Рауль Мир-Хайдаров - Знакомство по брачному объявлению Страница 5

Не в пример тяжело давшемуся брачному объявлению, отказ так и просился на бумагу:

"ОТБОЙ! Юрист из Хлебодаровки, к сожалению, передумал приглашать иногородних в надежную тихую гавань. Решил отдать предпочтение уроженке своего райцентра (акклиматизация, адаптация и прочее) не старше пятидесяти лет".

Вот уж, наверное, заклеймили бы его позором за трусость, малодушие, безответственность женщины по всей стране, даже те, которым начхать и на Хлебодаровку, и на самого Акрама-абзы, и писем он получил бы не меньше, чем "романтический" брачный аферист, но только без денежных переводов.

Но, как ни крути,-- назад хода нет. "Чему быть, того не миновать!" --решил наконец Акрам-абзы и перво-наперво купил в магазине две бутылки шампанского.

Как человек обстоятельный, он решил составить программу встречи Натальи Сергеевны. Входила сюда и генеральная уборка во дворе и в доме, но эти дела он отодвинул в самый конец недели -- на субботу, чтобы к воскресенью все сияло и сверкало, как в старые и добрые времена при Вере Федоровне. С шампанским тоже было решено. Надо было придумать что-нибудь интересное, необычное, как говорил их завклубом -- гвоздь программы.

Но найти этот самый "гвоздь" оказалось делом непростым. "Не то, не то..." -- отметал Акрам Галиевич одну идею за другой, аж взмок от волнения -- не шло ничего путного в голову. И вдруг его осенило: баня!

Была у них в углу сада своя баня, построенная недавно, три года назад, когда всеобщий саунный бум докатился и до Хлебодаровки. Построил Акрам-абзы ее хитро: хочешь -- топи дровами по старинке, а хочешь -- электричеством, если времени или дров нет, хочешь -- парься по-русски, то есть с веником и ушатом холодной воды, а хочешь -- дыши сухим паром по-фински. Хоть патент получай на изобретение!

"Баня для человека издалека, с дороги, и есть гвоздь программы",--обрадовался Акрам-абзы и решил навести там порядок.

Баню не топили уже месяца три. За два вечера Акрам-абзы привел ее в порядок, подремонтировал заодно кое-что, а когда баня-сауна была готова принять Наталью Сергеевну, засомневался: удобно ли будет сразу баньку предложить, хотя человек и с дороги. А вдруг подумает: "Ишь, бессовестный старик, сразу в баню завлекает"? В общем, подумал-подумал Акрам-абзы и решил гвоздь программы отменить.

Так, в заботах и хлопотах, глубочайших раздумьях, тревогах и сомнениях подходила к концу трудовая неделя.

В четверг вечером заглянул к нему Жолдас-ага.

-- Салам алейкум,-- приветствовал друга бухгалтер.-- Что-то ты совсем загрустил, заходишь редко. Я вот с чем пришел: скоро ведь поминки Веры Федоровны, так я договорился в колхозе, выпишут тебе пару баранов, а ты забери их недели за две и пусти к моим в загон. Подкормим, доведем, так сказать, до кондиции, я особый рецепт знаю...

"Знает или не знает о телеграмме?" -- то бледнел, то краснел растерявшийся Акрам-абзы.

-- Вижу, по двору суетишься, чистишь, скребешь, баньку вроде затеял,--продолжал Жолдас-ага.-- Не знаешь, куда себя девать от одиночества? Понимаю, брат, понимаю...

"Не знает, не знает",-- успокоился Акрам-абзы. Прямой, без хитрецы был мужик Беркутбаев, но что-то сказать следовало: человек не иголка, в кармане не спрячешь, все равно увидит гостью. И Акрам-абзы решился:

-- Да вот, Жолдас, в воскресенье, может, дальняя родственница из Оренбурга подъедет. Обещалась, хотела глянуть на мое холостяцкое житье-бытье,-- сказал он неуверенно.

-- Гость - это хорошо. Поговоришь, отойдешь душою. И к нам заходи с гостьей...

С тем Жолдас-ага и распрощался.

Ночь после ухода соседа выдалась бессонной. Акрам Галиевич думал о Верочке, о поминках, о баранах, за которыми нужно ехать далеко в степь, за реку, но больше всего о Наталье Сергеевне. Какая она? Умная, добрая, умелая? Или, наоборот, вертихвостка какая, ведь добралась до самого Южно-Сахалинска, до самого края на карте, дальше некуда -- море-океан.

В короткие минуты дремы бессонной ночи снилась ему урывками разная Наталья Сергеевна -- то жгучая брюнетка с прокуренным голосом, то полная блондинка, солидная, важная дама, вся в перстнях и в маникюре, чем-то смахивающая на заведующую райгазом, то совсем молодая женщина в джинсах на берегу океана в час прибоя...

Утром, когда он шел на работу, встретил Сташову и та отдала ему газеты и журнал "Человек и закон" -- профессиональный журнал нотариуса,-- потом, спохватившись, достала из сумки два письма. Акрам Галиевич с Верочкой письма получали редко, и поэтому два письма сразу его удивили. Красивые конверты, аккуратно подписаны, один пахнет духами.

