Фридрих Незнанский - Выбор оружия Страница 5

Никитин. Спасибо, нет. Я за рулем.

Дорофеев. Может быть, кофе?

Никитин. Ничего не нужно, спасибо. И за то, что послали своих людей встретить меня – тоже спасибо. Правда, мы каким-то образом разминулись.

Дорофеев. Я никого не посылал встречать вас. Непременно послал бы, но я не знал, каким рейсом вы прилетите.

Никитин. А тогда какой же молодой человек… Впрочем, это не важно.

Дорофеев. Итак, слушаю вас. Только, ради Бога, господин Никитин, не курите, если это вас не очень затруднит. У меня больное горло, совершенно не переношу табачного дыма. Как видите, у меня даже пепельницы нет.

Никитин. Извините, не знал. Разумеется, я не буду курить.

Дорофеев. Итак…

Пауза.

Дорофеев. Как прошел перелет? Вы прилетели во Франкфурт из Претории?

Пауза.

Никитин. Нет, на несколько дней залетал в Нью-Йорк, там у меня были кое-какие дела. А оттуда уже – во Франкфурт и в Москву.

Пауза.

Дорофеев. Утомительное путешествие.

Никитин. Не без того.

Пауза.

Дорофеев. Сколько вы не были в России?

Пауза.

Никитин. Около двадцати лет.

Пауза.

Дорофеев. Тогда вы не узнаете свою родину. У нас очень многое изменилось.

Никитин. Но не все.

Долгая пауза.

Дорофеев. Вы сильно загорели. У вас там, в ЮАР, сейчас, наверное, жарко.

Пауза.

Никитин. У нас всегда жарко. Кроме зимы, когда просто тепло.

Очень долгая пауза.

Дорофеев. Сколько лет вы уже в ЮАР?

Никитин. Восемь.

Очень долгая пауза.

Дорофеев. А до этого где работали?

Очень долгая пауза.

Никитин. В Канаде. Пять лет. И пять лет жил в Штатах, в Нью-Йорке. Был безработным, жил на «вэлфэр» – это такое социальное пособие.

Очень долгая пауза.

Дорофеев. Может, все-таки выпьем что-нибудь? Есть прекрасный шотландский виски.

Пауза.

Никитин. Не стоит. Не хочу осложнений с ГАИ.

Пауза.

Дорофеев. У вас какая машина?

Пауза.

Никитин. «Форд-сиера», я взял ее напрокат.

Пауза.

Дорофеев. Лучше бы взяли «БМВ», гаишники такие машины редко останавливают.

Никитин. По-прежнему не любят связываться с иностранцами?

Дорофеев. Скорее – с бандитами. Их сейчас в Москве больше, чем иностранцев. И они почему-то предпочитают именно «БМВ».

Очень долгая пауза.

Никитин. Не знал. А то бы взял «БМВ».

Очень долгая пауза.

Дорофеев. Не буду больше утомлять вас светскими разговорами. Вам нужно отдохнуть с дороги. У нас еще будет время поговорить о делах. Где вы остановились?

Никитин. Пока нигде. Из Шереметьева я приехал сразу сюда. Остановлюсь в «России» или в «Москве».

Дорофеев. Сообщите мне свои координаты, и мы условимся о новой встрече. Вот моя визитная карточка, здесь телефон моего секретариата. А тут вот я пишу мой прямой телефон.

Никитин. Благодарю вас, господин Дорофеев, за то, что приняли меня. Мне было чрезвычайно интересно познакомиться с вами. Всего хорошего.

Дорофеев. До свиданья, господин Никитин.

Стук передвигаемых кресел.

Начальник службы безопасности Народного банка Анатолий Андреевич Пономарев выключил магнитофон и взглянул на часы. Ровно сорок четыре минуты. А текста не больше чем на двадцать минут. Он нахмурился. Что-то тут было не так. Еще раз внимательно прослушал запись, проматывая на скорости паузы. Потом вынул кассету, спрятал ее в карман своей кожаной куртки и вышел из узкого, как пенал, кабинета, находившегося на том же втором этаже, что и приемная генерального директора. Проходя мимо приемной, подергал ручку двери. Заперто. Все правильно, рабочий день кончился час назад. Правда, Дорофеев обычно засиживался часов до десяти, а то и до полуночи, если ему не нужно было присутствовать на какой-нибудь презентации или артистическо-политической тусовке. Но обычно он об этом предупреждал Пономарева, а сегодня уехал, ничего не сказав. Очень странно.

