Владимир Гоник - Песня певца за сценой Страница 5

Мимо решетки ботанического сада, мимо станции метро и больницы Германов бульваром вышел к университету. Внушительное красное здание с колоннами стояло на вершине обширного холма, по которому в разные стороны сбегали крутые зеленые улицы.

Доктор пересек Владимирскую и оказался в парке. За спиной увял городской шум, словно доктор прикрыл за собой дверь.

В центре парка против главного входа в университет стоял на высоком постаменте памятник поэту Шевченко, доктор миновал его и направился дальше.

Германов любил этот час, когда под вечер на Киев накатывается веселое половодье: блеск глаз, цветение улыбок, плеск голосов, гомон толпы, игривый смех, разгул флирта, южная праздничность, и, чем ближе сумерки, тем сильнее зуд в крови, нетерпение и азарт.

Праздная публика заполняла аллеи, повсюду сидели и прогуливались парочки, люди постарше переводили дух после дневной жары. В парке было потише и прохладнее, чем на улицах, городской шум, как прибой, разбивался о каменную ограду.

Дальний угол парка, где росли высокие раскидистые деревья, давно облюбовали шахматисты. Они съезжались со всего города, но больше приходили местные, с окрестных улиц. Завсегдатаи были хорошо знакомы между собой, кое-кто появлялся от случая к случаю, однако попадались и мимолетные партнеры - сыграл, исчез.

В парке существовали свои правила и свой табель о рангах: слабый игрок получал фору - коня, ладью или пешку, сильные игроки играли на равных или сами предлагали противнику фору, чтобы сохранить интерес.

И здесь жила легенда - то ли быль, то ли вымысел о том, как случайный прохожий поозирался на ходу, замедлил вдруг шаг, обыграл за час всех местных чемпионов и ушел торопливо, прижимая к себе потертый портфель; больше этого игрока никто не видел, лишь редкие очевидцы вспоминали тот случай, как давний сон.

В парке со временем сложился шахматный клуб без стен и крыши над головой: каждый приносил доску и играл на скамье под деревьями, с кем хотел. Доктор поигрывал иногда, но чаще наблюдал чужие партии со стороны.

Партнеры находились всегда, даже зимним вечером, когда мороз обжигал лицо, в ледяной мгле под тусклым фонарем топтались, пританцовывая, склонившиеся над доской игроки.

Здесь ничего не значило, кто ты, главное состояло в том, какой ты игрок. Все прочее - профессия, возраст, образование, награды и звания, даже национальность значения не имело: по игре сопляк-мальчишка значил здесь больше, чем величавый седовласый генерал.

И потому в любую погоду под деревьями клубилась вокруг досок разношерстная пестрая публика - многоликое сборище, где у всех был лишь один интерес: игра!

Сейчас игроки тесно сидели на садовых скамейках, окруженные толпами зрителей, над головами витал сбивчивый разноголосый гомон. Мальчишки-очкарики, тощие пенсионеры, тучные отставные сановники, разбитные студенты, странного вида городские чудаки, застенчивые книжные черви, рабочие в промасленной одежде, бледнолицые интеллигенты... Даже бродяги с испитыми лицами толкались среди скамеек, привлеченные многолюдием.

Германов одну за другой обходил скамьи с игроками, окруженные зеваками. Он с интересом разглядывал положение на досках, выбирал лучшие партии, кружил среди скамеек, сновал от доски к доске, как пчела в поисках взятка.

- Сыграем? - перехватил его на ходу лысоватый старик с шахматной доской в руке.

Доктор встречал его иногда в парке, но играть им не приходилось. Старик был похож на кого-то, но Германов задумался мимолетно, когда встретил его впервые, и покопался в памяти, но не вспомнил, да мало ли кто на кого похож, все мы на кого-то похожи.

- Сыграем? - тряхнул доской старик, и она отозвалась дробным стуком фигур.

Доктор неуверенно согласился. Какое-то сомнение точило его смутно не объяснить и не понять. Позже он придирчиво вспоминал этот миг, но и тогда не заметил ничего - ни знака, ни приметы.

Нет, все было обыденно и привычно, даже чуткий к знамениям город жил неизменно, озабоченный собственным существованием; отдаленный гул улиц доносился издали как всегда.

Партнеры поозирались, пошарили взглядами вокруг в поисках свободного места. Все скамьи были заняты игроками, возле каждой толпились зрители, кое-кто играл стоя, прислонясь к деревьям и держа походные шахматы в руках.

Старик мотнул головой в сторону, пригласив за собой, они перешли на другую аллею, где с трудом отыскали укромное место на скамье за кустами.

