Артуро Перес-Реверте - Кожа для барабана, или Севильское причастие Страница 51

– С одной только разницей, – под тонким хищным носом Мачуки снова обрисовалась улыбка, – и церковь, и твой брак – это твои дела… Верно? Я только зритель.

Гавира бросил взгляд на Перехиля, несшего караул у «мерседеса». Подбородок его затвердел.

– Я еще поднажму.

– На свою жену?

– На попа.

Раздался каркающий смех старого банкира:

– На которого? В последнее время они размножаются как кролики.

– На священника этой церкви. На отца Ферро.

– Угу, – хмыкнул Мачука, также бросив косой взгляд на Перехиля. Потом испустил глубокий вздох. – Надеюсь, ты будешь настолько любезен, что избавишь меня от подробностей.

Мимо прошли японские туристы с огромными рюкзаками, казалось, находившиеся на грани обезвоживания. Положив газету на стол, Мачука некоторое время молчал, откинувшись на спинку своего плетеного стула. Наконец он повернулся к Гавире.

– Плохо, когда приходится жить как канатоходцу, верно? – В его глазах старого грифа блеснул насмешливый огонек. – Я так жил долгие годы, Пенчо. С тех пор как переправил через Гибралтар первую партию контрабанды – вскоре после войны. Или когда купил банк, спрашивая самого себя, в какую это авантюру я собираюсь влезть. Эти бессонные ночи, эти мысли, эти страхи… – Он коротко мотнул головой. – И вдруг в один прекрасный день ты обнаруживаешь, что пересек черту и что теперь тебе на все наплевать. Что собаки тебя уже не догонят, сколько бы ни лаяли и ни бесились. Только тогда ты начинаешь наслаждаться жизнью – или тем, что тебе от нее осталось. – Он скривил губы – не то иронически, не то устало, и гримаса застыла на них холодной улыбкой. – Надеюсь, и ты пересечешь эту черту, Пенчо, – прибавил он. – А до тех пор плати проценты и не ропщи,

Гавира ответил не сразу. Он знаком подозвал официанта, заказал еще пива и кофе с молоком, провел ладонью по аккуратно зачесанному виску и бросил рассеянный взгляд на ноги проходившей мимо женщины.

– А я никогда и не роптал, дон Октавио.

– Знаю. Поэтому ты и сидишь в роскошном кабинете в Аренале и вот на этом стуле, рядом со мной. В кабинете, который я тебе дал, и на стуле, который я тебе предложил. А я тем временем читаю газету и смотрю на тебя.

Официант принес пиво и кофе. Мачука положил в чашку кусок сахара и принялся размешивать ложечкой. Мимо прошли две монахини в коричневых одеяниях и белых покрывалах.

– Кстати, – вдруг встрепенулся банкир. – А что там насчет другого попа? – Он проводил взглядом монахинь. – Того, который вчера ужинал с твоей женой.

Самообладание Пенчо Гавиры особенно проявлялось именно в такие моменты. Стараясь успокоить стук крови в висках, он заставил себя проследить глазами за проезжавшим мимо автомобилем до самого угла, за которым тот исчез. Это заняло около десяти секунд. После этого Гавира поднял бровь.

– Да ничего. По моим данным, он продолжает свое расследование – для этого Рим и прислал его сюда. Это у меня под контролем.

Лицо Мачуки выразило одобрение.

– Надеюсь, Пенчо. Надеюсь, что он у тебя тоже под контролем. – С негромким довольным урчанием банкир поднес к губам чашку. – Красивое местечко эта «Ла Альбаака». – Он отпил еще глоток. – Давненько я там не был.

– Макарена вернется ко мне. Обещаю вам. Банкир снова кивнул.

– В общем-то, я назначил тебя вице-президентом потому, что ты женился на ней.

– Я знаю, – через силу улыбнулся Гавира. – Я никогда не обольщался на этот счет.

– Пойми меня, – повернулся к нему Мачука, – у тебя отличная голова. Для Макарены не было лучшего будущего. Так я думал с самого начала… – Его костлявая, сухая рука невесомо легла на руку Гавиры. – Насколько я понимаю, я ценю тебя, Пенчо. Может быть, ты – лучший вариант для нашего банка. Но дело в том, что на банк сейчас мне наплевать. – Он убрал руку и взглянул на Гавиру глаза в глаза. – Пожалуй, что для меня имеет значение – так это твоя жена. Или ее мать.

Гавира перевел взгляд на газетный киоск на углу. Временами он чувствовал себя как рыба в сети, безуспешно бьющаяся в поисках выхода. Крутить педали, повторил он про себя. Раз уж ты оказался на велосипеде, то надо все время крутить педали, чтобы не упасть.

– Ну, так позвольте мне сказать, что в этой церкви заключалось будущее их обеих.

– Но прежде всего твое, Пенчо… – Мачука метнул в него лукавый взгляд. – Ты пожертвовал бы этим проектом и операцией с «Пуэрто Тарга» ради того, чтобы вернуть жену?