Письма были адресованы Сабирову, но ни почерки, ни обратные адреса ни о чем ему не говорили. Поначалу он никак не увязывал их с брачным объявлением, и вдруг дошло -- первые ласточки. Читать письма на улице он не стал, хотя и разбирало любопытство, торопливо сунул их в карман и зашагал на службу.

Поутру посетители шли один за одним, и в круговерти дня Акрам Галиевич про письма забыл. После смерти жены он стал обедать в райпотребсоюзовском ресторане, где кормили вкусно и недорого, да и отношение к нему было особое. О письмах он вспомнил, только когда буфетчица многозначительно спросила:

-- Долго, Акрам Галиевич, в холостяках собираетесь проходить? А то есть у меня на примете подруга, могу познакомить...

-- Что подруга, вот если бы вы на меня глаз положили, Анна Ивановна, я бы подумал,-- ответил, улыбаясь, Сабиров.

-- Да я, может, и положила б,-- бойко ответил буфетчица,-- так у меня ж муж есть...

После обеда, как обычно, посетителей не было, и он, не таясь, достал письма. Прежде чем вскрыть, аккуратно поставил на каждом дату получения, на всякий случай пронумеровал, и только потом ножницами отрезал край конверта.

Письма были разные. Одно -- от учительницы из Куйбышева, которая писала, что давно потеряла надежду выйти замуж, и газету с брачными объявлениями ей принесла подруга, желавшая пристроить ее, лучше других понимавшая всю горечь ее одиночества.

"...И обе мы,-- писала учительница,-- не сговариваясь, остановились на Вашем объявлении. Нам показалось, что Вы -- достойный, уважаемый человек, по каким-то неведомым нам причинам оставшийся вдруг один, и, как пошутила моя подруга, ради Вас можно рискнуть. Но беда вот в чем: сама я никогда не решусь приехать к Вам -- не так воспитана, и превозмочь себя нет сил. Хотя мне очень бы хотелось познакомиться с Вами. Не могу представить, как это я заявлюсь и скажу: "Здравствуйте, это я. Не возьмете ли Вы меня замуж?"

Хотя, повторяю, заочно вы мне симпатичны, и я бы с удовольствием прибилась к тихой, надежной гавани и, смею думать, смогла быть достойной хозяйкой в Вашем доме. Сейчас в школе каникулы, я целыми днями дома и от всей души приглашаю Вас в гости. Пожалуйста, приезжайте, ведь от Оренбурга к нам всего пять часов езды поездом. Встречу, покажу наш замечательный город, Волгу. Мне кажется, такая форма знакомства была бы более достойной, рыцарской.

С уважением, Елена Максимовна".

Второе письмо, на тонкой, красивой бледно-голубой бумаге с изящной ярко-красной розочкой в левом верхнем углу, ошарашило нотариуса.

Личных писем он никогда не получал, исключая тыловые треугольники от своих стариков, да и письма те писались кем-нибудь из соседей под диктовку: не шибко грамотными были родители, старая грамота, что они знали, арабская, а позже и латинский шрифт для татар, который они все-таки одолели, были упразднены. Третью письменность, современную, им одолеть так и не удалось. Много ли напишешь, диктуя чужому человеку, да и время было суровое, о чем писать,-- не станешь же расстраивать солдата. Так что их письма были полны вопросов: как воюешь, как живешь, виден ли конец проклятой войне?

А тут, на склоне лет, первое любовное послание. От таких слов и голове закружиться недолго.

"Милый Акрам Галиевич,-- начиналось второе письмо.-- Простите мне заранее подобное обращение, ибо и далее я, наверное, не сдержу по отношению к вам ласковые нежные слова, которые я копила, собирала и сберегла, не расплескав их в своей сложной, ухабистой жизни.

Да-да, я верила, я знала, что встречу человека с безупречной репутацией и прекрасным общественным положением. И только такому человеку я готова отдаться полностью -- душой и телом. Все или ничего! Зачем размениваться, не правда ли? Пить -- так шампанское, любить -- так короля! "Вечернюю Алма-Ату" я выписываю уже несколько лет, с первых брачных объявлений. Я даже переплела их по годам, как иные переплетают книги. Получаю я и "Ригас балс", где тоже печатают подобные объявления, но, поверьте, ни одно объявление меня так не тронуло, не взволновало, как ваше. Я поняла сразу: вы -- моя судьба! Как верно, а главное, поэтически вы выразились в конце: "...и поверить, что жизнь все-таки удалась". Признайтесь, вы тайный поэт?

В долгие осенние вечера, когда за окнами будет бесноваться непогода, лить холодный косой дождь, я буду сидеть в глубоком кожаном кресле у камина и, зябко кутая плечи в пуховый оренбургский платок (у меня его пока нет), буду читать вам вслух вашу любимую газету "На страже социалистической собственности" и журнал "Человек и закон", который я просто обожаю.