Они разыграли цвет, доктору достались черные. Партнеры расставили фигуры, и старик начал без промедления Е2-Е4, первые ходы сделали быстро, почти не задумываясь, словно в пинг-понге.

С разных сторон доносились чужие голоса, неразборчивый гомон, всплески смеха, шум улиц, но игра постепенно втянула партнеров, оба стали задумываться и не замечали уже ни шума, ни голосов.

Внезапно старик запел вполголоса. Доктор от неожиданности поднял голову, глянул партнеру в лицо: погруженный в раздумья старик напевал рассеянно, и похоже, он даже не замечал, что поет. Германов узнал знакомый мотив.

Пока старик обдумывал ход, Германов успел поозираться, разглядывая соседей, взгляд блуждал по лицам, по кучкам зевак, толкущихся в стороне.

Сделав ход, старик умолк и поднял глаза, доктор принялся размышлять над своим ходом. Он умел сосредоточиться на одной мысли, отрезав себя от всего, что его окружает, и сейчас, погруженный в раздумья, он забыл о действительности и не заметил, как запел сам.

Растягивая слова, Германов отрешенно напевал, не замечая ничего вокруг. Он расчетливо прикидывал, как лучше пойти и не замечал, что партнер, едва доктор запел, уставился на него и смотрел не отрываясь, морща лоб, точно мучительно силился вспомнить что-то.

Город плавно погружался в летний вечер - улицы, площади, дома и парки; Киев окунулся в сумерки, будто в тихую мутную воду. На открытом пространстве еще длился день, в глубине парка воздух заметно густел, словно деревья источали светлую прозрачную мглу.

Германов сделал ход, оторвал взгляд от доски и молча глядел по сторонам, поглядывая украдкой на партнера. Уставясь в доску, тот напевал арию, иногда просто мычал без слов, замолкая и переводя дух.

- Я смотрю, вы тоже любите оперу, - с усмешкой заметил Германов.

- С чего вы взяли? - вперясь в доску, старик сосредоточенно обдумывал ход. - Сроду не любил.

- Как же... Арию поете...

- А-а... - кинул понятливо старик. - Только одну и знаю. В уши въелась.

- Я ее тоже наслушался. Ночи напролет слушал, - сказал доктор.

Старик оторвал глаза от доски, внимательно глянул партнеру в лицо и похоже, ждал продолжения.

- Под эту арию допросы вели, - объяснил доктор.

- Откуда вы знаете? - сдержанно и с непонятным холодом поинтересовался старик.

- Сам слышал, - ответил доктор.

Партнер смотрел, прищурясь, озабоченно морщил лоб и напрягался в сильном и явном желании вспомнить что-то.

- Служил там или сидел? - спросил он с легкой усмешкой и как-то свысока, словно знал что-то, но до поры до времени скрывал.

- Служить я там никак не мог. Сидел, конечно, - ответил Германов.

- И за что? - снисходительно, но высокомерно поинтересовался старик.

- Как за что? Странный вопрос... Разве нужна причина? Взяли и все, пожал плечами доктор.

- Без причины? - едко глянул партнер и показал всем видом, что такого случиться никак не могло.

- Без причины, - подтвердил Германов. - Зачем им причина?

- Ну-у, это все говорят! - отмахнулся партнер и заявил решительно. Должна быть причина! - лицо его исказилось от непонятной досады.

- Не было причины! Не было! - повысил голос доктор, чувствуя, как его разбирает злость.

- Да-да-да! - презрительно передразнил его старик. - С чужого голоса поешь. Ошибки случались, но таких отпускали. Разбирались и отпускали.

- Отпускали?! - желчно усмехнулся доктор. - И многих отпустили?

- Многих. Ты ведь живой!

- Ах, извините! Виноват! Простите, что не оправдал ваших надежд! поерничал Германов, раздосадованный всерьез и чувствуя, что теряет над собой власть.

- Живой, живой!.. - талдычил старик и морщился брезгливо - мол, живой, а туда же.

Они забыли об игре, фигуры сиротливо стояли на доске, и уже понятно было, что доиграть не удастся.

- Это, конечно, с моей стороны некрасиво - то, что я живой, но ей-Богу... - начал Германов, однако старик его перебил:

- Нет, почему?! Почему живой?! - настаивал он, кривляясь и гримасничая, так, что зубной протез у него во рту ерзал, обнажая десны.

- Повезло, - насмешливо развел руками доктор. - Следователь такой попался.

- Какой такой?! - старик навострился, нацелился глазами, впился взглядом в собеседника. - Добрый?

- Таких там не держали, - улыбнулся доктор. - Нет, глупый.

- Не было там глупых! - протестующе замахал указательным пальцем старик и добавил металла в голос. - Не прикидывайся! Хватит врать! Не выйдет! Не было там глупых!