Гавира помолчал. Это был вопрос вопросов, и ему это было известно лучше, чем кому бы то ни было.

– Если я упущу этот случай, – ответил он уклончиво, – я потеряю все.

– Не все. Только свой престиж. И мою поддержку. Держа себя в руках, Гавира позволил себе улыбнуться.

– Вы очень строги, дон Октавио.

– Возможно. – Глаза старика были устремлены на транспарант, висевший над улицей. – Но я справедлив: идея операции с церковью принадлежит тебе, и идея этого брака тоже. Хотя я немного тебе помог.

– Тогда я хотел бы задать вам один вопрос. – Га-вира положил на стол руку, лотом другую. – Почему бы вам не помочь мне сейчас, если уж вы так цените Макарену и ее мать?.. Вам достаточно было бы один раз поговорить с ними, чтобы убедить их трезво взглянуть на вещи.

Мачука очень медленно повернулся к нему. Его веки были опущены так, что глаз почти не было видно.

– Может, да, а может, и нет, – произнес он, когда Гавира уже не ожидал ответа. – Но в таком случае почему бы мне было не позволить Макарене выйти замуж за любого идиота? Не знаю, понимаешь ли ты, Пенчо. Это как когда у тебя есть лошадь, боксер или хороший петух. Мне нравится видеть тебя в драке.

И, не прибавив больше ни слова, подал знак секретарю. Аудиенция была окончена; Гавира поднялся, застегивая пиджак.

– Знаете что, дон Октавио? – Он надел итальянские темные очки и теперь стоял перед столом банкира, хладнокровный, безупречно одетый. – Иногда мне кажется, что вы не стремитесь к конкретному результату… Как будто где-то в глубине души вам все безразлично: банк, Макарена, да и я сам.

На противоположной стороне улицы появилась длинноногая девушка в коротенькой юбочке, с ведром и мочалкой в руках, и принялась мыть основания витрин магазина готового платья. Старик Мачука задумчиво следил за ее движениями. Наконец, очень спокойный, он повернулся к Гавире.

– Пенчо… Ты никогда не задавал себе вопроса, почему я прихожу сюда каждый день?

Удивленный Гавира уставился на него, не зная, что сказать. К чему это он клонит? Проклятый старик.

– Ну, дон Октавио, – неуверенно пробормотал он. – Я вовсе не имел в виду… Я хочу сказать…

Под опущенными веками банкира промелькнул сухой насмешливый блеск.

– Однажды, очень много лет назад, я сидел на этом самом месте, а мимо прошла женщина. – Мачука снова взглянул на девушку из магазина, как будто в этом давнем воспоминании жила она. – Очень красивая, такая, что у меня просто дух захватило… Мы встретились глазами. Она шла мимо, а я подумал, что должен встать, остановить ее. Но я этого не сделал. Перевесили социальные условности, мысль о том, что я достаточно известен в Севилье… В общем, я не подошел к ней, и она ушла. Я утешал себя мыслью, что еще увижу ее. Но она больше не проходила здесь. Никогда.

Он поведал об этом без малейшего волнения – просто рассказал о факте. Кановас с бумагами под мышкой уже приближался; сухо поклонившись Гавире, он уселся на стул, с которого тот только что встал. Мачука, откинувшись на плетеную спинку своего стула, наградил вице-президента «Картухано» еще одной холодной улыбкой.

– Я очень стар, Пенчо. На протяжении жизни мне приходилось одни битвы выигрывать, другие проигрывать; а теперь все битвы, даже те, что должны были бы стать моими, я считаю чужими. – Он держал в своих худых, похожих на костлявые птичьи лапы руках документы, принесенные секретарем. – Любопытство во мне гораздо сильнее, чем желание победить. Знаешь, бывает, что кто-нибудь засунет в одну банку скорпиона и паука и смотрит на них, понимаешь?.. Не испытывая симпатии ни к одному из них.

Он сосредоточился на документах, и Гавира, пробормотав что-то на прощание, пошел вниз по улице, к машине. На лбу у него залегла вертикальная складка; плиты тротуара, казалось, качались у него под ногами. Перехиль, приглаживавший рукой прическу так, чтобы получше прикрыть плешь, увидев хозяина, спрятал глаза.

Солнечный свет, даже отраженный от желто-белых стен больницы «Лос Венераблес», бил по глазам, как удар футбольного мяча. На противоположном тротуаре, под плакатом, извещающим о воскресной корриде на арене «Маэстранса», двое белокожих туристов изнемогали от жары за столиком кафе, В зале «Каса Роман», куда не проникали этот свет и эта жара, ни в чем не уступающая жару огнедышащей печи, Симеон Навахо очистил креветку и, держа ее в руке, взглянул на Куарта.

– Группа информационных преступлений не располагает ничем, что могло бы быть полезным вам. То есть вообще ничем.