Леонид Словин - Дополнительный прибывает на второй путь (сборник) Страница 5

— …Потрясающая мелодия. Правда? — вполголоса сказал Алексей.

Им дали место на кушетке. Рядом с Денисовым оказалась девушка. Он почувствовал запах розового болгарского масла, ощутил хрупкость плеча. Девушка шепталась с худощавым юношей, полусидевшим по другую сторону ее. Денисов пригляделся. У обоих было развито чувство уюта. Денисов сразу определял людей, которым оно было присуще, потому что в его семье, сколько он помнил, телу давался только необходимый прожиточный минимум — раскладушка, матрац, подушка.

— Мечтаю о «Грюндиге», — прошептала соседка Денисова своему партнеру.

Тот отнесся с пониманием. Несколько минут они серьезно обсуждали высказанную мысль. Потом юноша спросил:

— А как же «Весна-стерео»?

— Сдам в комиссионный!

— Возьмут?

— Конечно. Отлично пашет, поставлены японские головки.

— Горяиновы довольны «Юпитером»?

— Ольга на седьмом небе.

Ансамбль «АББА» сменил Элтон Джонн, потом «Квин». Кто-то прибавил громкости. Чистый звук бился о стены как кровь в висках.

«Отлично пашет…», «Клево!» — повторяли вокруг на все лады.

Рядом с магнитофоном, в углу, сидели на корточках несколько ребят. Денисов определил: на вид им лет по шестнадцати-семнадцати. Майки «адидас», нестриженые патлы, металлические побрякушки. Под ночником мальчик-лобастик в очках читал книжку.

Теперь Денисов смог разглядеть танцевавших в первой комнате. Неухоженные волосы, словно униформа одежда — батники, джинсы. И на девушках и на парнях. Танцуют небрежно, как будто нехотя. Скупой, точно выверенный жест… Всплеск, ожидание.

Мебели в первой комнате не было — только палас. На стене чеканка — вытянутые фигурки людей. Денисов видел такие в Риге, в Домском соборе, — уродливые в своем средневековом реализме. Ночник разливал красноватый дрожащий свет: имитация трепета камелька.

«Эти ребята весь день провели с Анкудиновой, — подумал Денисов. — Кто-то из них, безусловно, знает многое…»

— Вон Славка Момот, — прошептал Алексей.

Парень с глубоко посаженными глазами, с раздвоенным подбородком, в свитере, прокладывал себе дорогу среди танцующих. Тело его плавно вибрировало в такт музыке, а на правой брови — Денисов весь напрягся — что-то белело.

— …За ним Ольга, сестра Димки Горяинова!

Девушка казалась чересчур высокой даже в этой компании акселератов. Она была полная, со вздернутым носом, сонными глазами.

— Момот не в своей тарелке. Грустный какой-то, — подумав, добавил Алексей.

— Уверен? — Денисов решил не фиксировать внимание Алексея на брови Момота, пока сам не разберется хорошенько.

— Абсолютно. И Димки не видно. Вальяжная сестра Горяинова вплыла во вторую комнату.

Денисов вдруг понял, кого она напоминает: «Маменькина дочка из сказки, вечная соперница Золушки — этот низкий лоб, прическа, раздвоенная со лба, вздернутый нос…»

— Что невеселые, черти? — спросила Ольга Горяинова.

— Вымотались, — ответил кто-то.

— Мать, ты где? — позвала она.

Соседка Денисова пошевелилась, Горяинова поймала ее руку.

— Надо посоветоваться!..

— Теперь поздно…

— Не глупи, Ленка! — Горяинова потянула ее к себе. — Что-то ведь говорить придется…

Обе вышли из комнаты. «Сколько их всего было в поезде здоровья? — подумал Денисов.

— Моя соседка… Кто она? — шепнул он Алексею.

— Ленка, в восьмом ЖЭКе работает.

— Родители есть?

— Ушла она от них.

— А где живет?

— Здесь, рядом. На служебной площади…

— А ее сосед?

— Бабичев Женька.

Денисов удивился.

— Хозяин квартиры?!

— Самый авторитетный здесь. Личность! Очень скрытный. Вожак…

— Р-ребята! — В комнату ввалился сутулый парень в очках, в широкополой шляпе. Он был пьян. — За новорожденного! — В одной руке он нес рюмку, в другой — бутылку «Айгешата». — За его двадцать с малым…

— Верховский Володя, — шепнул Денисову Алексей.

Верховский наполнял рюмку. Вино плескалось, ребята судорожно отодвигались: джинсы в «опасности».

Рядом с мальчишкой-лобастиком, читавшим книгу, Верховский остановился. Картина была трогательная. Ночник скупо освещал страницу, в стереоколонках гремел Джеймс Ласт, лобастик сосредоточенно читал.

Верховский постоял, затем, нагнув к пацану черную, давно не стриженную голову, спросил:

— Тебе хорошо с нами, Малыш?

«Малыш»! Денисов замер: «Тебе хорошо с нами, Малыш?» И там, на перегоне, на пачке сигарет — «Не режь по живому, Малыш!». Одна и та же конструкция фразы!

