Наталья Солнцева - Шарада Шекспира Страница 51

Он перестал анализировать мысли и поступки, отделять свои от «чужих». Это давалось ему все труднее. Существо-тень начало жить в нем, не давая о себе знать до определенного момента. Короткий, упоительный акт кровавой драмы, и Тень уходила со сцены, оставляя его на месте преступления, опустошенным, измотанным до крайности. Он вступил в сговор с Тенью, согласился предоставить ей себя для осуществления ее желаний. Он запутался в ее липкой, прочной паутине, как легкомысленная мушка, позволяя ей питаться своими соками. Он уже не помышлял о свободе.

Однако они с Тенью все же разные - иногда, на миг, ему удавалось осознать это мучительным усилием ума. И он рискнул предложить Тени новую игру: медленное, изощренное, замысловатое убийство, чтобы вдоволь насладиться отчаянием жертвы, ее страхом, смертной истомой в ее полузакрытых глазах, ее душевным, а затем и физическим угасанием. Растянуть удовольствие во времени.

Тень то ли согласилась, то ли проигнорировала его предложение. Ну и что? Он это сделает, а там - посмотрим. Он притащит следующую жертву в свою мрачную пещеру, откуда ей уже не выйти, и они с Тенью устроят шикарное развлечение!

- Тебе понравится, - уговаривал он незримого спутника. - Вот увидишь.

Тень затаилась, притихла.

Тот, кто назвал себя Потрошителем, действовал по заранее разработанному плану. Сложному, в силу ряда обстоятельств, зато верному. Во всяком случае, события развивались как по писаному. Незначительные сбои и просчеты бывают во всяком деле, поэтому он просто не обращал на них внимания.

Самое удивительное, что теперь, когда до финального аккорда оставалось всего ничего, начались странности. Он уже не был уверен, чего именно хочет. Обладание жертвой, полная и безоговорочная власть над ней раскрывали перед ним новые перспективы. Он оглядывался назад - и не узнавал себя прежнего. Как скучна, однообразна и пресна была его жизнь! Какими тусклыми, бледными были ощущения! Он не дышал, не горел, не замирал от предвкушения завтрашнего дня и того, что этот день принесет с собой.

Он видел, как беспомощны, примитивно грубы попытки поймать его, и ликовал. Он упивался собственной исключительностью, безнаказанностью. Он почувствовал вкус азарта, вызова, который он бросил людям. Пусть попробуют перехитрить его! Он играет с ними, как кошка с мышью, а они только ужасаются и разводят руками.

Только сейчас он осознал, что заставляет людей карабкаться на Эвересты и пускаться в одиночку вокруг света, входить в клетку к тиграм, прыгать с головокружительной высоты. Он возомнил себя чуть ли не героем, который водит за нос целую армию преследователей.

Но иногда, длинными лунными ночами, он содрогался от одной мысли о будущем, о невозможности возврата, о сожженных мостах. Тогда он понимал, что его, как потерявшую управление лодку, несет на острые скалы крутая штормовая волна - и неминуемо разобьет, расколет в щепки. Пока этого не случилось, у него еще есть время глотнуть воздуха, выпить последний жгучий стакан рома. А пьяному - море по колено! Он не успеет почувствовать сокрушительную, неумолимую силу удара.

Тот, кто назвал себя Потрошителем, в такие минуты находил отраду в созерцании беспомощной, затравленной жертвы. Его последний миг еще не наступил, а ее… вот он, на остром, как бритва, лезвии ножа.

С величайшими предосторожностями он спускался в глубокий, темный подвал, переодевался в бесформенный черный балахон и колпак с прорезями для глаз, отпирал тяжелую дверь, прислушивался. Узница спала, одурманенная снотворным, которое он добавлял в воду, или, гремя цепью, забивалась в угол при его появлении. Королева, лишенная трона и подданных, ожидающая пыток и казни. Что может быть забавнее подобного зрелища?

Он подкрадывался к топчану, если она спала, и нашептывал ей на ухо безумные речи, прикладывая к пульсирующей жилке на ее шее холодное острие ножа, водил лезвием по ее груди, сжатой плотным корсажем. Нет, он не станет погружать нож в ее нежную плоть, пока рано… рано. Она еще не испытала всего, что заслужила. Смерть ужасна, но это все-таки конец.

- Я еще не наигрался, - шептал Потрошитель. - Не насмотрелся на тебя. Нам еще не пришла пора расставаться.

Каждый день он приносил в темницу свечу, еду и питье. Свечу приходилось устанавливать высоко, в нише под потолком, чтобы пленница не вздумала устроить пожар. С нее станется, пожалуй!

