Валерий Гусев - Конкур со шпагой Страница 5

- Это откуда же? - спросил я, садясь с ней рядом. Очень мне не хотелось пользоваться таким источником информации, но выбирать не приходилось.

- Откуда! Я у них в дому все равно что своя, уж сколько лет. Глафира-то у ней по хозяйству, по магазинам, а как уборка тяжелая, как грязная работа - они всегда меня зовут. Правда, так при хозяине было, а сейчас-то ей лишний расход ни к чему. И так уж прожилась совсем. Пашка у них с мальства такой балованый, такой балованый, ни тебе забот, ни отказа ни в чем, он и сейчас все тянет. А уж чего тянуть - ничего не осталось. Книжки вон продает, сама стесняется - меня просит. А мне что: снесу, и рублик-два она мне выделит за труды. Не велик доход, а приятно. Да и то сказать - не краду, правда же?

Стеша говорила, пальцы ее ловко вертели блестящие спицы; иногда она замолкала, шевелила губами - подсчитывала петли.

- Теперь у ей одна дорога - за профессора идти. Да он, видать по всему, не больно-то об том мечтает. Раньше-то ему вольготно было Мстислав в гастроли подался, а этот уж тут вьется. Нынче уже по-другому: сама его ловит, а ему старый хомут, конечное дело, без надобности. Опять же к Пашке-балбесу в отцы охота ли?

Разговор со Стешей, вернее, ее монолог, был мне крайне неприятен. Она не стеснялась выворачивать наизнанку семейное белье Всеволожских, даже больше - делала это с каким-то злорадным удовольствием, но и прервать ее я не решался - кое-что полезное из мутного потока ее сплетен оседало на дне лотка. Не сказать, чтобы это было золото, но в нашем положении каждому камешку рад.

В это время к подъезду подлетел ободранный "Москвичок" с надписью по кузову "Специальная", взвизгнул тормозами, как заорал, и остановился. Хлопнула дверца, и в подъезд прошмыгнул какой-то парень в кожаном пиджаке.

- Мишка, фамилию не знаю, Пашкин дружок. Тоже пьяница. И ворюга - два раза сидел уже. Сейчас его Глафира наладит с лестницы.

"Так или иначе, - подумал я, - а все равно всех Пашкиных дружков придется перебирать. Почему же с этого не начать?"

Когда я подошел к дверям квартиры Всеволожских, оттуда и правда слышался шум: громкий, грубый голос домработницы, визгливый лай болонки, какой-то стук.

Я позвонил. Открыла обозленная чем-то Глаша; из-за ее спины вывернулся этот парень: "До свиданья, теть Глаш" - и, оттолкнув меня, вышел на площадку.

Я положил ему руку на плечо:

- Подожди, друг, вернись-ка на минутку.

- Еще чего! Меня дела ждут, а тебя я знать не знаю!

Я достал удостоверение и раскрыл его. Парень заглянул в книжечку, посмотрел на меня, перевел взгляд на Глашу, опять на меня... и вдруг рванулся и загромыхал каблуками вниз по лестнице. Я увидел только его спину, распахнувшиеся полы пиджака; бросился за ним. Не сразу, признаюсь. Настолько это было неожиданным.

Не учел я и еще одного обстоятельства: подъезды в этом доме были спаренные, каждый этаж одного соединялся с другим коридором... Я проскочил вниз на три этажа, пока до меня дошло, что я уже не слышу стука его каблуков - значит, где-то свернул и, вполне возможно, поднялся в соседнем подъезде наверх и сидит, посмеиваясь, на ступеньках, отдыхает, довольный. Ищи его теперь, бегай по всем девяти этажам!

Я спустился вниз и остановился около машины, закурил, поглядывая на оба подъезда.

Ждать пришлось недолго. Дверь приоткрылась - другая, как я и думал, Мишка осторожно выглянул, нырнул было снова в подъезд, но, видно, понял, что это глупо, и медленно пошел ко мне. Пиджак он уже снял и нес в руке.

- Набегался?

- А чего ты хватаешься? Я тебе кто - гражданин или преступник? - На лице его - широком, опухшем и, казалось, немытом - явно отражалась борьба между страхом и наглостью. Он лихорадочно и безуспешно соображал, как себя держать и что ему может грозить.

- Документы предъявите, пожалуйста.

Он упер левую руку в бок, сплюнул:

- А я их с собой не беру, потерять опасаюсь.

- И водительские права тоже?

Мишка еще больше растерялся - по всему, сообразительностью большой он не обладал.

- А при чем права, начальник? Езжу по правилам, может, машину не здесь поставил, так, пожалуйста, штрафуй - милое дело!

Я уже начал терять терпение.

- Ну, хватит! Не хочешь дома ночевать? Документы!

У него нашлось, кроме прав, служебное удостоверение.

- Завтра утром зайдешь в райотдел, комната четыре, к инспектору Оболенскому.

- За что наказываешь, начальник? - заныл Мишка. - Нет ничего за мной.