Верховский погладил лобастика по плечу:

— Нравится?

— Фирменный вечер. — Парнишка тряхнул головой.

— Что читаешь?

— «Находки в Кумранских пещерах…»

Верховский, пошатываясь, поставил рюмку на пол.

— Опять Плиния?!

— Плиний Старший великий историк… — Лобастик поднял книгу выше, к ночнику. — Он писал об ессеях… Вот: «Племя уединенное и наиболее удивительное из всех во всем мире: у них нет ни одной женщины. — Лобастик заметно покраснел: — Они отвергают плотскую любовь, не знают денег и живут среди пальм».

В углу засмеялись.

— Значит, не было и ревности, — сказал кто-то.

Денисову послышался намек на какие-то известные всем, кроме него, обстоятельства.

— Значит, нет. И нет стяжательства!

— Вот когда будешь жить на Севере в брошенной деревне…

— Может, и буду! Только не в брошенной, а в такой, где школа. Где можно будет учительствовать. — Лобастик с вызовом вздернул голову.

Денисов интересовался разговором, но старался не упустить и того, что происходило в первой комнате.

Ольга Горяинова и Лена все еще шептались.

— Компанию не должен захватить дух стяжательства… — Верховский снял шляпу, второй рукой поднял рюмку. — Желание лепить червонцы на лоб!

— Как это лепить на лоб? — спросил мальчик-лобастик.

— Один идет с тросточкой и сбивает шляпы со всех встречных справа и слева, — пояснил Верховский. — А второй идет сзади и лепит каждому червонец на лоб: «Купи себе новую!» Понятно, Плиний?

В углу заспорили:

— Нуты сказал!..

— Мясо сбивает, а Володя лепит…

— А как ессеи поступали с предателями, Плиний? — Бабичев поднялся с кушетки. — Брали они в руки оружие? — Его уверенный голос покрыл смех.

Лобастик перелистал страницу.

— Тут этого нет, Женя.

— Брали! Когда это требовалось, они были беспощадны. Ессеи воевали с римлянами… Запомни.

— Женя! — позвали из первой комнаты.

Ольга Горяинова подошла к магнитофону, уменьшила звук.

В проеме Денисов увидел скуластого приземистого человека в пальто, ондатровой шапке, рядом с ним женщину.

— Горяиновы-старшие приехали, — шепнул Алексей. — Не Димку ли ищут?! Непонятно его отсутствие…

Бабичев что-то объяснял им, потом несколько раз кивнул, слушая Горяинова-отца.

С пола поднялся эрдельтерьер Бабичева, поочередно потряхивая лапами, вышел на середину комнаты. Компания молча следила за ним.

«Пора… — понял Денисов. — Скоро начнут расходиться».

Алексея кто-то вызвал в кухню. Денисов поднялся, не привлекая внимания, вышел на лестницу. Сидевшие на подоконниках умолкли, когда он проходил мимо.

«Заходили ли они к Бабичеву или у них была своя компания»?

Вслед Денисову на высоких нотах запел Демис Руссос. Голос певца словно путешествовал внутри причудливой и нежнейшей морской раковины.

Хотя Денисову, выходя, не удалось пристально присмотреться к Момоту, у него возникла полная уверенность в том, что на брови Момота белела маленькая наклейка пластыря.

…Выскочившие из подъезда попрятались за деревьями, приготовили снежки. Появившихся следом встретил дружный залп. Двор огласился воплями:

— Бе-ей!

Осторожно: фейс![2]

Шел первый час. В глубине за домом мелькнул зеленый глазок.

— Такси!

— Все не поместимся! Ищи сарай! — имелся в виду такси-пикап.

…Вновь прибывшие инспектора уголовного розыска быстро распределили между собой уходивших гостей и двинулись, подтягивая по мини-рациям напарников, медленно рассредоточиваясь.

— Восьмой, я — пятый…

— Слышу хорошо! Прием!

С минуту дублировавшиеся в рациях голоса инспекторов и сигналы стояли в воздухе густой плотной завесой, как цокот ночных цикад.

Денисов прикрывал выход на Нахимовский проспект. Он все стоял, когда во дворе уже не было ни души. Потом из подъезда показались двое. Денисов узнал Лену, она пересекла двор в направлении проспекта. За ней шел Бабичев. Рядом с ним бежала собака. Бабичев и его спутница вышли на проспект, свернули вправо, к продовольственному магазину. Они не оглянулись. Денисов пошел позади метрах в тридцати. Народу на проспекте было совсем мало. Только на остановке пятьдесят второго троллейбуса ждали несколько человек. Бабичев и девушка шли мимо классических пропорций здания с квадратным портиком, вынесенным к тротуару. Огромные окна первого этажа светились. Подойдя ближе, Денисов прочитал: «Институт научной информации». Второе здание, поодаль, тоже имело отношение к науке — огромный лист Мебиуса был виден издалека. Бабичев и его подруга остановились под портиком.