Он обнаружил эту нишу непонятного назначения случайно, она была глубокой и открывалась наружу. Наверное, ее применяли или в качестве вентиляционного отверстия или для сообщения с соседним помещением. По наружной стене к нише вели выступы, по которым можно было взобраться наверх. Таким образом, если дверь вовсе не открывать, ниша служила бы единственным отверстием во внешний мир. Он еще не придумал, как это использовать.

Когда пленница не спала, развлечение приобретало иной, более острый вкус. Потрошитель рассказывал ей о подробностях будущей смерти. Он грозил, что разрежет ее живьем, вытащит сердце и почки, разложит куски тела по полу, как он некогда сделал с Джейн Келли.

- Ей было всего двадцать четыре года! - злобно шипел он, проводя по лицу и шее узницы лезвием ножа. - А она уже много лет продавала свое тело. Шиллинги, пенсы… какая мерзость! В Уайтчепеле ее звали Черной Мэри. А тебя как зовут, детка? Белая продажная леди?

- Покажи лицо! - вдруг выкрикнула она, пытаясь дотянуться до колпака на его голове.

- У палача нет лица, - усмехнулся он. - И у Потрошителя нет лица. Говорят, что он был то ли врачом, то ли членом королевской семьи, то ли адвокатом. Ходили слухи, что он якобы утонул в Темзе. Утопился! Не стоит верить слухам, детка. Тени исчезают, чтобы появиться вновь. Они путешествуют во времени, приходят и уходят, когда хотят. Тени не имеют лиц! Они не оставляют следов. Все мы в той или иной степени тени. Не только я, но и ты!

Узница отпрянула, пытаясь закрыться от него руками.

- Ты мне не веришь, - продолжал наступать Потрошитель. - Напрасно! Посмотри на себя. Кто ты? Как оказалась в этой каменной клетке? Что? Молчишь? То-то… - Он сделал неуловимый жест, и нож, перевернувшись, блеснул. - Жаль, что великий Шекспир не написал пьесы обо мне! Он создал целую вереницу теней: Гамлет и Офелия, знаменитый ревнивец Отелло, пресловутые Ромео и Джульетта. Кто они все? В качестве кого существуют среди нас? Весь мир знает леди Макбет, а кто вспомнит о тебе, детка, через каких-нибудь полсотни лет?

Что-то неуловимое в интонации, в повадках Потрошителя показалось ей смутно знакомым.

- Денис… - в ужасе прошептала пленница. - Это ты?!

В квартире Адамовых пахло блинчиками и кофе.

Кристина, Ася и Лев Назарович сидели за столом, завтракали. Кристина молча жевала, делая вид, что все в порядке. Девочка под одобрительные возгласы Анфисы поглощала блинчик за блинчиком.

«Какой у нее странный аппетит», - отчего-то подумал доктор, и его настроение окончательно испортилось.

Раньше Асю приходилось кормить с уговорами и едва ли не со скандалом. Теперь картина изменилась. Под влиянием чего? Адамов терзался мыслями о ее дурной наследственности.

Кристина опускала глаза, стараясь не замечать гримас Аси, которая, как только отец отвлекался, делала быстрый и нарочитый жест - тыкала столовым ножом в сторону мачехи.

- Тебе чаю, Лева? - с напускным равнодушием спросила Кристина.

- Кофе.

- Но как же сердце?

- К черту сердце! - взревел, теряя остатки самообладания, доктор. - Все к черту!

Он бросил на стол салфетку, вскочил и вышел из кухни.

Накануне у них с Кристиной состоялся тяжелый, неприятный разговор по поводу Аси. Супруга настаивала, что девочку необходимо показать опытному психиатру, но Адамов и слышать об этом не желал.

- Ты представляешь, какая это травма для ребенка? - возмущенно восклицал он. - Конечно, тебе все равно. Ася ведь не родная твоя дочь!

- У меня не будет своих детей, - вспылила в ответ Кристина. - И ты прекрасно знаешь почему! Разве не ты поставил это условием нашего брака?

- А зачем ты соглашалась?

Кристина не сдержалась и заплакала. Действительно, зачем? Что за радость жить в этом доме полуженой-полугувернанткой, воспитывать чужую дочь и безропотно сносить все оскорбления? Именно так представляет роль своей супруги хирург Адамов.

- Смотри, как бы поздно не оказалось, Лева, - глотая слезы, промолвила она. - Ты уверен, что Ася не вынесет нож за пределы квартиры? Она ходит в гимназию, а там дети. Чужие дети! Поэтому их судьба тебя не волнует. А вдруг она набросится на кого-нибудь из них?

- Ты намекаешь на то, что моя дочь - буйнопомешанная? - взбесился Адамов. - И вот-вот начнет резать всех подряд?

- Это у вас семейное, - пробормотала Кристина.

Что она имела в виду, доктор не понял, но любое толкование было вопиюще безжалостным. Он побелел и сжал кулаки.

- Хочешь меня ударить? Давай! - завопила Кристина.