- За неповиновение представителю власти, - сказал я первое, что пришло в голову. Но, в общем-то, я уже был уверен, что этим парнем придется заняться всерьез. Не знаю, имел ли он какое-нибудь отношение к пропаже шпаги, но то, что "за ним ничего нет" - весьма сомнительно. Зачем к Всеволожским приходил?

- Пашку навестить хотел. Я его адреса нового не знаю, спросить зашел. А ты хватаешь.

- Ладно, все. До завтра.

- Без хозяйки ни об чем говорить не буду, - отрезала Глаша. - Не велено. И сама не желаю.

Я уже было открыл рот с целью напомнить Глаше, что "говорить" со мной она обязана по закону, но вовремя перестроился и в самых изысканных выражениях с капелькой высокомерия (в расчете на психологию домработницы, которую годами отрабатывала в ней Ираида Павловна) объяснил, что для пользы и спокойствия "вашего благородного семейства" мне крайне необходимо знать, на каком фильме они вчера были с хозяйкой.

- Это скажу, - буркнула, несколько смягчившись, Глаша. - Названия только не упомню. А картина трогательная была. Хозяйка-то все морщилась и фыркала, а мне она очень до сердца достала, всю душу пробрала.

- "Долгие рассветы" называется? - уточнил я. - Про женскую тракторную бригаду?

- Она самая, - подтвердила Глаша и наконец пропустила меня в комнату. - Про бригаду и про землячку мою. Вот ведь всего достигла: и Герой Труда, и государственный человек, и артистка ее в кино играет, - Глаша усмехнулась, но как-то грустно. - Подружками были. За одним парнем бегали. И в бригаду вместе пошли. Да меня вскорости Мстислав (он мне родня, только мы с ним так и не разобрались - кто кому кем приводится) в город сманил. Вот я и получила себе новую специальность. А не то - так, может, и про меня сейчас кино снимали бы или песни складывали. Ну теперь что уж...

- Так с ними всю жизнь и прожили? - спросил я.

- Так и прожила. Мстиславу-то я жаловалась, говорила ему, что на производству хочу. Он все обещался, а хозяйка - та ни в какую. И то сказать - как же она без прислуги!

- Барыня?

- Барыня, - снова усмехнулась Глаша, не то презрительно, не то с жалостью. - Такая уж барыня, куда там: отец дворник, мать на фабрике работала. Так она из парадного альбома, что для гостей, их фотокарточки (отца в фартуке и мать в платочке и ботинках) выдрала и в другой переложила, чтоб, значит, не позориться ихним трудовым прошлым.

Момент был удобный (Егор Михайлович никогда бы мне не простил, если бы я его не использовал), и я решился - попросил посмотреть альбом.

- А чего ж, можно, - согласилась Глаша. - Только помалкивай потом, а то хозяйка узнает - не простит.

К сожалению, в этом огромном, как стол, в сафьяне и меди альбоме я ничего не нашел нужного - так мне казалось тогда. Заинтересовала меня (чисто психологически) только одна деталь: на первой странице под пустым местом со следами отклеенных фотографий были подписи: "Отец - Павел Федотович Кучеров, действительный статский советник. Мать - Марфа Игнатьевна, урожденная Степанова, дочь присяжного поверенного". Представляю, с какими многозначительными ужимками объясняла Ираида Павловна своим гостям отсутствие этих фотографий!

А дальше шел обычный семейный набор по типу и смыслу: это я в Крыму; это я еще девочка (правда, хорошенькая?); это Мстислав, это Мстислав, это тоже; это Павлик на велосипеде; это его первая любовь; это опять я в Крыму, волшебное море, не правда ли? - и платьице миленькое; это я на вернисаже (сам приглашал), это - на открытии выставки тяжелого машиностроения; это мы собираемся на премьеру...

Глаша стояла сзади, смотрела через мое плечо и комментировала содержание фотографий.

- Пашка хороший малец был, испортила она его баловством. А мог бы такой человек из него стать. Только уж вовсе меру потерял.

- Какую меру?

- Это я так, про совесть. Он добрый, но уж если чего захотел - вынь да положь! После Мстислава - как похоронили и памятник выкупили - почитай, ничего не осталось. Только-только концы с концами сводить. А Пашка как маленький - то давай, это давай - привык же. Нам, по нашим доходам, тишком надо жить, осмотрительно, об завтра думать.

А это - Леночка, жена Пашкина. Да, видно, не заладится у них. Сперва-то она его прибрала к рукам - за ум вроде взялся, серьезнее стал, а потом опять все вразброд. Не совладает она с ним. Вместе с ихним Алешкой, считай, двое у нее на руках: Пашка-то до сих пор как дитя малое.

Я просмотрел альбом до конца. Все это, конечно, интересно с определенной точки зрения, но по существу вопроса ничего мне не дало. Среди последних снимков, вложенных в кармашек на обложке, была еще одна фотография Лены - она стояла, держа у груди фехтовальную маску, опустив к полу спортивную рапиру, и устало улыбалась.