Ирина Лобусова - Без суда и следствия Страница 5

— Извини, не прав. Но у меня действительно должна была быть важная деловая встреча, только она не состоялась. Больше я так поступать не буду, прости.

Пожалуйста, прости меня. Успокойся. Давай лучше спать.

Он лег в кровать и потушил свою лампу. Моя продолжала гореть и отбрасывала тени по стене.

— Я волновалась. Я не люблю, когда ты уходишь надолго, не сказав куда.

— Извини. Но теперь все будет хорошо.

— Ты повторяешь это как заведенный который день, но я не понимаю, что должно быть плохо!

— Да ничего! Все будет хорошо.

— Ты невозможен! Просто невыносим!

— Спи.

Я потушила лампу и закрыла глаза. Я вспомнила: когда он вернулся, у него не было портфеля.

Утром — я одевалась, чтобы ехать в студию, — Андрей вел себя так, словно ничего особенного не произошло. После завтрака устроился на диване с детективом, и я спросила, собирается ли он ехать на работу в галерею.

— Нет, не собираюсь. У меня сегодня отгул.

— В честь чего?

— Не в честь чего, а просто так. Я, может, устал. У меня, может, голова болит.

— Шляться надо поменьше.

— Если б я шлялся, я возвращался бы домой не в половине одиннадцатого ночи, а в половине одиннадцатого утра!

— Только попробуй!

— Да ладно тебе! Имею я право на отдых?

— Нет!

— Ну что за характер — ни капли жалости к родному супругу!

— Хватит ныть. Валяйся на диване, раз ты сам себе хозяин, но, если ты потеряешь деньги за этот день, тебя сама убью!

— Ничего не случится за один день.

Потом я повторяла его слова много раз. Позже я повторяла его слова тысячи, миллионы, миллиарды раз и всегда находила в них новый смысл, новые оттенки и значения, кроме одного — того, что должно было произойти на самом деле.

«Ничего не случится за один день»! Больше ничего не может случиться. Я сказала себе именно эти слова, мельком взглянув на фотографии еще двух убитых детей, выслушивая отвратительные подробности Димкиного рассказа, вчитываясь в заявление прокуратуры и сообщение, предоставленное телевидению следственным пресс-центром. Я повторяла все время (даже не отдавая себе отчета почему), твердила как заведенная: «Ничего не случится за один день».

— Вчера ночью были обнаружены трупы двух одноклассников Димы Морозова — Тимура Кураева и Алеши Иванова, в семидесяти километрах от города, на станции Белозерская. Экспертизой установлено, что убийства были совершены одним и тем же лицом. Согласно заявлению прокуратуры и следственной группы для всех средств массовой информации убийца известен и будет арестован еще до вечера. Сейчас, когда выходят в эфир дневной блок новостей четвертого канала, группы захвата выехали к месту задержания преступника. О дальнейшем развитии событий мы сообщим в блоке вечерних новостей.

После окончания эфира Филипп Евгеньевич попросил меня задержаться на полчаса.

— В любой момент может поступить информация из милиции.

Все полчаса я слушала Диму, повествующего те подробности, сообщить которые он не решился перед выходом в эфир.

— Короче, золотая молодежь, сама понимаешь. Веселая компашка, пять пацанов лет по семнадцать-восемнадцать и три бабы лет эдак по двадцать пять. Занятие баб, сама понимаешь, какое. На трех машинах — старый «Форд», новые «Жигули» «семерка», «Ниссан-Премьер» выпуска девяностого года. И устроили в лесу ночную гулянку, костер, выпивка, телки… И вот одна парочка решила отползти в кусты и там трахнуться. Отошли, короче, и наткнулись на отрезанную башку, да еще в полутьме не разглядели, что это такое. А потом, естественно, крик. Остальные собрались, начали кусты окрестные осматривать — ночью, представляешь? Ну и нашли все остальное — руки, ноги, куски туловища… Двое самых трезвых сели в «жигуленок» и поехали в поселковое отделение милиции. А те сразу в город позвонили, группа выехала, следователь — вся милиция на ушах стояла. Хорошо хоть эта молодежь ничего не трогала. Те, из города, сразу поняли, что один тип орудовал. Труп так же расчленен был. А утром, часов около семи, на железнодорожной станции поселка за несколько километров от леса некая баба-алкоголичка, местная уборщица, мыла пол. Встала, видно, утречком с перепоя, похмелье в башку ударило, или уж больно совестливая насчет работы бабка попалась, только пошла она в семь часов утра мыть пол. Ну и решила воду к кусты вылить, а мусор — в контейнер выкинуть. Воду вылила, заглянула в мусорник, а там… все как в лесу — голова, руки, ноги… Бабка в крик, потом в обморок, служащие станции вызвали милицию. Не знаю, как их там опознали, этих детей, но как-то все-таки опознали (может, сообщили родители, что дети исчезли и целую ночь не появлялись дома), и уже в одиннадцать передали заявление для прессы и телевидения: что, мол, убийца будет арестован днем. Вот и все, что удалось пока выяснить. Какая-то жуть полная — я имею в виду, ну кому понадобилась смерть этих детей? Кому они помешали? Конечно, только маньяку. Тогда этих гадов, маньяков, просто сжигать надо, как колорадских жуков!

