком, на который указывал Адам.

Мясо. Красная краска. Синяя краска.

– Аккуратные разрезы, визуально равной ширины. И если посмотреть здесь, видно, что длина их также совпадает. Лоскуты кожи имели вид прямоугольников. Повернись.

Дашка повернулась, и карандаш в руке Адама коснулся ее спины.

– Он начал от позвоночника влево. От позвоночника вправо. Затем четыре параллельных надреза…

– Я не хочу, чтобы ты на мне показывал эту мерзость!

– Это суеверие, – Адам взял один из снимков. – Итак, он снял две ленты со спины. Еще две – с боков. Затем…

Дашка отмахнулась от карандаша и буркнула:

– Я поняла. Товарищ действовал по плану.

– Именно. Следовательно, все прочие элементы являлись частью данного плана. Синяя краска. Цветы в волосах. Если не ошибаюсь, это флердоранж. Его используют…

– Знаю, невесты.

Все поганей и поганей. Адам кивнул и добавил:

– С точки зрения общественных стереотипов, невеста – символ чистоты, девственности и жертвенности. Логично предположить, что именно на это указывал убийца, украшая жертву. Опять же, обрати внимание на позу.

Дашка обратила, стараясь не думать о куске мяса, как о человеке. Просто… просто комок. Ноги прижаты к груди, руки обнимают колени.

– Она сидит на корточках, – Адам погладил фотографию.

– И что это значит?

– Пока не знаю, но непременно выясню. Мне нужно тело. И кожа. И список всего, обнаруженного на месте преступления.

Он аккуратно сложил фотографии, выровнял стопку и, спрятав в файл, произнес:

– Дарья, мне понятны твои опасения. И мне, несомненно, хотелось бы их развеять, однако да, я думаю, что убийца еще проявит себя. Поэтому я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь.

– А…

– Моих сил хватит, – Адам протянул снимки. – Просто сделай так, чтобы девушку привезли сюда.

Человек наблюдал за ягуаром. Пятнистое тело перетекало с ветки на ветку, пока не замерло. Оно слилось с мешаниной света и теней тропического леса, и человек замер вместе с кошкой.

Он смотрел на спину, напряженную, как тетива лука. На жгуты мышцы, проступившие под кожей. На нервный хвост, кончик которого подрагивал.

И когда ягуар бросился вниз, человек вздрогнул и сдавил стакан. Хруст стекла не отвлек его от экрана, а кровь в распоротой осколками руке казалась менее настоящей, чем та, которая стекала с усов зверя. Охота ягуара была удачна.

И человеку виделось в том доброе предзнаменование.

Он долго стоял под душем, жесткой щеткой раздирая тело. Холодная вода текла по плечам и спине, изуродованной поперечными шрамами, она делала кожу бледной, а рубцы – темными. И это нравилось человеку.

Эти отметки – свидетельство его избранности.

О них он думал, одеваясь и собирая сумку. К ним прислушивался, выбравшись из логова-квартиры. И, повинуясь указаниям, шел.

Менялись улицы. Названий многих человек не помнил. Мелькали люди, лица которых оставались в тени и с каждым днем все глубже в тень уходили. Человек старался, но старания его, видимо, были недостаточны. На перекрестке шрамы полоснуло болью, заставив пересечь пешеходную зебру в два прыжка и застыть у фонарного столба. Здесь.

Близко.

Очень близко.

Дрогнули вибриссы ягуара, почуявшего добычу. И зверь, сидящий внутри, повернул голову влево. К грязному серому телу пятиэтажки прилип кирпичный куб. Стены его прорезали бойницы окон, над дверью виднелась грязная вывеска, и человек-ягуар, прищурившись, прочел: «Спортивный зал».

Бог хотел воина.

Дверь безымянного зала была открыта. И в предбаннике сухой морозный воздух улицы мешался с влажной вонью, оккупировавшей помещения. Гремела музыка, громыхало железо. За конторкой сидела девка с тусклым лицом и длинными искусственными ногтями.

– Позаниматься хочу, – сказал человек, извлекая бумажник. Девка хмыкнула и, окинув посетителя придирчивым взглядом, потребовала:

– Триста. В час.

Часа должно было хватить. Человек дал пятьсот. Купюра исчезла в ящике стола, и девица вернулась в прежнее, полусонное состояние.