Нина Васина - Правило крысолова Страница 50

— Сегодня суббота, — вдруг подмигнул тот, что с прилизанными волосами. Он вел машину. Я посмотрела непонимающе.

— Как у вас с решением этих самых сексуальных проблем? — подхватил другой.

— Она еще не знает, — посмотрел на меня с жалостью любитель “мокрой” прически.

— Чего я не знаю?

— Сегодня ведь суббота, так? — опять подмигивает.

— Ну и что?

— Я к тому, что, если к вам в субботу не приходит любовник, как вы решаете эту проблему?

— Откуда вы знаете, что ко мне приходит мужчина только в субботу? Может быть, у меня каждый день недели разный!

— Нет, это на Ханну Латову работали четверо из восьмого отдела, — зашелся смехом федерал на заднем сиденье рядом со мной. — Ей сделали полный набор, вы бы почитали разработку психолога на эту тему!

Тут они слились в полном экстазе, взахлеб заваливая меня цитатами из разработки их штатного психолога. Впав в оцепенение, не веря своим ушам, я слушала, что “молодого застенчивого и стесняющегося агента — тип великовозрастного сыночка” должен был на следующий день сменять “крупный, тяжелого сложения агент лет пятидесяти, умудренный житейским опытом, немногословный и по поведению категорически надежный — тип папы, способного решить любую проблему”. А его, в свою очередь, “нервный заводила, около тридцати, с замашками афериста, не брезгующего попросить денег — тип криминального красавца”. После “криминального красавца”, вероятно, чтобы успокоить нервы моей тети, предлагался “среднего достатка, пришибленный любовью до потери интеллекта, по-собачьи преданный, отслеживающий любые желания возлюбленной ее ровесник — тип многодетного научного сотрудника, застрявшего лет на десять на уровне защиты кандидатской”.

— А вас как только Павел Андрееич увидел, сказал — она моя целиком. Я ее один раз в неделю сделаю счастливой на пять дней сразу! И выделил для обработки субботу.

— Субботу он выделил, потому что в пятницу крутил с Любочкой.

— Нет, не с Любочкой, а с этой, как ее!..

— С Любочкой, медиком из отдела фактурщиков!

— Почему не на семь дней! — закричала я, чтобы прекратить эту муку. — Почему на пять?

Обхохатываясь, мне объяснили, что на шестой день я должна уже была начать зреть, чтобы к седьмому дню желать своего возлюбленного до… Ну, до этого самого.

Я остужаю пламенеющие щеки холодными ладонями.

— Так что же вы теперь будете делать по субботам? — настаивает федерал за рулем.

— Я бы вас пригласил в пятницу поужинать, но вы не в моем вкусе, — сознается федерал рядом со мной. — Я грудастых люблю. И чтобы сзади тоже, вы понимаете?..

— Слушай, да она ничего не знает!

В маленьком зеркальце мне подмигивает веселый глаз, совершенно безумный от злоупотребления бабушкиной выпечкой.

— Ты скажи!

— Нет, ты скажи.

— Лучше ты.

— Я не могу, вдруг она заплачет, я ревущих женщин не терплю, так бы и пристукнул!

— Быстро говорите, что случилось! — закричала я.

— Ну, в общем, — начал федерал за рулем, — ваша мама, если вы в курсе, поехала на вашем автомобиле…

— И с вашим паспортом, и с билетом на ваше имя, который был куплен за два дня до этого! — горячо подхватил другой.

— Да, и с вашим паспортом, поехала в аэропорт. Ну вот, а за ней поехал один наш дежурный по слежке, то есть как раз была его смена до восьми утра. Еще поехал этот Ганс с сопровождающим из нашего отдела. А еще счастливчик, Павел Андреич, вот он поехал с лицом пока не установленным…

— По предварительной разработке, это была Хогефельд! — вступил федерал рядом со мной.

— Ну, допустим, Хогефельд. Уже в аэропорту, когда наш человек увидел, что за ним бегут четверо, достал оружие, и…

— Что с мамой? — всхлипнула я.

— С вашей мамой? Улетела она. Применила к Гансу какое-то психотропное оружие…

— Это потом наши медики определили, а у Ганса давление еще четыре часа скакало, зрачки расшились, и он… Он… — не сдержавшись, федерал рядом со мной захохотал с подвываниями, — такое вытворял с вашей машиной!.. Нет, мне рассказывали, я не поверил!

— Он находился в состоянии долго еще не проходящей эрекции, — осуждающе посмотрел в зеркало федерал за рулем.

— Что с мамой, черт бы вас побрал! — Я посмотрела на часы. Если учесть, что печенье они потребили не на пустой желудок, а сверху пяти-шести пирожных и большого количества чая, так… прибавим минут десять, получается, что приступ болтовни кончится через семь-десять минут.