— Что ты говорил про родителей? — спросила я.

— Вроде бы приличные, не то что у Димы Морозова. Без конфликтов, без отклонений. У Тимура Кураева — очень состоятельные. Папаша — мясник на рынке. Да, вот еще что мне удалось выудить у следователя: дети вроде бы знали, с кем Дима должен был встретиться утром, очевидно, они его ждали, а когда он не вернулся — отправились искать. Особенно когда они узнали, что Диму убили… Я лично думаю, что дети точно знали убийцу — иначе зачем их вывезли за город и убили?

— Вывезли? Ты хочешь сказать — убийц было несколько?

— Нет, это я так, к слову. Милиция говорит, что один. Точно один — во всех трех случаях. Нет, ну ты представляешь себе этих родителей приличных? Которые не знали, не ведали, во что их деточки собираются вляпаться? Господи, когда я об этом думаю, у меня мурашки по коже бегают — как тараканы в столовой телестудии.

Болтовню Димки прервал мой шеф, Филипп Евгеньевич, сообщивший, что информация пока не поступила, но, если она поступит, меня обязательно вызовут, и отпустил домой.

Это было несколько лет назад, в год, когда меня вышибли из института. Я ходила на грани, и одна из знакомых силком потащила меня к модному психоаналитику (или психиатру). Он решил погрузить меня в гипнотический сон, но я совершенно не поддавалась гипнозу. Тогда он сказал, что я интересный случай в его практике и он решился попробовать другой способ. И объяснил:

— У вас ярко выраженное аутичное мышление. Это очень необычно, когда подобное явление и проявляется, и в то же время не проявляется так явно. Поэтому особенно важно то, что вы запомните.

Потом он стал произносить обычные слова (вы спокойны, вы спите и т. д.), я почувствовала, — как становится тяжелым мое тело. И вот что я запомнила лучше всего.

У меня были мокрые волосы — мокрые до такой степени, что вода стекала на лицо, плечи, грудь. Я сидела на песке, подогнув колени и обхватив их руками. Потом голова моя стала клониться все ниже и ниже, пока я не упала, а когда упала, песок начал забиваться в мои волосы, До корней, голова стала невыносимо тяжелой, теперь уже не вода, а песок струился мне в глаза, на лицо. Я пыталась стряхнуть его руками, но песчинки словно прилипали к коже намертво. Чтобы избавиться от наваждения (я боялась, что песок станет меня душить), я покатилась по песку и стала падать куда-то вниз, а потом открыла глаза и поняла, что падаю со скалы. Я летела вниз и чувствовала, как разрезаю собственным телом воздух. Кажется, я стала кричать, и тогда врач снял с меня сон. Он спросил, что запомнилось мне больше всего, больше, чем остальное, и я ответила — как песок забивался в мои волосы и еще страх, когда я падала со скалы. Тогда врач сказал, что никакому лечению меня подвергать не надо, что я сама себя излечу, смогу решить все свои проблемы, потому что достаточно сильный человек. Может, это странно и глупо, но, возвращаясь домой (медленно, нехотя останавливая машину у каждого светофора), я чувствовала, как невидимый песок снова намертво и тяжело забивается в мои волосы.

У подъезда стояли милицейские машины. Возле одной из них стоял коренастый омоновец небольшого роста. Он окинул меня дерзким, презрительным взглядом и плюнул на асфальт. Я резко затормозила, вышла из машины, с остервенением захлопнув дверцу, бросилась в подъезд. В вестибюле находились двое омоновцев. Я стала бегом подниматься по лестнице. Пустота отражалась от стен. Кто-то внутри оглушительно кричал о том, что я могла бы двигаться быстрее. А потом с Лестничной площадки я увидела распахнутую дверь своей квартиры. Я еще не знала, что произошло, только каким-то внутренним чувством понимала, что это — беда, непоправимая, страшная. Потому что не может быть ничего страшней, чем возвращаться домой и видеть настежь распахнутой дверь своей квартиры.