По широкой мраморной лестнице с красной ковровой дорожкой Пономарев спустился вниз, в комнату охраны. На одной из стен находились мониторы видеокамер наружного и внутреннего наблюдения. В креслах, положив ноги на низкий журнальный столик, сидели два молодых охранника, одетые так же, как и все служащие Народного банка – черный костюм, галстук. Они курили и пили пиво из жестяных импортных банок. Обернувшись на легкий стук двери и увидев кряжистую фигуру Пономарева, парни поспешно спрятали банки и сняли ноги с журнального столика.

Начальник службы безопасности молча извлек банки из-под кресел, выбросил их в открытую форточку, предупредив:

– Замечу еще раз: будете на помойках пустые бутылки собирать. И курить «Приму», а не «Мальборо». Что тут у вас?

– Все в порядке, шеф, – заверил один из них. – Все разошлись, только у Глузмана работают. В «Звездные войны», наверное, на своих компьютерах режутся.

Он показал на экран, связанный с камерой, установленной в аналитическом отделе.

– Почему камера в кабинете генерального не работает?

– Наверное, забыл включить, когда уходил. Он же сам ее включает и выключает.

– Он ушел?

– Больше часа назад. Вызвал телохранителя и уехал.

– Куда?

– Ничего не сказал.

– Ладно, пойду гляну, что там. И камеру включу. А насчет предупреждения – повторяться не буду…

Пономарев снял со стены увесистую связку ключей и вновь поднялся на второй этаж. Без труда выбрав из связки нужные ключи, открыл двери приемной и кабинета Дорофеева. За окнами сгущались сумерки, отсвет уходящего дня скрадывали кроны тополей и лип Бульварного кольца, на которое выходили забранные пуленепробиваемыми стеклами окна кабинета генерального директора Народного банка. Пономарев задернул тяжелые гобеленовые гардины и только после этого включил свет.

Внимательно осмотрелся. Стол Дорофеева пуст, ни одной лишней бумажки, лишь большой перекидной блокнот в сафьяновом переплете, на листах которого генеральный директор делал обычно свои заметки. Блокнот был раскрыт на чистой странице, несколько листов из него было вырвано. Пономарев достал из внутреннего кармана ключик, отпер ящики стола, начал просматривать документы, укладывая их на место в том же порядке, в каком они лежали. Ничего похожего на вырванные из блокнота листы не нашел. Запер письменный стол, подошел к книжному стеллажу и нажал скрытую книгами кнопку. Одна из секций стеллажа повернулась, открыв небольшой, вмурованный в стену сейф. Это был личный сейф генерального директора Народного банка, в нем хранились самые конфиденциальные документы о коммерческих операциях банка и контролируемых им акционерных обществ и холдинговых компаний.

Отключил сигнализацию. Набрал шифр. Два поворота ключа. Сейф открылся.

Бразильский револьвер «росси» в кожаной кобуре – личное оружие Дорофеева, которым он никогда не пользовался.

Стопки документов.

Пономарев перебрал их. Листов, вырванных из блокнота, не было и здесь. Закрыв сейф и вернув секцию стеллажа на место, Пономарев задумался. Потом подошел к письменному столу Дорофеева, взял из-под стола плетеную корзину и высыпал ее содержимое на полированную поверхность стола для совещаний. Среди небрежно смятых черновиков лежали мелкие клочки плотной веленовой бумаги. Это было то, что нужно.

Погасив свет в кабинете Дорофеева, включив видеокамеру и заперев двери кабинета и приемной, начальник службы безопасности Народного банка вернул ключи охранникам и заперся в своем кабинете-пенале. Не меньше часа понадобилось ему, чтобы сложить клочки листков один к другому. Это было посложней любого пасьянса, но в конце концов Пономарев с этой работой справился. И хотя некоторые клочки так и не нашли своего места, текст можно было уже прочитать.

Размашистый почерк Дорофеева Пономарев знал хорошо. Другой почерк, убористый, четкий, с чуть отстоящими друг от друга буквами, принадлежал, несомненно, гостю Дорофеева – этому русскому американцу Никитину. Его почерком и была сделана первая запись:

Ни слова о деле. Нас слушают.

Дорофеев. Кто?

Никитин. Не знаю. Говорите что-нибудь.

Дорофеев. Вы уверены?

Никитин. Да.

Записи в блокноте были сделаны не вдоль строк, а наискось, с наклоном в разные стороны, как если бы собеседники по очереди подсовывали блокнот друг другу. Да так оно, видимо, и было.

Дорофеев. Суть вашего дела?

Никитин. Лицензия на разработку Имангды. Месторождение никеля. 120 км от Норильска. Получите для меня.

Дорофеев. Правительство объявит тендер. Конкурс.