— Ваша мама улетела в Германию по вашему паспорту, а вот Павел Андреич…

— Да. Павлу Андреевичу повезло меньше. Пристрелил его наш дежурный. Случайно. Не узнал. Говорит, он бежал, кричал ваше имя, а потом стал стрелять в дежурного, тот отстреливался.

— Кто его знает, как там все было, но пуля — его.

Ровно через четыре минуты и сорок шесть секунд — я отследила по секундомеру — после фразы о пуле радостное возбуждение и словоохотливость у работников Службы безопасности пошли на спад. За эти четыре минуты я узнала, что “Хирург почти вышел на деньги, но начальник отдела его подсек, он жук известный, своего не упустит”, что “немец тоже не прост, и в отделе внешней разведки на него есть заведенное дело, и не задерживают его исключительно из азарта: начальство играет в тотализатор — кто первый найдет миллионы, которые спрятал террорист Грэме”. Что Кукушкина-Хогефельд и ее напарник прибыли к нам исключительно по заданию организации, чтобы, отыскав деньги, возродить почти уничтоженное движение и собрать его уцелевших членов, то есть по соображениям политическим, а немец — “настоящий ворюга и авантюрист”. Что “Хирург мог запросто начать стрелять в аэропорту первым, он же думал, что это вы улетаете, решил, так сказать, что вы за деньгами в Германию рванули, и он с вами, обрубив концы”… Последние сорок шесть секунд они постепенно замолкали и с испугом прислушивались к себе, с трудом понимая, что такое с ними произошло. Да еще с обоими сразу.

Я не стала дожидаться, пока они начнут выяснять, у кого первого начался словесный понос. По их угрюмым, напряженным лицам я поняла, что меня вообще могут запросто пристрелить, чтобы никто не узнал о приступе внезапной болтливости у особо подготовленных агентов внешней разведки. Я задергалась, изображая рвотные конвульсии, и потребовала, чтобы меня высадили. Клятвенно обещала, что доеду до больницы еще раньше их, потому что троллейбусы из пробок кое-как еще выезжают, а мы застряли глобально. Сучила ногами и надувала щеки, как будто во рту у меня все содержимое желудка. Но тот, который сидел рядом, молча ухватил меня за руку и протянул полиэтиленовый пакет с застежкой, в который, вероятно, упаковывают обнаруженные на месте преступления улики.

Иду по длинному больничному коридору и прислушиваюсь к себе. Никаких эмоций. То ли я устала за последние дни от обилия невероятных приключений, то ли слишком рассержена на себя за любовь к Павлу, выполнявшему со мной по субботам задание отдела Службы безопасности. А я-то, дура, пирожки!..

— Вы уверены, что с вами не случится приступа рыданий в палате инспектора? Все-таки вы только что узнали о смерти любимого человека, — интересуется сопровождающий меня федерал с прилизанными волосами.

— Действительно, только что, из вашей болтовни в машине! — констатирую я мстительно. — Еще как случится! Вас что, психологической подготовке не обучают?

— Вы, Инга Викторовна, простите, что так получилось. Самое странное, что утром на инструктаже мне начальник приказал ни слова вам не говорить о смерти Хирурга…

— Ладно, не извиняйтесь.

— Сам не понимаю, что на меня нашло. Войдите в мое положение.

— Как это?

— Меня представили на повышение, а тут такой прокол. Если можно, изобразите удивление, когда вам скажут, что Хирург убит. Можете даже заплакать и покричать немного, тогда — пожалуйста.

И вот передо мной услужливо распахнута дверь больничной палаты номер шесть.

Вообще-то я подготовила небольшое представление, так, экспромтом, пока слушала извинительное бормотание федерала в коридоре. Но, увидев лицо Коли Ладушкина, совершенно искренне вскрикнула и бросилась к его кровати.

— Инспектор, что у вас с лицом? — Я подбежала, навалилась на край койки и осторожно потрогала пальцем странное сооружение у него на лице. Вместо носа — конструкция из металлических стержней, пластмассовых креплений и гипса-нашлепки.

Ладушкин испуганно отодвинулся, я устроилась поудобней.

— Ну как же, Инга Викторовна, — прогундосил инспектор, — вы же сами видели. В сарае. Меня ваша племянница ударила лбом в нос.

— Коля, а как нога? — Я схватила его через простыню за предполагаемое больное место над правой коленкой. Ладушкин взвыл.

— Пусть она слезет с моей постели, — потребовал он, глядя горящими глазами куда-то мне за спину.

— Садитесь, Инга Викторовна, — предложил незнакомый голос.